Ирина Лобусова - Ветчина бедняков Страница 52

— Я открыл дверь! Открыл!

Она попыталась встать, но снова упала на колени. Потом поползла на четвереньках к спасению — узкой щели в темный приютский коридор. Распахнув дверь, они перевалились через порог и упали на пол. Так и остались лежать, лицом вниз… Пока все ощущения не заглушил странный вой, какой-то электрический крик, словно этим звоном одновременно рассыпались стены… Сирена выла страшно, калеча барабанные перепонки. И казалось, никак нельзя спастись от этого воя. Внезапно пустой темный коридор с провалами дверей весь наполнился этим звуком. Артур кое-как поднялся на ноги, потом подхватил ее и прислонил к стене. В начале коридора послышался топот множества бегущих ног. Артур, схватив ее буквально в охапку, вместе с ней ввалился в приоткрытую дверь… Защелкнул задвижку. Они снова оказались в темноте, но постепенно глазам стало немного легче, а пальцы уже могли различать какие-то предметы, к примеру, влажный кафель на стене… Где-то журчала вода, но самое главное — прямо в лицо била струя настоящего свежего воздуха. В коридоре громко раздавались какие-то голоса и все еще выла сирена сигнализации. Постепенно она смогла видеть, и сквозь темноту стали проступать очертания туалета. Ей вдруг вспомнилось, что она уже была здесь, в этом туалете напротив одной из детских спален. Здесь были три кабинки, оснащенные импортной сантехникой, и одна душевая. Но самое главное — в туалете было окно! Раскрытое окно! В которое бил сноп свежего воздуха! Стало легче дышать. Голова хоть и болела, но уже не кружилась так сильно.

— Кажется, мы серьезно влипли, — усмехнулся Артур.

— Нет, — ей хотелось кричать, — здесь есть окно!

Тонкий лучик фонарика скользнул по влажному кафелю стенки, мимо умывальников и закрытых дверей кабинок… окно было в стене напротив двери. Достаточное для того, чтобы в него пролез человек, густо забранное решеткой. Она быстро распахнула двери кабинок — внутри не было никого. Артур предусмотрительно отпер щеколду. Потом оба спрятались на полу в душевой кабине (к счастью, дверь ее была прозрачной только до половины), легли на пол. Пол был мокрый и сильно вонял хлоркой. Дверь распахнули и туалет залил поток ослепительного света. Внутрь вошли двое мужчин — с пола было хорошо слышно, как они переговариваются.

— Здесь никого нет, — сказал один.

— никого, — подтвердил второй.

Был слышен громкий стук распахиваемых дверей кабинок.

— Ладно, пошли! — сказал первый, — из-за этих наркоманов чертовых всю ночь, что ли, не спать? Все равно уже никого не поймаешь!

— Надо бы спальни проверить… — пробубнил второй.

— Да ну их к черту! — огрызнулся первый, — мне за такую головную боль денег никто не платит! Пусть сука утром сама решает, что делать, это уже не наша забота!

— она тебе решит! — буркнул второй.

— Да плевать я хотел! Какого черта… носятся со всяким сбродом, и еще жалуются, что ночью кто-то в кабинет влез!

— Интересно, как они пролезли?

— А никак! С вечера подождали где-то, а потом пролезли. Сука наверняка забыла запереть кабинет. Они не знали про сигнализацию, ну и перепугались… Свалили, ничего не успев вынести. Только навоняли какой-то гадостью. Клеем, что ли…

Двери хлопнули, и голоса выплыли из туалета. Она села на полу, облегченно вздыхая. Артур лежал на спине, положив руки за голову и даже с удобством скрестив ноги.

— Как ты открыл дверь? — сказала она, — как, если не отключил сигнализацию?

— Отмычкой!

— Какой еще отмычкой?

— Самой простой, воровской! Слава Богу, что я захватил отмычку с собой. В последний момент сунул в карман брюк… — и, поймав ее странный взгляд, добавил, — у меня как-то вор один работал, он и научил, прикола ради, открывать отмычкой бронированные двери. И отмычку подарил…

— Вор? Ты взял на работу вора?

— Он был честный вор! Никогда не воровал у тех, кто к нему хорошо относится. Я ему помог очень сильно, и он был мне благодарен.

— И он работает у тебя до сих пор?

— Нет. Исчез пару месяцев назад. Не знаю, что с ним сталось.

Она поднялась на ноги, аккуратно открыв дверь душевой кабины.

— А сигнализацию я включил! Донеслось из-за спины, — ты уж извини!

— Как включил?

— Случайно. Нажал не на ту кнопку. Хотел отключить снова, но тут дверь и открылась… Я и забыл от радости…

— Подожди… Значит, сейчас сюда приедет наряд милиции?

— наверняка!

— так что ты тут разлегся?!

