Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание Страница 6

Вблизи это ощущение усилилось. Крепкий, маленький и абсолютно лысый дядька, оседлав высокий табурет, возвышался над человеческой пеной, как чугунный швартовочный кнехт на краю причала. С ходу определив, что передо мной представитель старой, дореформенной еще гвардии халдеев, я не стал изображать из себя жуирующего любителя клубнички. Наоборот, перегнувшись к нему за прилавок, сделал протокольное лицо и проорал в самое ухо:

― Нинель сегодня здесь?

Окинув меня острым и цепким взглядом, чугунный тоже опознал во мне представителя той профессии, к которой я, в сущности, продолжал относиться.

Понимающе скривив губы, он дал понять, что воспринимает мой вопрос должным образом ― как обращение официального лица к официальному лицу. Не поворачивая не только головы, но даже зрачков, процедил мне в подставленное ухо:

― В левом углу, за колоннами. ― Помедлил, словно в раздумье, и добавил, легкой усмешечкой намекая, что это уже не для протокола, а так, допустимая между равными вольность: ― Чтой-то ее сегодня многие спрашивают. Никак именины у ней...

Я снова нырнул в водоворот, начав пробиваться в указанном направлении, но был неожиданно задержан. Людской волной ко мне вплотную прибило пышущее жаром мягкое, как подушка, существо. Мне мгновенно и очень ловко вытащили из брюк рубашку, ищущие ладони заскользили по моему животу, а перемазанные помадой губы игриво прошептали прямо в ухо:

― Предложите мне интим...

― Выбыл по возрасту, ― любезно сообщил я, выдираясь из удушливых объятий, словно из репейника. И услышал вслед презрительный вопль:

― Так чего сюда приперся, коз-зел?! Импотент поганый!

Но мне было не до перебранок. Впереди по курсу замаячило лицо, запомнившееся по фотографиям в семейном альбоме Шаховых. Круглое и гладкое, как пасхальное яичко, с нанесенными на него тонкой кистью слегка гипертрофированными чертами ― огромные глаза, губки сердечком и кукольные ямочки на круглых щечках. Правда, сейчас его перекривили страх и злоба. И вообще, по всему было ясно, что вокруг девчушки зреет большой скандал.

Нинель в коротеньком полупрозрачном платье сидела на стуле у стены, вжавшись в нее спиной, оскалившись и выставив перед собой правую руку со скрюченными пальцами с острыми коготками, словно загнанная в угол кошка. В левой руке у нее была небольшая кожаная сумочка, вся в металлических пряжках и нашлепках, которой она защищалась, как щитом, одновременно безуспешно пытаясь наносить ею ответные удары.

Но силы были неравны: над ней нависали два грозных, хотя по внешним признакам совершенно не характерных для здешней публики противника. Слева наваливался на столик огромным животом взмокший, как после трудного забега, и даже, кажется, весь в мыле необъятных размеров пожилой бегемот. Пиджак дорогого и абсолютно неуместного в подобном заведении черного кашемирового костюма от Хьюго Босса задрался у него на обширной заднице, белая рубашка вспенилась из-под ремня. Но все это его не беспокоило: главной целью было дотянуться до изо всех сил отбивающейся девушки. С противоположной стороны к ней подбирался тип помоложе и значительно более спортивного телосложения, тоже костюмированный, но попроще.

Как раз к моменту, когда я оказался в непосредственной близости от места схватки, молодому удалось преодолеть первую линию обороны Нинель. Одной рукой он ухватил ее за запястье, другой вцепился в волосы. Ободренный этим тактическим успехом, бегемот, с хрустом давя животом стоящие на столе стаканы и рюмки, устремился вперед и перехватил второе запястье жертвы.

Стало ясно: еще мгновение, ее выволокут из угла, и дальнейшее может оказаться непредсказуемым.

Вообще-то я в принципе не люблю, когда при мне бьют женщин. Но тут прямо на моих глазах пытались с применением грубой физической силы умыкнуть не просто женщину, а важного свидетеля. Клинические показания вполне основательные для срочного вмешательства. Причем, учитывая непосредственную угрозу здоровью пациента, консервативные меры здесь уже не годились. Вмешательство требовалось хирургическое.

Для начала я мыском ботинка поддел призывно откляченный зад толстяка. Не так сильно, чтобы сломать ему копчик, но достаточно, чтобы он, взвыв, как разъяренный кабан-подранок, выпустил добычу из рук. По причине крайней неустойчивости позиции удержаться на ногах ему не удалось. Шкрябнув лацканами своего Босса по осколкам посуды, он по инерции перелетел через стол, завершив маршрут в непосредственной близости от заплеванного пола на обломках подломившегося под непомерной тяжестью стула.

