Алла Полянская - Вдвоем против целого мира Страница 6

– Ага. – Соня ухмыльнулась. – К черту манеры, я есть хочу. Посидишь?

– Посижу, торопиться некуда.

Ему и самому было чудно́, что торопиться некуда. Он много лет работал, не позволяя себе никакого отдыха. Из-за этого, возможно, и семья у него не получилась. Но теперь врач сказал: либо вы на пару месяцев уезжаете туда, где работа вас не достанет, либо – добро пожаловать в ад, сдобренный антидепрессантами. И мать практически силком утащила его в Привольное на дачу в Научный городок, запретив брать с собой компьютер и отобрав айфон. Она иногда могла вот так нагнуть его, упирая на тот неоспоримый факт, что она – его мать, и если он ослушается ее, то причинит ей моральные страдания.

Она нечасто пользовалась этим правом вето, но если пользовалась, то причина была весьма основательная. Вот как сейчас. Но Соне этого знать не надо.

– Ты же знаешь насчет бала? – спросил он.

О чем-то надо говорить, а о чем говорить с женщиной, которая ест картошку и мясо?

– Ага. – Соня налила себе сока из пакета с фотографией помидора. – Боже, как вкусно. Я почти не умею готовить, знаешь? Потому просто заливаю кипятком лапшу и прочее. Твоя мама об этом знает. Да, я в курсе насчет затеи Дарика.

– Ты пойдешь?

– Еще не решила. А ты?

– Если ты пойдешь, я тоже пойду.

Она улыбнулась. Давно прошли времена, когда он шел куда-то, держась за ее руку… но, видимо, не совсем прошли.

– У меня есть платье. Хочешь покажу?

– Ешь, потом покажешь.

– Нет, сейчас. Идем, оно в спальне.

Она подскочила и потащила его за руку, как когда-то, но в спальню! Полутемная комната в башенке была обставлена хорошей мебелью, светлые стены украшены репродукциями картин с какими-то цветами, а кровать походила на королевское ложе – с витыми столбиками и пологом из бело-розовой легкой ткани. Он вдруг напрягся – она же в спальню его притащила, но оказалось, что напрягся зря, потому что притащила она его именно ради платья. Оно висело на вешалке, торжественное и величественное, совсем не совместимое с Соней, но невозможно было не согласиться, что это прекрасное платье.

– То-то. – Соня удовлетворенно хмыкнула и вернулась в гостиную доедать завтрак. – Мне оно тоже нравится, а вот затея Дарика – не очень.

– Почему?

– Много лет прошло. – Соня доела мясо и отодвинула тарелку. – Будь другом, достань из холодильника пакет с виноградным соком. Затея интересная, если не учитывать особенностей наших отношений.

– В смысле?

– Владь, ты маленький был, не понимал, да и не видел многого. – Соня вздохнула. – Я же с Дариком и остальными виделась в последний раз, когда мне было четырнадцать лет, а ему шестнадцать, такой возрастной разброс у нас. Я в то лето, что мы все гуляли вместе, была не слишком счастлива. А из Дарика и Таньки-Козявки полезло такое… в общем, были напряги, понимаешь?

– Честно говоря, нет.

Ничего более странного он не слышал. Они казались ему очень взрослыми и идеальными. Дети из Научного городка были внуками профессоров и других научных работников, но вряд ли это являлось причиной того, как они выглядели – Дариуш Андриевский, внук профессора филологии Андриевского, высокий, смуглый, с пронзительными синими глазам и волнистыми черными волосами. Дарик – так они его называли, знал все на свете, был ироничным, все понимающим, а временами веселым и язвительным. Татьяна Филатова, чье лицо сейчас смотрит с обложек модных журналов – супермодель, зарабатывающая сотни тысяч, – внучка профессора химии Огурцовой и дочь двух профессоров биологии, умная, начитанная Танька-Козявка, очень вредная – но как-то по-козявочьи, влюбленная в себя по уши и презирающая всех вокруг. Казалось, она знала о каждом нечто постыдное и щурилась презрительно. Еще была Анжелка – маленькая, хрупкая, шустрая как ящерица, с кожей цвета топленого молока, с искристыми карими глазами, осененными прекрасными ресницами, с тонким любопытным носиком и ярко накрашенными ногтями, Анжелка была пришлой, из местных, но прижилась у них, потому что отличалась яркой красотой совершенно особого свойства и откровенно зловредным нравом, выдержать который могла только Лиза, но лишь оттого, что она ни на что не обращала внимания, живя своей жизнью. И Соня. Все говорили, что Лизе досталась внешность, а Соне здоровье, но это лишь оттого, что Лиза была странная. Соня, белокурая и кудрявая, с глазами, меняющими цвет, как река в летний день, гибкая и длинноногая Соня, иногда улыбчивая и заинтересованно поглядывающая на мир, который переделывала как хотела – в своей голове, но чаще – задумчивая и неразговорчивая, по мнению Влада, была самой красивой из всех. Еще был Илья Миронов, внук знаменитого психиатра, профессора Миронова, всегда задумчивый, даже отрешенный, немного бледный, с коротко стриженными русыми волосами и лицом ангела. Он занимался какой-то зверской зарядкой с поднятием тяжестей, всерьез изучал иностранные языки и понятия не имел, что будет делать в жизни, но уж точно не торчать над книгами, как его дед и отец. И был Мишка, высокий, крепкий, с раскосыми темными глазами и слегка азиатской внешностью – его мать была наполовину китаянка. Мишка любил технику, разбирался в автомобилях и уже умел водить дедовскую «Победу». А о Машке и говорить нечего, сероглазая и смуглая, с пепельными вьющимися волосами и улыбкой Мальвины, она сражала бы наповал, если б вообще обращала на это внимание, но ее внимание было приковано к математике и клумбам, в которых она ковырялась целыми днями, когда не шла гулять с ватагой.

