Нина Васина - Ангел Кумус Страница 54

– Гипноз, – откинулась на высокую спинку стула Ева.

– Да. И датчики у меня были на теле. И врача потом посетила. Все нормально. Ну и поехала я, как последняя дура, во дворик один на Земляном валу. Там сначала дежа вю накатило, мощное, до головокружения. У тебя так бывает? Когда все знакомо, так знакомо, что хочется бежать? А потом я видела, как я погибла в перестрелке.

– Это была другая женщина. Похожая. Ну как можно в такое верить?

– Можно. Если там федералы перестреляли еще человек пять, и Аркашу тоже. Он был с бородой, заматерелый, лет сорока пяти, но все равно это он, студент Аркаша, с которым я познакомилась два месяца назад. Он закрывал меня собой. Его убили первым. Вчера, кстати, мы ужинали. Он расспрашивал, где я работаю. Как мне объяснил Адвокат, все дело в собаке.

– Что? – не поняла Ева.

– Я задавила в прошлом году собаку на дороге. Ночью. Спешила. Это была чья-то заблудившаяся жизнь. Я ее нарушила. Для себя сегодняшней я все это определила так: внушение, сильный посторонний импульс, переутомление на работе, психотронное оружие, небольшая доза наркотика. А для нее, – впору рыдать над каждой дохлой собакой или кошкой. Потому что это – просто жизнь и просто смерть. И всегда твоя.

– Для нее – это для кого? – Ева неожиданно для себя погладила вздрагивающую на скатерти руку женщины.

– Для той, которую убили на Земляном валу.

– Вчера я сделала две затяжки с восьмой ученицей Отпевальщицы. До сих пор не могу решить – идти к психиатру, или к наркологу. Так что твоя идея с дозой наркотика имеет место быть.

– Сигарета бабушки? – грустно усмехается Зоя. – Это ничего. Ты только не соглашайся на самокрутку прадедушки. Это полный убой дней на пять. Мне пора. Итог такой. За два года ни по одному самоубийству мы так и не смогли пришить обвинение клубу. И это при том, что совершенно откровенно на занятиях адвокат объяснил, и магнитофонные записи имеются, что массовое сожжение двадцати взрослых и восьми детей в небольшом французском городке три месяца назад – это массовый переход от фермерства и учительства к рабам на галерах. Во имя мгновенного перехода всех сразу в Пустой город. Это что-то вроде города-утопии. Где ты живешь с теми, кого сама выберешь, и видишь вокруг только то, что закажешь. Двадцать восемь человек, безгранично доверяя друг другу, ушли в обособленную и придуманную ими пустоту. Вот так, сыщик Ева. Пока. Да, если я тебя разорила, извини!

Чтобы сделать в этот день хоть что-то полезное и важное, Ева поехала в психиатрическую клинику повидаться с девушкой. Та вела себя примерно, говорила медленно, еще под воздействием сильного успокоительного. Ева обещала навещать ее регулярно и попросить врача вести наблюдение без применения транквилизаторов, если девушка поклянется не повторять попыток самоубийства.

– Ты рассуждаешь, как мертвяк, – медленно цедя слова, выговорила девушка. – Только мертвяки так цепляются за свою жизнь, потому что они не имеют памяти о других жизнях, они не имеют воображения.

– С воображением у меня даже некоторый перебор! Кстати, для тебя есть подарок, – Ева достала коробку от обуви. Девушка привстала с подушки, напрягая шею и шепотом спросила:

– Паук?! Африканский?

– Нет. Пятнадцатая жизнь шестой жены какого-то египетского фараона. Ищет пристанище, – она открыла крышку.

На красной плюшевой подстилке совершенно белый котенок уставился на них голубыми глазами и встал, потягиваясь. Продавец зоомагазина за сочетание сочного красного и воздушного белого взял наценку.

Девушка не пошевелилась, только выдавила закрытыми веками слезы. Ева посадила невесомого котенка ей на грудь, и тонкие слабые пальцы прижали его, нежно и исступленно, как раз к тому месту, где лучше всего слышно сердце.

В подъезде Евы ее ждал долговязый худой подросток. Он сидел на подоконнике, болтая ногой, и играл сам с собой в спичечный коробок. При ее появлении встал. Темные глаза смотрели насмешливо, из-под затертых на коленках джинсов выглядывали дырявые кеды.

– Прием посетителей с восьми до десяти вечера, – бросила Ева, поднимаясь на пролет и слушая его шаги за спиной.

– А я это, как бы сказать… Я ваш внебрачный сын, меня воспитывали цыгане.

– Ну, тогда заходи, – Ева распахнула дверь квартиры, пропуская его вперед. – Прямо, – сказала она, когда подросток двинулся по коридору, – теперь налево. Это ванная. В ней моются. Полотенца на полке.

– Я знаю, что делают в ванной, – оглянулся подросток.

– Ну, я думала – кочевая жизнь, цыгане…

Сбросив туфли, Ева прошла к телефону, вздрогнув от странного звука. Это шлепнули по паркету выброшенные из ванной в коридор кеды.

