Андрей Троицкий - Любовь, похожая на смерть Страница 57

– Я живу в поселке, далеко отсюда, – слабым голом сказал раненый. – Четыре дня назад погнал в Элисту двух баранов. Продать на рынке. Три дня хорошо шли. А сейчас, совсем недавно, остановился на ночлег. Я сидел у костра. Вдруг из темноты человек бежит. Подбежал, воды напился из чайника. И говорит, что сюда бандиты едут. Убивать будут мало-мало… Надо спасаться. И побежал в темноту. Я увидел вдалеке свет фар. Подумал, что машина едет. Видно, с бандитами. Залил костер из чайника. Баранов бросил и побежал.

– Куда ж ты направлялся? – спросил Эльдар.

– Куда ноги несли. Перепугался бандитов.

– Это ты бежал по дну высохшей реки?

– А то кто же. Принесешь бинт?

– Конечно, сейчас принесу, – ответил Эльдар. – Бинт не проблема.

Пулемет и Эльдар молча переглянулись, мысленно представив, какой длинный и трудный путь им пришлось проделать, направляясь по ложному следу. Эльдар тоже сел на песок, решая, что предпринять дальше. Он прикурил сигарету и стал баловаться фонарем, направлял его свет в лицо Батыра, затем нажимал кнопку, выключая лампочку, и снова включал.

Пастух лежал молча, смотрел в пустоту; было видно, как на его шее дрожит голубая тонкая жилка. Он уже не плакал, потому что на слезы не осталось сил. Батыр понял, что никто не спустится за бинтом и не перевяжет рану. И городской больницы ему не видать как своих ушей. Его обманули. Но почему-то отнесся к этому открытию спокойно.

Эльдар продолжал баловаться фонарем. Он думал, что Батыр наверняка уже понял, что не жилец, и перед смертью обязательно скажет какие-то глубокомысленные слова. Важные, исполненные божественного смысла. Возможно, самые мудрые и глубокие слова из тех, что успел сказать за свою короткую жизнь. Ведь если разобраться, этот темный пастух, обитатель пустыни, дитя природы, куда ближе к богу, чем городской человек, давно забывший о своих корнях. И сам бог вложит в уста Батыра свою мудрость. А те слова, что сказаны человеком на краю могилы, – самые значимые в жизни. Батыр и вправду зашевелился, застонал, разлепил сухие губы.

– Кажется, завтра дождь будет, – сказал он медленно. – К дождю всегда ноги… Ноги как-то зудят. И чешутся.

Человек всхлипнул и замолчал. Эльдар зажег фонарь. Синяя жилка на шее больше не пульсировала. Эльдар повторил про себя слова, сказанные перед смертью Батыром, пытаясь угадать в них потаенный высокий смысл, но ничего не угадал. Он прошептал себе под нос:

– Ноги… Зудят… И чешутся… Дождь будет.

Поднялся и пошел вниз по склону к машине.

Гурский подумал, что еще не поздно поменять решение, но все-таки не стал ничего менять. Машина тронулась, съехала вниз и остановилась. Впереди – темное пространство подвала. Потолок, который подпирали несколько бетонных колонн, сочился влагой, у дальней стены кучи мусора.

Гурский расстегнул сумку, стоявшую на переднем сиденье. Он налил в колпачок термоса теплого чая и освободил от бумаги бутерброд, купленный сутки назад. Прибавил мощности кондиционера, вспомнив, что по его распоряжению в конструкцию «Хонды» внесены небольшие технические изменения: свежий воздух через пластиковый патрубок попадает в багажник. На случай, если там нужно перевозить живого человека, а не бездыханное тело. Этим техническим новшеством Гурский уже пользовался раньше, и вот оно снова пригодилось.

Важно, чтобы старик не задохнулся внутри багажника, чтобы оказался в форме к началу следующего разговора. А эта заброшенная стройка, этот подвал, где люди, кажется, не появляются неделями, а то месяцами, – идеальное место для отдыха и дальнейшей дружеской беседы. Снаружи крики Романенко – а он наверняка будет не просто кричать, выть от нестерпимой боли – никто не услышит.

Возня в багажнике затихла; видимо, старик немного успокоился.

– Эй, тебе не тесно? – повысив голос, спросил Гурский. – Или уже привык?

Снова раздался сухой кашель.

– Старик, ты слишком много курил. И должен был умереть от рака легких. Но тебе повезло. Кстати, не всем дуракам так везет. Да… Твоя жизнь оборвется совсем по другой причине. По причине ослиного упрямства. И жадности.

В ответ раздался сухой кашель и матерная брань.

– Слышь, ты какие-нибудь анекдоты помнишь? Рассказал бы парочку.

