Елена Ханга - Третье пророчество Страница 52

Изрядно выпив и простившись с Потоцким, который, как мы помним, уехал на прогулку по вечернему Осло, хитрый тролль остался наедине со своей молодой домработницей и потихоньку начал изливать ей душу. Так по крайней мере подумала в тот вечер сама Ингела. На самом деле тролль принялся расставлять нужные акценты в неокрепшей юной душе, можно сказать, настраивать инструмент, чтобы потом его использовать по назначению.

Тролль, понятное дело, пожаловался девушке на свое вечное одиночество, неоцененность его богатого духовного мира окружающими, отсутствие той единственной женщины, которая когда-либо смогла бы понять его. Нужно было видеть, как он подленько при этом скосил на нее свой магический глаз, но, испугавшись, что может быть разоблачен, быстро опять спрятал его. Хотя опасения его были совершенно напрасны – Ингела слушала с растущим восторгом, она слышала, как бьет наконец ее час в этой жизни. Она слышала от него именно те слова, которые всегда хотела услышать. Ни о каких подозрениях и речи быть не могло.

Потом хитрый тролль талантливо исполнил песню о своей мечте. А мечта его заключалась, конечно, в том, чтобы обрести наконец спутницу жизни и отойти потихоньку от суетных дел, задуматься, так сказать, о вечном. Но нет, не добраться ему до своей мечты, стоят на пути к ней препоны и заслоны, всякого рода препятствия, ловушки и капканы. Вот и сейчас, когда она рядом, казалось бы, – мечта. Тут тролль на мгновение особо выразительно посмотрел на Ингелу, и взгляд его тут же снова замутился. Так ведь нет, не пускают его к ней жестокие обстоятельства и злые люди, которым нужно по-прежнему эксплуатировать его талант, – Ингела при этом искренне считала, что речь идет о таланте большого ученого. Он просто не имеет права сказать ей то, что ему безумно хочется сказать, что он просто должен сказать, но, наверное, все-таки не имеет такого морального права. Тролль расчетливо выждал, когда девушка кинется его убеждать в обратном, умолять его все-таки сказать ей эти сокровенные слова, которые он так боится произнести вслух. И Ингела тут же принялась его убеждать именно в этом. При этом она подалась вперед, сидя совсем рядом с ним, и тролль автоматически отметил, насколько соблазнительно выступает из выреза платья ее грудь, и успел подумать, что при успешном развитии ситуации приятное можно будет удачно сочетать с полезным. А Ингела все продолжала его убеждать в том, что ей он может сказать все, что так наболело у него на душе. То, что он так боится сказать, а всем присутствующим было уже понятно к тому моменту, что именно он хочет сказать. Что Ингела – как раз Ингела, а не какая-нибудь другая женщина – стала той, без которой он, может, и мог бы жить дальше, но ему не хочется. Что Ингела совершенно неожиданно стала для него последним светом в окошке. Понятное дело, это его личная трагедия, и он ни в коей мере не хочет усложнять ей жизнь – ей, такой молодой, красивой, у которой все еще впереди, которая не несет с собой груз страшных ошибок, совершенных человеком в его преклонном возрасте. Она бы могла найти еще себе достойного сверстника, и он не вправе мешать ее счастью... Но разумеется, он не сдался сразу. Во-первых, в глазах Ингелы пока еще не появились первые слезы, а дрогнуть и начать сдаваться следовало только после этого. Во-вторых, весь спектакль терзаемого благородными сомнениями мужчины еще не был до конца отыгран. Следовало добиться истерических интонаций у девушки. Она должна была еще сказать ему, что он совершенно не понимает ее, если не хочет открыться до конца. Что она так и погибнет без счастья и любви, потому что только с ним для нее и возможны эти состояния. И что, в конце концов, он губит своим благородством не только себя, но также и ее. И вот тогда-то он и должен был как бы изумиться такому открытию, прозреть и, чуть пустив слезу, все-таки сказать сокровенные слова. Но никак не раньше. А Ингела пока еще не успела сказать всего, что положено ей было по его сценарию. «Не будем торопиться, это все отсутствие опыта», – прохладно заметил про себя тролль, ожидая, когда же наконец произойдет прогнозируемое извержение вулкана. Конечно, вскоре оно состоялось, в точном соответствии с прогнозом.

