Светлана Успенская - Блондинки начинают и выигрывают Страница 52

И ведь права я оказалась! Ой как права, мамочки! Так права, что хоть вешайся. Сманил этот Сашка моего Кешеньку, да и довел его до доски гробовой, до сырости могильной. Отнял у меня моего соколика-а-а… А-а-а…

Откуда знаю? А как же мне не знать! Это ж просто, как дважды два. Ну, ты сам рассуди, если б с Кешенькой все ладно было, разве ж он меня оставил бы в безвестности, в тоске сердечной? Ни за что! Хоть тайком, хоть тишком, но дал бы мне весточку, чтобы, значит, не тревожилась я, чтоб сердце свое понапрасну не надрывала. Потому как у нас ведь не просто шуры-муры были обыкновенные, из тех, что по пять раз на дню случаются, у нас ведь высокое чувство!..

А от Кешеньки моего ни весточки нет, ни знака. Сгинул он, стало быть, в тоске и печали. Лежит сейчас, миленок мой, на дне могилы, в тесной сырости гробовой, сложил свои белы рученьки на груди, глазки свои светлые закры-ы-ыл…

Ты думаешь, иначе оставила бы я его в спокойности жить? Ни за что! Я и телефон братца его тихонько разузнала. Когда Кешенька пропал, звонила ему с намеками. Припугнула малость, чтоб не сильно рыпался. Мол, или колись, мужик, или я в милицию пойду. Да только мы с ним в сумме не сошлись. Посчитал он, что слишком много я затребовала. А мне ведь что, разве много надо? Только чтобы было чем одеться, укрыться да еды малую толику, чтобы с голодухи ножки не протянуть.

Жаднючий у Кешки братец оказался, ужас! За память своего единокровного родственника не захотел ни копейки отвалить!

«Ошибаетесь, Валентина», — только и прошипел по телефону.

Жена его, фифа курносая… Та еще штучка! Я ей талдычу про все, как есть, а она мне с таким апломбом, мол, если будете еще моего супруга шантажировать, мы обратимся в органы. Ишь, напугала ежа голой задницей! Я, может, сама скоро в органы обращусь. Я на них управу найду, я их выведу на чистую воду! Пойду и расскажу все как было. Мол, уморили братца ни за что ни про что, а меня, его вдову безутешную, жену законную, материального вспомоществования лишают, буржуи недорезанные…

Ну, про законную жену это я немного загнула. Конечно, первым делом я паспорт-то у Кешки проверила. И правда, штампа брачного там действительно не наблюдалось, но это еще ничего не значит. О таких вообще говорят — на семи углах женат. А насчет Сыктывкара — точно наврал. Штампик о прописке у него был московский, между прочим. Только фальшивый штампик тот оказался. Я адрес выписала аккуратно, пошла по нему, а там другие люди живут — общежитие! А вот насчет того, сидел он или нет, — не могу сказать убедительно, сама точно не знаю. Татуировку на плече, птичку с когтями, он свел по требованию братца своего, а насчет остального — тоже трудно проверить.

Но ежели так рассудить… Если бы он не сидел, стал бы его братец дурной тайком с ним валандаться? Думаю, что нет. Взял бы себе в дело, обучил всему, вывел в люди, как обещался. А чего, иначе говоря, было скрытничать? Не понимаю я.

И вообще, много в этой истории темного наблюдается. Через пару месяцев посмотрела я однажды — краснокожая паспортина из пиджака выглядывает. Цоп ее. Гляжу, а там уже новая карточка наклеена, где Кешка поперек себя шире. И регистрация уже совсем другая, и место рождения иное обозначено — город Сыктывкар. Чудеса, думаю, да и только. Вот чего они со своим братцем отчебучивают! Документы фальшивые клеют!

Зазноба у Кешки определенно имелась помимо меня. Какая-нито бабенция, чувствую, мозгу ему закрутила как надо. Как я из дому — он шасть к телефону и журчит себе, как канарейка. Тоненько так: фьють-фьють, курлы-курлы. Кешка, говорю, сатаноид такой, чего журчишь? Это я, говорит, с Сашкой разговариваю. А зенки у него блу-удливые при этом, как у мартовского кошака. Я так думаю, имелись у него шуры-муры с той финтифлюшкой, что к нему прибегала на шею вешаться. А иначе с кем ему журчать, кроме меня?

В трудную годину припомнила я все эти сообразные случаю происшествия и подкараулила Кешкиного братца на улице. Подошла к нему, вроде бы случайно мимо пробегала, и говорю:

— Известны вы мне, Александр Батькович, как облупленный! И все ваши делишки пакостные наизусть знаю!

А он вроде сначала как обрадовавшись: «Валентина, это ты?» — но потом опомнился, сник. И морду стал на сторону воротить, точно под нос ему кусок тухлятины сунули.

— О чем вы, — говорит, — мадам?

Кешка тоже меня «мадамой» звал, когда сильно серчал.