Гурский выпил еще чая и подумал, что впереди непростой день. Он не довел мысль до конца, когда увидел, как на кирпичную стену легла и пропала чья-то тень. Если в подвале ночуют бродяги, все осложняется. Или это тень бездомной кошки? Гурский вышел из машины и осмотрелся. Сзади, выхваченная из темноты светом задних фонарей, – массивная колонна и неровное полотно асфальта. Впереди в свете фар хорошо различима стена из кирпича, ржавая бочка и кучи мусора. Что происходит справа и слева, не видно. Надо бы фонарем посветить.

Гурский прислушался. Тишина. Только где-то капли воды падают вниз с потолка, покрытого наростами бело-зеленой плесени. На мгновение показалось, будто за спиной послышался шорох, что-то задвигалось. Он хотел обернуться, но получил такой удар по затылку, что рухнул на асфальт как подкошенный. Темнота, окружавшая со всех сторон, сделалась кромешной, непроглядной.

На городской окраине возле оврага Радченко появился, когда дом старика Романенко полыхал вовсю. Провалилась крыша, выпустив из-под себя столб ядовито-желтого дыма. Рассыпался сенной сарай, раскрасив темное небо миллионами разноцветных искр. Местами загорелся забор. Но тут вступили в дело пожарные. Они размотали брезентовую кишку, подсоединили ее к насосу, выпустили на забор жиденькую струю воды. И на том закончили работу.

Две пожарные машины стояли поперек пустой темной улицы. Зевак собралось совсем немного – лишь три старухи, переговариваясь между собой, стояли в стороне. И еще на велосипеде подъехал какой-то парнишка; он выбрал позицию неподалеку от распахнутых ворот и завороженно глядел на огонь, будто ждал какого-то чуда.

Радченко обратился к офицеру-пожарному, который прогуливался возле машин:

– А вы что, пожар тушить не планируете?

– Огонь скоро сам погаснет, – пожарный прикурил сигарету.

– А если там люди?

– Сходи проверь, – ответил пожарник. – Потом мне доложишь.

– Вы так и будете стоять и смотреть?

– Чего ты прицепился? – нахмурился офицер. – На дне оврага был ручей. Теперь он высох. Где я возьму воду? Может быть, ты взаймы дашь? Если там были люди, ничего от них давно не осталось. Если только кости. А кости мы найдем, когда станем разбирать завалы. Ты кто такой?

– Прохожий.

– Вот и топай себе дальше, прохожий.

Радченко только вздохнул и вернулся к такси, на котором приехал сюда с вокзала. Сел рядом с водителем и попросил отвезти его в ближайшее отделение милиции.

Последний час Стас Гуляев уже не бежал без оглядки, а едва передвигал ноги. Он часто падал, медленно, будто нехотя поднимался и брел дальше, чтобы снова упасть на песок. На востоке сумрак ночи немного рассеялся, и теперь можно определить, в какую сторону держать путь. Вскоре набрел на ветхие сараи для скота и одинокую лачугу, в которой давно никто не жил. Во внутреннем дворе нашел останки верблюда, погибшего то ли от голода, то ли от болезней. Хищные птицы и грызуны уже потрудились здесь, оставив от животного только кости и высохшую на солнце шкуру, поросшую рыжей шерстью с серыми проплешинами.

Посередине двора помещался колодец, обложенный природным камнем; тут же нашлось помятое ведро и длинная ржавая цепь. Стас сбросил ведро вниз, в темную глубину и, почувствовав, как оно потяжелело, стал тянуть цепь с удвоенной силой. В ведре оказалась дохлая высохшая птица и немного песка вперемежку с мелкими камнями. Видимо, колодец высох, когда отсюда ушли люди. Или наоборот.

Стас хотел плюнуть, но во рту пересохло. Повернулся и поплелся дальше. Увязая в песке по щиколотку, он перебирался с холма на холм, чувствуя, что сил осталось немного, он запросто может свалиться на песок – и неизвестно, сможет ли подняться. Шел и думал, что все материальные ценности человеческой цивилизации – ничто в сравнении с кувшином холодной прозрачной воды. На худой конец, сойдет и теплая, не совсем прозрачная.

Когда небо налилось акварельными красками близкого утра, он забрался на довольно высокий холм и с высоты увидел цель своего путешествия – в долине высились беспорядочно расставленные надгробья из песчаника или глины, обнесенные наполовину рассыпавшимся саманным забором. У подножья холма возле деревянных ворот стоял крошечный домик с одним окном и дверью, выходящей прямо в пустыню. Над домиком торчала высокая труба, из которой валил густой черный дым. Стас подумал, что этот дом вовсе не мираж, какие иногда являются одиноким путникам. У миражей нет запаха. А тут воняет горелой резиной и соляркой. Возле хибары стояла повозка на двух колесах. Рядом в поисках пищи бродил осел.

Стас подумал, что ноги принесли его туда, куда он хотел попасть. Перед ним старинное кладбище, обозначенное на карте кружком и крестиком. Другого кладбища на карте нет. Значит, именно здесь он должен встретить Аллу. Конечно, если она не заблудилась.