Валерия Вербинина - Аквамариновое танго Страница 52

– Вы чертовски проницательны, комиссар. Да, я позаимствовал это имя из песенки Лили.

– Потому что вы узнали, что вы ее сын? Ну же, месье, смелее!

– Ладно, комиссар, если вам хочется знать все, то вот вам правда. В приюте меня били смертным боем…

– Воспитатели?

– А? Нет, они были просто затюканные люди. Били меня мальчики, которые постарше и покрупнее. Когда меня вернули из приемной семьи, словно бракованный товар, стало только хуже. В конце концов мне все надоело, и я решил утопиться. Как это сделать, чтобы меня ненароком не спасли, я не знал и ходил по берегу, высматривая удобное место. Пока я блуждал там, настал вечер, и в каком-то доме заиграл патефон. И я услышал, как женский голос поет про маленького Габриэля, который заблудился в лесу, и ему плохо. Но голос пел, что все пройдет, он выберется из леса и все его страдания забудутся… Я прирос к месту. Я забыл про все… про то, зачем пришел сюда, потому что понял: эта песня – про меня. Никогда не надо отчаиваться. Поэтому я и взял имя Габриэль Форе. Габриэль, который выбрался из леса. И ведь она не лгала…

– Кто?

– Лили Понс. Я уже работал в газете, когда мне пришлось писать про очередное убийство… и делать фотографии, само собой. Короче, я прибыл на место и увидел труп парня, который больше всех измывался надо мной в приюте. Он связался со скверной компанией, и они его прикончили. Можете себе представить, что я тогда почувствовал…

Бюсси молча кивал, и лицо у него было такое доброе, что Габриэль невольно приготовился к худшему.

– Скажите-ка мне, месье Форе: у вас есть алиби на время убийства Эрнеста Ансельма?

– Чего? – Габриэль вытаращил глаза.

– Где вы были в то время, как его убивали в экспрессе Париж – Брюссель? Если у вас есть алиби, я больше не посмею вас задерживать.

– Да откуда я помню, где я был! – пожал плечами Габриэль. – Это же пятница была? Утром… утро вас не интересует, верно? Короче, я бегал по редакциям, заводил полезные знакомства, обедал… у баронессы я обедал или нет? Не помню… Нет, кажется, я был в бистро. Вечером, по-моему, тоже. Потом я вернулся в гостиницу…

– Во сколько?

– Да не помню я! Жизнь репортера – сплошная беготня, да еще в Париже…

– То есть алиби у вас нет?

Габриэль снял кепку, поскреб в затылке и сознался, что, очевидно, нет.

– Ладно, – сжалился над ним комиссар, – мы разберемся. Луи! Запри месье в отдельную камеру, чтобы ему не докучали…

– Бог благословит ваше доброе сердце, комиссар! – задорно прокричал Габриэль на прощание.

Утром комиссар Бюсси принял посетительницу, которая казалась чрезвычайно взволнованной.

– Месье комиссар, до меня дошли ужасные слухи! Вы арестовали Габриэля, решив, что он кого-то убил…

– Сожалею, мадемуазель Поршер, но мы обязаны проверять все версии, – важно отвечал комиссар. – Сведения, которые у нас имеются о человеке, убившем Эрнеста Ансельма, к сожалению, совпадают с тем, что мы знаем о месье Форе.

Бланш растерялась.

– Но месье Форе не мог убить месье Ансельма! – выговорила она наконец.

– Вы в этом уверены?

– Сейчас посмотрим, – уже не так убежденно отозвалась Бланш и полезла в свою сумочку, вышедшую из моды уже года три тому назад. – Когда был убит месье Ансельм? В пятницу? – Она достала из сумочки тетрадь и перелистнула несколько страниц. – Вот: мы были с Габ… с мсье Форе на вечернем сеансе. А до этого мы присутствовали на ужине у дочери баронессы Корф… Я сохранила наши билеты, если вам интересно. В кино мы пошли втроем – я, брат и месье Форе… он, правда, не очень хотел идти, но дочь баронессы сказала…

Комиссар прикипел к месту.

– Что это у вас такое, мадемуазель?

– Это? – Тут Бланш покраснела, как маков цвет. – Это… это мой дневник… я знаю, что сейчас уже немодно вести дневники, но бабушка всегда говорила… это очень полезно, чтобы разобраться в своих ощущениях и следить, что ты успел сделать за день… Сеанс продолжался до половины одиннадцатого… а потом месье Форе вместе с нами вернулся в гостиницу…

– Сколько вы шли до гостиницы?

– Минут сорок. Кинотеатр расположен на Елисейских полях, а мы поселились не в центре, и…

– Дайте, – лаконично распорядился комиссар, протягивая руку.

– Но, месье комиссар… это личный документ! Мало ли что я могла там написать… и вообще…

– Вы хотите спасти месье Форе? Если да, то я должен взглянуть на ваш дневник. – Но у бедной Бланш было такое лицо, что Бюсси сжалился и пообещал: – Честное слово, я прочитаю только вашу запись за тот день, более ничего…

Однако, так как комиссар был крайне дотошен, он успел бросить взгляд и на другие записи, в которых Бланш восхищалась вкусом Ксении, ужасалась, что та владеет оружием и при случае готова пустить его в ход, а также упоминала, что у Габриэля «миленький носик» и вообще он «чудесный, славный, отзывчивый человек».