Решетку на окне удалось снять с первого же захода: она была не закреплена, а просто прислонена к стене. У нее мелькнула мысль, что этим путем, очевидно, кто-то не раз убегал из приюта. Улица была пустынной. Спрыгнув на землю, понеслись изо всех сил. И чуть не были сбиты милицейской машиной, ехавшей почти им навстречу. Разглядев фары, он отпрыгнул в сторону, крепко схватив ее за руку. Падая на землю, больно ударилась спиной о какой-то забор, но даже не обратила внимания, а о будущем синяке — вообще не было времени думать! Она думала только о том, что машина наряда милиции проехала мимо, их не заметив… Она уже сбилась со счета считать, сколько раз за сегодняшнюю ночь им везло!

Было холодно, и на сельской дороге откуда-то взялась жидкая грязь. Жидкая зловонная жижа, в которую влезла по щиколотку. Туфли в мир застряли в чем-то вязком и мерзком, в горле возник предательский спазм. Пытаясь высвободиться, она сорвала с себя косынку, и, наверное, делать так было глупо (при чем тут косынка?). Ветер растрепал ее волосы. Прядь волос попала в глаза. Она выругалась — громко и грязно, и не успела почувствовать все облегчение, как он ее ударил. Просто размахнулся и ладонью ударил по лицу. Онемев. Она так и застыла — стоять в темноте, в жидкой грязи слепой сельской дороги, с перекошенным и уродливым (от непонимания или ужаса) ртом. Наверное, спустя минут пять или даже семь она простила бы ему точно так, как прощает большинство женщин, и даже нашла бы тысячу оправданий (ужас, растерянность, отравление газом и т. д.). Наверное, она даже почувствовала бы облегчение, и так бы и было, если б ее глаза не привыкли к темноте… А, привыкнув, высветили белую ткань его лица, которое вовсе не было растерянным или ослепленным ужасом. На его искаженном лице можно было прочитать только одно. Ненависть. И это было именно так.

— Идиотка, — его голос дрожал и звучал хрипло, и в этой хрипоте почему-то были страшные ноты… Они испугали ее намного больше, чем если бы он кричал.

— Неуклюжая, тупая, жалкая идиотка! Нелепое, ни к чему не пригодное существо. Ты не можешь пройти трех шагов до машины. Ты вообще ничего не можешь! Как же я жалею, что связался с тобой!

Это было так, как если бы с размаху он надавал ей пощечин. Но он не собирался бить ее во второй раз. Он опустил руки и смотрел на нее с такой ненавистью, что ей было страшно. И еще страшнее, что не могла понять-за что… За что он ее ненавидит? Эти вопросы были бы простыми и пришли бы к ней сразу — в простой ситуации. Но ночью на дроге все было не так. Она откинула волосы с лица. Окончательно остановилась, опустила руки. Сжала кулаки. Он прошел несколько шагов, потом вернулся…

— Ты идешь?!

Дальше все произошло, как в кошмарном сне. Ее рука метнулась вперед, опустилась ему на лицо, и костяшки пальцев окунулись во что-то теплое. У не были сильные, натренированные руки, привыкшие крепко держать вырывающегося и орущего малыша, которому нужно сделать укол. Но только не бить… На ее руке была кровь. В глазах помутилось. Страшно захотелось бежать, но она не сдвинулась с места. А потом услышала смех. Он смеялся — но не радостно и светло. Как смеются от легкости на душе. Он смеялся жестоко и зло, и от этого смеха было еще больней.

— Идиотка! Действительно, ни на что не способная идиотка! Тебя презирала собственная сестра, а твой муж был рад сбежать с последней шлюхой, только чтобы тебя не видеть. Не видеть ничтожество, способное видеть только смех. В тебе нет ничего женского, только неспособность приносить хоть какую-то пользу и соображать. Ты очень странная. Зачем ты сюда приехала? Тебе лучше уехать обратно домой! Я устал терпеть то. Что у тебя никогда ничего не выходит. Устал терпеть твою глупость и твои неудачи. Это удивительно, что у тебя вообще был муж. Ты законченная неудачница по своему характеру. Ты вообще не женщина. Женщина должна заниматься вязанием, вышивать какие-то дурацкие цветочки, печь пироги, воспитывать детей, возиться с собаками и, в самом крайнем случае, писать глупенькие дамские детективчики, пользуясь языком торговок с базара. Женские романчики про собачек и старушек, над которыми все смеются. Такие жалкие потуги на что-то должны тешить самолюбие мужчин. Вот что ценится в сегодняшней жизни! Только пошлость и хамство! А ты… ты стоишь передо мной так прямо, как будто не умеешь ломаться и гнуться. Но никому нет никакого дела до того, что у тебя на глазах кровь. Что ты плачешь кровью, и у тебя не осталось кожи. Кому нужна твоя окровавленная душа, израненная до последнего предела, и познающая этой болью смысл жизни. Такое не женское поведение может только раздражать! Ты ничего не добьешься, и сама это знаешь. Все это бессмысленно. Уходи. Уходи от меня подальше. Будет лучше, если ты уйдешь. Совсем.