Она прослушала автоответчик. Пока кое-что записывала, услышала, как на кухне звенит посуда. Брошенный внебрачный сын устроился за столом, налив себе кофе в ее любимую чашку.

– Это моя чашка!

– Возьми, мне для мамочки ничего не жалко, – мальчик протянул ей чашку с синей лупастой стрекозой на фоне желтых одуванчиков.

– Ну вот что, сынок. Давай определимся сразу, – Ева села напротив и выдержала внимательный и очень серьезный взгляд. – Я не люблю детей. Ты неудачно выбрал роль. Я не люблю их грудных, чуть подросших, но еще сопливых, и таких вот гадких утят, как ты. Поэтому нам с тобой надо выбрать уровень отношений. Для начала, скажи, как тебя зовут.

– Илия.

– Прекрасно, а меня – Ева. Если хочешь, чтобы я тебе отвечала, называешь меня по имени. Можно на «ты». Если хочешь заработать оплеуху, называешь меня «мамочкой» и лазишь без спроса по шкафам.

Подросток все смотрел и смотрел на нее. Глаза в глаза.

– Со мной этот номер не проходит, – хмыкнула Ева. – Не надо играть, кто кого переглядит.

– Я не играю. Я любуюсь твоими глазами. Никогда таких не видел.

– Отличный тон, – улыбнулась Ева. – Правильный тон. Как будто ты не комплимент выдаешь, а обсуждаешь какую-то аномалию.

– Никогда не видел, – задумчиво покачал головой Илия.

– У тебя тоже ничего. И ресницы длинные. Ты – лицо кавказской национальности?

– Не знаю, – мальчик пожал плечами.

– Кто родители? Ты похож на перса со старинной гравюры. Ладно, не говори. Мне все равно. Спать будешь в маленькой комнате, кеды я выброшу в мусоропровод, у меня есть кроссовки, остались от предыдущего внебрачного сына, тебе должны подойти. Вторая комната по коридору – приемная. Тебе туда входить запрещено. И в мою спальню тоже. В остальных комнатах можешь все осмотреть, пока я отдохну, только не устраивай беспорядок.

– Ты меня оставляешь? – Илия вскочил, – Нет, правда? Почему? Почему ты сразу поверила?

– Сядь. Я расскажу тебе, как мне пришло в голову вообще заниматься сыском. Однажды я подобрала на улице собаку, молодого сенбернара, с ошейником за сорок баксов, а шерсть пахла французскими духами, хотя грязный он уже был – неимоверно. Он понимал столько слов, что с ним можно было обсуждать фильмы по телевизору – он с удовольствием смотрел телевизор. Я решила оставить его дома и развесила объявления. Прошло дня три-четыре, он не причинял мне особых хлопот, но становился все грустней и грустней. Я обзвонила ветеринаров, те, в свою очередь, дали телефоны частников и предложили для ограничения поиска по когтям определить, в городе жила собака, или в пригороде. В городе. Это уже неплохо, но на объявления никто не отвечал.

– Ты нашла хозяйку по духам? – вдруг спросил Илия.

– От… Откуда ты знаешь? – напряглась Ева.

– Я так подумал, когда ты в начале упомянула про духи.

– Да. Мы объехали с ним дорогие салоны, где продаются духи «Юсико». У одного прилавка мой странник категорически разлегся, устроившись для долгого ожидания, а продавец вспомнила женщину с большой собакой.

– И что все это значит? – поскучнел мальчик.

– Это значит, что я с удовольствием даю приют тем, кто может понадобиться потенциальным клиентам.

– Твой предыдущий гость, чьи кроссовки мне предлагались, был наркоман, – заявил Илия. – Не боишься тащить в дом кого ни попадя?

Ева, посмотрев долгим взглядом мальчику в лицо, встала и прошла в ванную. Она осмотрела полки, отодвинула стиральную машину, приподняла зеркало, заглянула под него. Позади раковины к стене скотчем был прикреплен шприц.

– Наличие шприца, – заявила Ева, возвращаясь в кухню и выбрасывая находку в мусорное ведро, – говорит еще и том, что тот, кто пользовался моей ванной, может болеть диабетом.

– Ты оставляешь меня у себя в надежде, что кто-то будет меня искать?

– А тебя такое объяснение моей душевной щедрости обижает?

– Нет, – покачал головой Илия. – Меня такое объяснение устраивает.

– Ну и чего ты тогда улыбаешься? – завелась Ева. – Улыбается он…

– Ты смешная. Особенно, когда говоришь про детей. Ну, про то, как ты их не любишь, и все такое.

– И что в этом смешного?

– Таким самоуверенным красавицам, вроде тебя, я бы определял наказание за подобную уверенность в нелюбви. Я бы так устраивал жизнь, чтобы они оказывались многодетными матерями. Да, – кивнул он, вынося окончательный приговор, – и все дети – приемные!