У его напарника оказалась на редкость замедленная реакция: все, что он успел совершить на протяжении вышеописанных эволюций старшего товарища, это повернуть в мою сторону угрожающе перекошенную рожу. Зрелище и впрямь было пугающим, но остановить меня не смогло.

Другое дело, что мои порывы сдерживались иным обстоятельством: привыкшие ко всему, здешние завсегдатаи продолжали как ни в чем не бывало вибрировать под музыку, буквально наступая нам на ноги, безбожно толкаясь плечами и локтями. Совершенно не принимая во внимание необходимость хорошенько развернуться для нормального удара. Поэтому вместо запланированного хука в солнечное сплетение я вытянул руки вперед, собрал ладони горстями и звонко шлепнул ими с двух сторон по ушам противника. Сымитировав тем самым эффект, аналогичный прочистке засорившегося унитаза.

Не знаю, удалось ли мне ему что-нибудь прочистить. Но от мгновенно возросшего давления глаза у паренька вылезли на лоб, он принялся ловить воздух широко разинутым ртом, схватившись руками за горло. Нинель тут же сноровисто юркнула у него под мышкой навстречу свободе ― но не тут-то было! У нее на пути, хрустя обломками мебели и тяжело колыхаясь, как слон на тумбе, поднялся кашемировый Босс, напрочь заткнув своим обширным туловищем проход между стенкой и столиком.

Вид его был ужасен: разодранный пиджак, висящая клочьями рубашка, трясущиеся от ярости щеки и маленькие, налитые кровью и гневом глазки.

― Ты кто такой?! ― перекрывая рев духовых и грохот ударных, зарычал он мне.

― Полиция нравов! ― крикнул я ему в самое ухо. И видя, что он не понимает, пояснил: ― Вы неприлично одеты! Для этого заведения!

Не вступая больше в дискуссии, я ногой опрокинул стол набок, а рукой ухватил Нинель за плечо, увлекая ее за собой. Но она в последний момент умудрилась извернуться и с размаху зазвездить Хьюго Боссу своей полуметаллической сумочкой по физиономии. Я ринулся в обратный путь, краем глаза отметив, что неугомонная парочка собирается последовать за нами.

Продравшись кое-как сквозь продолжающую индифферентно веселиться людскую лапшу, мы кубарем скатились по крутым ступенькам и рванулись к выходу. У самых дверей я на полном ходу затормозил и единым духом выпалил, обращаясь к пятнистому стражу, стерегущему свой Эдем:

― Браток, там хулиганы драку устроили, сюда бегут!

Охранник с давно забытым комсомольским задором резво вскочил на ноги. Над его головой взметнулась соскучившаяся по настоящему делу и радостно затрепетавшая дубинка. Последнее, что я услышал позади себя, было издаваемое им глухое уханье, которое сопровождает обычно колку дров.

Как я не заблудился в этих черных кривых и косых проходных дворах, одному Богу известно. В конце концов, едва не переломав в темноте ноги, мы все-таки оказались возле моего «гольфа». Но как только я уселся за руль, а Нинель плюхнулась рядом на пассажирское кресло, она тут же припала к моему плечу своей довольно-таки впечатляющей грудью и попыталась влепить мне горячий поцелуй.

― Эй, эй, ― пробормотал я, с трудом отлепляя от себя ее призывно открытые губы. ― Я тебя не за этим оттуда вытаскивал.

― А заш-шем? ― удивилась она.

И только тут я с ужасом осознал, что пациентка здорово под кайфом. Причем, судя по отсутствию алкогольных ароматов, обкурилась, если того не хуже.

Но делать было нечего ― не тащить же ее обратно в этот Содом! Поэтому, тяжко вздохнув, я завел двигатель и сказал:

― Поехали, по дороге все объясню.

Объяснить, однако, оказалось не так просто.

Едва я начал втолковывать ей, что меня интересуют девушки, с которыми работал ее отчим, она крепко прижала к груди сумочку и молча попыталась на ходу открыть дверцу машины, чуть не вывалившись наружу. После короткой, но яростной схватки мне удалось пресечь эту попытку суицида -иначе определить стремление покинуть движущийся на скорости восемьдесят километров в час автомобиль я не могу. Притормозив у тротуара, я провел короткий сеанс психотерапии, не последнюю роль в котором сыграли обычные наручники: прикованная за левую руку к рулевому колесу, Нинель вынуждена была согласиться выслушать меня, прежде чем снова сигать в ночь. Тем более, что я клятвенно пообещал отпустить ее сразу же по окончании разговора.

Решив на этот раз зайти с другого конца, я рассказал, что на самом деле в качестве частного сыщика расследую убийство Шахова. А его фотомодели или их родственники ― всего лишь подозреваемые, да и то предположительно.