— Изрядно вы моего Кешеньку оприходовали, — намекаю я. — Не больно-то вы братца своего возлюбили, распрощались с ним не по-хорошему.

А он мне с таким, значит, змеючим шипением:

— Иннокентий Иваныч сам себе хозяин. Если уж не желает он с вами отношения поддерживать — извиняйте.

— Мне, — отвечаю с намеком, — ваши мерзости доподлинно известны. Я, — говорю, — не постесняюсь, если что, и в милицию забежать, тем более у меня там одна знакомая уборщицей работает. Все там про вас расскажу. И как вы его бумаги странного содержания заставляли подписывать, и как внешность его на свой манер переоборудовали, и как голову ученьем забивали. Это ведь от вас он таких слов поднахватался, что даже стал женщину оскорблять. Профурсетка ты, говорил, амбивалентная. Но, правда, только когда выпьет. А на трезвую голову — редко.

Тогда понял этот ферт ушастый, что не на таковскую напал, чтобы финтили крутить, и отвечает елейно:

— Ах, Валечка, я же вас распрекрасно знаю. Вы же у нас выдающихся душевных качеств женщина, и коня на скаку, и в горящую избу, и так далее… И в милицию вы не пойдете. Да и не станут вас там слушать! Там бандитов ловить не успевают, некогда им за Кешкой гоняться.

А откуда, спрашивается, он меня знает досконально, если мы за все время нашего шапочного знакомства едва ли десятком слов обменялись? Очень странно, думаю.

— Вы же, Валюша, — говорит он между тем с омерзительной улыбочкой, — вам ведь на самом деле не денег нужно, а мести. Обидно вам, значит, что он вас покинул, даже не мяукнув, и отбыл в свой Сыктывкар к семье и детишкам на содержание.

Еще страннее, думаю. Откуда он так хорошо мою всю психологию изучил, когда я сама в ней еще плохо разбираюсь? Откуда он мысли мои потаенные вызнал? По телепатии, что ли? Или подслушал, может, когда я сама с собой на кухне у плиты беседовала? Или когда в душе мылась? Не иначе как в душе, решила я. Небось в щелочку из туалета подсматривал, гаденыш, и все мои рассуждения вызнал до последней мыслишки.

И опять же странно, чего это Кешу в Сыктывкар потянуло? И откуда у него там жена с детишками образовались, если в паспорте (и в том, и в другом) соответствующие страницы чистыми были, как только что вымытый пол. Иначе разве я бы с ним связалась? Только что разве по горячности своей к любви. Ох, отчаянная я ведь баба на это дело…

Чувствуешь, красавчик, а? То-то же… Меня ведь хлебом не корми, дай только возвышенных чувств и страстных томлений. А с моим Нисхатом Желгыбаевичем какая может быть любовь? Только картошка с селедкой, да и то не каждый день…

А ты что же, милый кавалер, Кешеньку моего найти хочешь?

А зачем он тебе?.. Да-а-а?..

Может, зайдешь в комнату чаю выпить или чего покрепче? Ах, да что же это мы все на пороге толчемся, как чужие люди?

Ой, а глазки-то у тебя какие зелененькие… Прямо как у моего Кешки. Очень я обожаю такие глазки у возвышенных мужчин…

Уже уходишь? Ну ты заходи, не забывай… Я гостям завсегда рада. Муж? Его все равно целыми днями дома нет. И ночами тоже. И вообще я женщина свободных взглядов на любовь.

Да бес с ним, с этим паршивцем Кешкой… Захочу, сто таких заведу, стоит только свистнуть. Захочу — тебя окручу, моргнуть не успеешь.

Ой, что ж ты так быстро уходишь? Испугался, что ли?

Ха-ха-ха-ха! Испугался… Вот дурашка!

Глава 17

Проторить дорожку на просторы цивилизованного Запада оказалось не слишком сложно. В Интернете я отыскал рекламу нескольких надежных банков, твердо охраняющих тайну незаконно нажитых денег. Это были крупные банковские центры, такие, как Швейцария, Люксембург, Лихтенштейн, Австрия, Андорра, Джерси, Гернси, Гибралтар и остров Мэн.

Кипр в качестве конечного пункта денежной цепочки мы с Галиной Валерьевной отвергли после некоторых раздумий. Умнейшие люди не советовали держать крупные суммы в банках Кипра. Слишком уж это было рискованно. Но в то же время этот теплый остров был неоценим в качестве перевалочной базы для больших и не очень чистых капиталов.

Далее я написал письма в несколько авторитетных, однако не слишком знаменитых банков с просьбой выслать условия открытия счета на секретарский анонимный адрес (пришлось заплатить триста долларов за сохранение тайны!). Больше жизни следовало позаботиться о конфиденциальности переписки — в последнее время ходили стойкие слухи, что по требованию налоговой полиции почтовая служба не брезгует вскрывать конверты, если на них стоит адрес известного офшорного центра.