Виктор Пронин - Банда - 4 Страница 6

- Правильно. Когда престарелый убийца, отсидевший десять или двадцать лет, входит в троллейбус, где все места заняты, ты что делаешь?

- Я уступаю ему место.

- Молодец. Когда ко мне обращается человек с сомнительной репутацией и просит защитить, сохранить жизнь, рассказывает об угрозах и преследованиях, я что делаю?

- Ты бросаешься его спасать.

- Паша, я просто обязан защитить этого человека.

- У тебя, правда, это получилось не очень хорошо.

- Да. Упущение. Не учел, что этот дряхлый преступник столь злобен и свиреп. Впервые в жизни увидел старца, который бросается на людей с ножом даже в кабинете начальника милиции. И ты тоже раньше не видел такого, Паша. Не пудри мне мозги и не говори, что ты все бы предусмотрел. Не надо! Все предусмотреть невозможно. Можешь мне поверить.

- Верю,- кивнул Пафнутьев.- Но упрекнуть тебя можно.

- В чем? - вскинулся Шаланда.

- Ты допустил избиение подозреваемого со стороны потерпевшего. Если бы твой Оськин не трогал старика, тот бы не схватил со стола штык. А он его тронул. Ты же при этом спокойно оставался в своем кресле, полагая, что пара лишних зуботычин поможет тебе разговорить старика.

- Так,- крякнул Шаланда.- Понял. Мнение твое уяснил.

- Ни фига ты не уяснил. Я сказал все это только для того, чтобы ты не думал, что чист и ясен, как месяц в лунную ночь. Ты должен был ждать неожиданностей. И получил.

- А ты уж и рад!

- Возвращаемся к моим вопросам. Ты даешь сведения о "Фокусе"? Я не настаиваю, только спрашиваю.

- Паша... Послушай меня... Это очень крутые ребята. Среди твоих клиентов таких еще не было. Прекрасно понимаю, что во всей это истории есть второе дно...

- И третье тоже.

- Может быть... Чувьюрова я задержал и спрятал за решетку только для того, чтобы его не пришили в том же подъезде. Но видишь, как получилось.

- Так что "Фокус"?

- О "Фокусе" я тебе ничего не скажу! Ни единого слова! - к удивлению Пафнутьева, Шаланда, произнеся эти суровые слова, приложил палец к губам, дав знак молчать.- Не твоего ума это дело! Позволь мне самому с ними разобраться! Шаланда опять приложил палец к губам. Потом этим же пальцем показал на папку уголовного дела и многозначительно подмигнул, желая, видимо, дать понять, что там Пафнутъев найдет все необходимое.

- Подожди меня здесь,- сказал Шаланда, направляясь к двери. Обернувшись, он опять указал на папку, оставленную на столе. И лишь после этого вышел, заперев дверь на ключ со стороны коридора.

- Так,- крякнул Пафнутьев.- Крепко же эти оськины запугали бедного Шаланду, если он в собственном кабинете не решается говорить вслух, если он только в своей забегаловке осмеливается произнести что-то внятное.

Пафнутьев подошел к столу, уселся в шаландинское кресло, вынул свой блокнот и раскрыл уголовное дело. Ему хватило десяти минут, чтобы выписать данные об Оськине, о его убитом приятеле, о старике - адреса, служебные и домашние телефоны, место работы. Все сведения были на первых страницах протоколов допросов, очных ставок, свидетельских показаний.

Хорошую работу провёл Шаланда, полную и добросовестную. Трусоват он всегда был, но обвинять его в этом Пафнутьев не торопился, неизвестно, какому давлению тот подвергся, как разговаривали с ним и чего требовали. Может, и в самом деле "жучок" установили с согласия хозяина кабинета, а то и без такового.

Минут через десять ключ в двери повернулся, вошел сумрачный Шаланда, молча сунул папку уголовного дела в стол, потер ладонями не очень выбритые щеки и показал Пафнутьеву на дверь. Тот молча пожал Шаланде руку, крепко, сочувствующе и благодарно. Уже выходя, оглянулся и со значением потряс в воздухе кулаком. "Не дрейфь, дескать, МЫ им еще покажем!"

Поддавшись его настроению и довольный, что ему удалось выпроводить настырного гостя, Шаланда в ответ тоже поднял над головой плотно сжатый кулак. Его жест означал несколько иное: "Держись, Паша! Можешь на меня надеяться!"

***

Обыск заканчивался, но ничего интересного обнаружить не удалось. Квартира старика представляла собой настолько обычное нищенское жилище, что здесь, собственно, и искать-то было негде - все на виду, все открыто. Правда, в диван-кровати можно было что-то спрятать, но его нутро вскрывали уже дважды когда Шаланда был здесь со своими ребятами и вот сейчас, все с тем же результатом.