«Все могло бы устроиться, будь у него хоть какой-нибудь титул… Но у него ничего нет, кроме его собственного имени, и я не знаю, как бедный Эрве отнесется к подобному МЕЗАЛЬЯНСУ!» (Последнее слово было написано крупными буквами.)

Комиссар тяжело засопел и, перевернув страницу, углубился в описание того, как Бланш провела вечер пятницы.

– Пожалуй, это все меняет, – нехотя проворчал Бюсси. – Хотя…

Тут дверь распахнулась, и на пороге показалась Амалия Корф. В руках у нее был старый конверт с пластинкой.

– Где он? – крикнула она.

– Габриэль Форе? – встрепенулся комиссар. – Я его арестовал. Вы говорили про песню, так вот…

– О, господи! – нетерпеливо вырвалось у Амалии. – Не он, а инспектор Лемье! Где он?

– Охраняет Леона Жерве, – только и мог вымолвить комиссар. – По моему распоряже… А что такое, собственно?

Амалия тихо застонала.

– Анри Лемье – приемный сын Сильви Дешан, вышедшей первым браком за Ашиля Герена! Позже Сильви развелась с мужем, уехала из Ниццы в Авиньон и вышла за некоего Изидора Лемье, который усыновил мальчика и дал ему свою фамилию… Сын Лили Понс – это он! И вы приставили его к Леону Жерве! О-о, я не завидую Леону, не завидую, честное слово!

– Ой, мама, – пролепетала Бланш и зачем-то двумя руками вцепилась в свою сумочку.

Комиссар побледнел, покраснел, заметался, стал звонить по всем номерам и скликать сотрудников. Выяснилось, что со вчерашнего дня Анри никто не видел, но никто этому не удивился, так как всем было известно, что ему поручили следить за тем, чтобы с Жерве ничего не случилось…

– Даю вам слово, – проговорил комиссар, поворачиваясь к Амалии, – мы найдем его!

– Жерве? – рассеянно отозвалась Амалия. – Конечно, Жерве вы найдете – в не слишком живом состоянии, как я думаю. – Она рухнула на стул. – Мадемуазель, будьте так добры, подайте мне стакан воды… Все эти треволнения совершенно выбили меня из колеи.

– Что это у вас за пластинка? – не удержалась Бланш, наливая воду из графина.

– Пластинка? Это, в общем, то, что подсказало мне правильное решение… Если вы найдете патефон, я все вам объясню.

Присмиревший Бюсси велел послать за патефоном.

– В общем, все, как всегда, оказалось очень просто, – пояснила Амалия, доставая пластинку из конверта. – Это «Аквамариновое танго», первое издание. Поет, разумеется, Лили Понс.

Зашуршала пластинка, и невидимый оркестр отыграл вступление…

Не уходи!И слово эхом стало.Не уходи!Пришло ко мне опять.Не плачь!Смеясь, сказал мне дьявол.Не плачь!И тихо капает слеза.Забудь!И слово-незабудка —Забудь!Растаяло, как старая печаль.Люби!И пожилая проститутка —Люби!

Идет к тебе из-за угла.Люблю!Тебя, твой голос и улыбку.Прости!Но ты уходишь навсегда…Не ждуУ тихо скрипнувшей калитки,Уйди!Не плачь, полночная звезда!

Комиссар мрачно поглядел на Амалию.

– Не хочу показаться невежливым, – начал он, – но сейчас это танго все знают наизусть… и в нем не упоминается никакого имени.

– Это потому, что вы слушали только саму песню, но не обратили внимания на посвящение, – парировала Амалия. – А оно напечатано на конверте. – Она перевернула конверт. – «Аквамариновое танго». Слова и музыка Лили Понс. Исполняет Лили Понс. Оркестр… ну, это мы опустим… Вот: «Посвящается самому лучшему Анри на свете, когда он станет большим». Самый лучший Анри на свете, понятно вам? Лили Понс понимала, что она виновата, и пыталась хоть как-то загладить свою вину. Поэтому лучшую свою песню, самую знаменитую – как минимум, одну из самых знаменитых – она посвятила сыну. Это единственное посвящение, которое вообще присутствует в ее песнях…

Бланш шумно вздохнула.

– Потрясающе… Я же столько раз слышала эту вещь… Но… я все думала… – Она долго мялась, но потом решилась. – Почему танго – аквамариновое? Там нет ни слова об этом…

– О-о, – протянула Амалия, – это маленькие хитрости маркетинга… Лили Понс назвала свою песню просто: «Танго разлуки». Ее импресарио, Оноре Парни, сказал, что танго разлук имеется сколько угодно, и предложил дать название «Аквамариновое танго». Мол, оно звучит необычно, и люди сразу его запомнят… Лили со свойственной ей прямотой сказала, что это не название, а чушь, но Оноре настоял на своем. Обо всем этом мне рассказала Ева Ларжильер…