Каждый из них был словно сам по себе. Владу всегда казалось, что вот расходятся они вечером по домам, и если больше никогда в жизни не увидятся, это их не особенно расстроит. Они были каждый на своей волне, и только он был вместе с Соней. Но она далеко не всегда была с ним, даже если шла рядом, держа его за руку. Она словно пребывала где-то внутри себя, глядя на мир удивленными, а иногда настороженными глазами, которые меняли цвет, как хотели.

Но когда эта ватага собиралась вместе, то производила очень сильное впечатление. Они и по отдельности были красивы той красотой, которая заставляет впечатлительных дам восхищенно охать, но когда были вместе, это казалось нереальным. И он так привык восхищаться ими, что и представить себе не мог, что существуют какие-то «напряги». И даже сейчас, после стольких лет, он помнил восхищение, которое испытывал, когда шел в их компании, держась за Сонину руку.

– Ну, разное тогда случилось.

Соня поднялась и принялась собирать посуду. Он смотрел на нее, поражаясь, как много сохранила о ней его память – вот эта родинка на ее левой щеке, небольшая, темная родинка, он помнил ее, как помнил, что у Сони маленькие розовые ушки с блестящими сережками. Она всегда носила сережки, а еще у них с Лизой были одинаковые серебряные медальоны, с той только разницей, что на крышке Сониного был выгравирован ее знак зодиака – Рак, а на крышке медальона Лизы – Овен. Он помнил, как Соня говорила, что Рак – это фигня, вот если бы Весы или Дева, тогда можно было бы сделать красивую картинку, ну или на крайний случай – Скорпион, а Рак – это безобразие какое-то. Но картинка была симпатичная, крышку медальона украшали какие-то цветные камни, и Соня всегда носила его, как и Лиза. Эти медальоны сделал им дед, профессор Шумилов. Он умел делать, кажется, все на свете, даром что профессор.

Вот и сейчас на Соне этот медальон, серебро за столько лет ничуть не потускнело, что удивительно.

– Ничего удивительного. – Соня вдруг засмеялась. – Влад, это платина, а камни – изумруды и бриллианты вообще-то. Насчет серебра – ну это просто версия для печати, так сказать. Мой дедушка фигню не дарил никогда.

Это правда. Профессор Шумилов был человек основательный, и если уж делал подарок, то знал, что он придется по душе и прослужит долго. Но подарки он дарил далеко не всем, не признавая обязаловки в этом вопросе. Он считал, что подарки надо дарить только особенным людям – особенным для него лично. И после его смерти оказалось, что эта дача и его квартира завещаны Соне – именно она оказалась для него особенным человеком. Старший сын профессора и его младшая дочь были обижены и не скрывали этого, но оспорить завещание не представлялось возможным – ведь пришлось бы судиться с девятнадцатилетней племянницей, круглой сиротой, а это выглядело бы некрасиво, тем более что оспаривать было сложно, завещание оказалось грамотно составлено, и адвокат, оглашавший его, это знал. Так и досталось все Соне, хотя она, за год потерявшая отца, а потом и деда, вряд ли считала это удачей.

Все это Влад знал от матери, а сейчас просто вспомнил.

– Я читал твои книги.

Соня вдруг смутилась и покраснела.