Покончив с первым актом и закрепив в сознании юной слушательницы, что она потенциально вполне могла бы составить его счастье, тролль убедился в том, что пройденный материал хорошо усвоен, и после краткого антракта с новой дозой виски перешел уже ко второму действию. К злым обстоятельствам. К тому, что судьба всегда складывается так, что когда счастье уже, казалось бы, совсем рядом с тобой, ты не можешь до него дотянуться. «Не дай Бог, девочка моя, тебе когда-нибудь убедиться в этом на собственном опыте...»

В этом месте тролль сделал классическую паузу. Он замолчал надолго, как бы борясь с внутренними переживаниями и напряженно прислушиваясь к голосу своей совести. Так, во всяком случае, думала Ингела. Она просто не могла еще знать, что сама категория совести у ее возлюбленного отсутствовала. На самом деле жестокий тролль прислушивался совсем к другому – к своему внутреннему голосу, который нашептывал ему, что вроде бы наступает подходящий момент для того, чтобы быстренько переспать с молодой смазливой домработницей, к тому же делу это обстоятельство никак не повредит, скорее – наоборот. Но надо с уважением отметить, что тролль оказался мудрее и тоньше своего внутреннего голоса, на который, несомненно, повлияло количество выпитого виски. Тролль прекрасно понимал, что сексуальная сцена сильно может повредить художественному замыслу и задачам его спектакля. Секс снизит планку пафоса и торжественности той личной трагедии, которая сейчас разыгрывалась на глазах у ошеломленной девушки. Так или иначе, он выдержал паузу ровно столько, сколько она должна была бы длиться по Станиславскому, и вновь перешел к делу.

А дело заключалось в том, что именно сейчас, в этот труднейший для него период в его жизни возникла еще одна женщина. Тут тролль напрягся изо всех сил, потому что времени на тщательную проработку образа этой женщины у него не хватило. Времени ему американцы вообще ни на что не оставили. Тролль сейчас работал в условиях экстренной импровизации. До этой проклятой встречи с двумя янки на набережной Бигдой – то есть еще сегодня днем – он и думать не думал, что в его плане все придется срочно поменять. Идея, которая ему пришла в голову, когда он еще возвращался с Бигдой на Холменколлен, была совершенно неожиданной, рискованной, но в чем-то очень привлекательной. И реализовывать ее теперь приходилось в условиях полного цейтнота. Поэтому у него и оказался еще не готовый толком такой важный в этом новом плане персонаж, как еще одна женщина.

Хитрый тролль попытался нарисовать бедной Ингеле этот образ довольно туманно, в стиле если и не сюрреализма, то по крайней мере импрессионизма. По всем призрачным штрихам, которыми он накидал силуэт этой женщины, выходило, что это была роковая женщина. Тролль очень обрадовался, когда понял, что его осторожные попытки более точно объяснить, что это за роковая женщина, имеют большой успех у публики. Влюбленность обостряет интуицию до звериной, а Ингела была влюблена в тролля уже давно. Как удачно сложилось, что однажды она смогла подсмотреть забытую им фотографию на его письменном столе!.. Оказалось, что пьеса, которую тролль судорожно придумывал только сейчас, самой Ингелой была частично прочитана несколько раньше. Это значительно облегчало его задачу.

– Это она? Эта русская? – дрожащим голосом спросила Ингела.

– Да, – трагическим голосом признался тролль и с облегчением вздохнул. Но постарался сделать так, чтобы Ингела приняла это за тяжелый вздох. Для этого тролль быстро поднял на нее большие виноватые глаза и тут же испуганно отвел их в сторону.

– Но почему ты не можешь оставить ее? – спросила Ингела.

– Это очень длинная и очень тяжелая история, – как можно медленнее произнес тролль. Получилось значительно. В действительности тролль, конечно, не имел даже отдаленного представления о том, что это могла бы быть за история. – Скорее, она не может оставить меня, – на всякий случай уточнил он.

– Не понимаю, – прошептала Ингела.

«Еще бы, я и сам не понимаю», – чертыхнулся про себя тролль, но тут же сделал над собой героическое интеллектуальное усилие. Что-то сказать было сейчас необходимо. Вот только что?

– Я не хотел бы говорить сейчас об этом, – сказал он как можно более печально. Но он и сам понимал, что эта туманная реплика могла лишь дать ему некоторый выигрыш во времени, не больше того. Ингела смотрела на тролля грустными глазами, наполненными слезами. «Нет, все-таки стоило бы сейчас с ней переспать», – опять похотливо напомнил ему внутренний голос. И опять тролль оказался выше этих низменных инстинктов, дело было важнее.

– Понимаешь, девочка моя дорогая... – Тролль мучительно тянул слова. – Эта женщина из России...