Худолей уныло переходил из прихожей в комнату, кухню, щелкал фотоаппаратом, но не потому, что увидел нечто любопытное, нашел, обнаружил, а просто для того, чтобы потом не упрекали за бездействие. И он покорно снимал кухню со старым холодильником, вешалку, встроенный шкаф, в котором на гвоздях висели старые пиджаки, фуфайка, замусоленная нейлоновая куртка, заношенное пальто с длинными, кажется, уже вечными вертикальными складками. Скорее из чувства добросовестности, чем из служебной надобности Худолей сфотографировал кухню, стараясь захватить и холодильник, и угол газовой плиты, и мойку, чтобы дать о помещении представление хотя и полное, но никому не нужное.

Повинуясь какому-то внутреннему, не до конца осознанному порыву, Худолей заглянул в холодильник. Лампочка перегорела, внутри мерзлого железного ящика было сумрачно и пустынно. Покрытые плесенью сосиски, початая бутылка кефира, куски селедки в стеклянной банке, закрытой капроновой крышкой - это все, что он увидел. Была у Худолея слабая надежда, что найдется здесь и бутылка водки, но его ожидало жестокое разочарование. А глоточек холодной, пусть даже и не очень хорошей водки очень бы ему сейчас помог, просветлил бы его разум, прибавил сил и желания послужить на пользу правосудию.

- Пусто? - услышал он за спиной голос Пафнутьева.

- Кефир, Паша, только кефир,- Худолей понял, что Пафнутьев прекрасно знает его самочувствие, может быть, даже соболезнует, но помочь не может.

- Это печально,- произнес Пафнутьев до обидного равнодушным голосом, видимо, тайные муки Худолея нисколько его не тронули.- Это печально,- повторил он, думая о чем-то своем.

- Не в тех домах мы, Паша, обыски проводим, не в тех! - горько простонал Худолей, захлопывая дверцу холодильника.

- А где надо проводить?

- Помнишь, на прошлой неделе у одного хмыря оружие искали? Оружия, правда, не нашли, но холодильник, Паша, его холодильник до сих пор стоит у меня перед глазами как голубая мечта. И выпить там было, и закусить, и запить, и похмелиться, а хозяин-то какой хороший попался, какой хороший хозяин! Я сразу почувствовал к нему непреодолимое душевное расположение.

- Чем же он тебе так понравился? - спросил Пафнутьев, заглядывая в кухонный шкафчик, в котором не было ничего, кроме нескольких тарелок и чашек с отбитыми ручками, надколотыми краями, стершимися рисунками - каждая вещь в квартире, каждая подробность выдавали жизнь бедную, непритязательную, если не сказать полуголодную.

- Умом он мне понравился,- ответил Худолей, чуть повысив голос.Проницательностью. Высокими человеческими качествами, которые никому бы из нас не помешали в этой трудной жизни, полной тягот и невзгод! Да, Паша, да!

- Красиво говоришь! - восхитился Пафнутьев.

- Ведь он тогда сразу догадался, зачем я фотографирую внутренности его холодильника, Паша, сразу! Я не успел щелкнуть ни единого раза, а уж все, что требовалось, стояло на столе! Налитое, нарезанное, обильно поданное! В этом, Паша, проявился не только финансовый достаток, но и настоящая душевная щедрость!

- Хороший был человек,- вздохнул Пафнутьев. - Почему был?

- Взорвался вчера вместе со своей машиной.

- Сам или...

- Конечно, помогли.

- И тебе сразу все стало ясно? - тонким от внутреннего волнения голосом спросил Худолей.- И не осталось ни единого вопроса? Никаких сомнений и колебаний? - продолжал наворачивать обличения Худолей, явно намекая на поверхностность Пафнутъева, на его пренебрежение к истине.

- Не понял, к чему ты клонишь?

- Как к чему? У него надо срочно провести повторный обыск! Мы наверняка что-то упустили! Не может такого быть, чтобы человек взорвался вместе с машиной, а у него дома не осталось никаких следов! Мой многолетний опыт старого сыщика подсказывает мне, что...

- Все понял,- перебил Пафнутьев.- Опыт подсказывает тебе, в его холодильнике еще много чего осталось. Примерно, этак обысков на пять-семь, а?

- Как ты можешь, Паша, так думать обо мне, о старом твоем и самом верном соратнике? - плачущим голосом спросил Худолей.- Ты не поверишь, у меня руки дрожат от нетерпения, когда мы идем с тобой на дело!

- Почему же, охотно верю! -рассмеялся Пафнутьев.- У тебя руки дрожат задолго до того, как мы идем на дело! Я даже знаю причину этой дрожи. Сказать?

- Горько, как горько к концу жизни встретить такое вот непонимание, такое оскорбительное пренебрежение! - разновеликими своими шагами Худолей отошел к окну и ссутулился там, не оборачиваясь, чтобы не видели люди его лицо, лицо человека, потрясенного равнодушием и черствостью ближних.