Чингиз Абдуллаев - Распад. Обреченная весна Страница 6

Во многих республиках секретари Союзов были приравнены к высшим чиновникам, имея ранг почти министерский. Они были депутатами Союза и республик, лауреатами всех существующих премий, прикреплялись к правительственным магазинам и поликлиникам, их обслуживали государственные машины с водителями, в кабинетах им устанавливали правительственные телефоны, а предупредительные секретари и референты делали все, чтобы их патронов не отвлекали по пустякам.

Официально он считался в отпуске и приехал в Москву по личным делам, собираясь зайти в издательство, а затем уехать в Юрмалу, где давно мечтал побывать. Ему уже оформили путевку в дом отдыха, и он собирался провести в Латвии ближайшие три недели.

В двадцать девять лет его избрали секретарем Союза писателей Азербайджана. Он был членом Союза не больше года, когда на бюро Центрального Комитета партии было решено «укрепить» руководство Союза и отправить его секретарем по организационным вопросам. Обычно такие должности занимали отставные генералы из Комитета государственной безопасности. Его забрали из отдела пропаганды, решив, что он сможет обеспечить линию партии в Союзе. К тому времени у него уже вышли две книги, которые довольно быстро разошлись. На обложках стояло его настоящее имя, а не псевдоним – Мурад Керимов. Первая книга была как потрясение, вторая сделала его популярным. Он помнил, как приехал сюда в первый раз больше года назад, и, чувствуя нарастающее волнение, прошел в кабинет самого Юрия Верченко.

Это был всевластный повелитель Союза, секретарь по организационным вопросам. Напротив находился кабинет председателя, но ставший после Маркова руководителем Союза писателей Герой Советского Союза, фронтовой разведчик Владимир Карпов – слишком мягкий и добродушный человек для руководства такой огромной структурой. Союзу подчинялись десятки журналов и газет по всей территории страны, в его структуру входили свои издательства, свои поликлиники, свои дома отдыха. И конечно, Литературный фонд, формально независимый, но подчинявшийся Союзу и аккумулировавший на своих счетах огромные средства. Можно смело сказать, что Союз писателей советских времен был настоящей союзно-республиканской министерской структурой со своим бюджетом, часто превышающим бюджеты многих министерств и ведомств. Не говоря уже о том, что ни в одной другой структуре Советского Союза не было и не могло быть столько Героев Социалистического Труда, лауреатов всех возможных премий, депутатов всех возможных уровней и вообще известных людей.

Верченко помогали справляться с огромным хозяйством три заместителя. Первый – Сергей Колов, был достаточно молодой и энергичный организатор, направленный в Союз, очевидно, решением партийных органов. После ухода Верченко он стал исполняющим обязанности секретаря, надеясь, что на предстоящем съезде писателей его утвердят секретарем по организационным вопросам. На всякий случай он не форсировал события и не переезжал в кабинет Верченко, чтобы не вызывать ненужного раздражения у писателей.

Мурад вошел в здание. Здесь еще не было ни охраны, ни вахтеров. Он разделся в раздевалке, повесил пальто и шапку на вешалку и поднялся наверх. На первом этаже находились кабинеты секретарей и консультантов. Каждую союзную республику курировал свой консультант. У Азербайджана консультантом был молодой, но уже абсолютно седой Валех, который радостно приветствовал Мурада, когда тот вошел в его кабинет. Худощавый, среднего роста, в очках, он мог бы выглядеть гораздо моложе своих лет, если бы не седина. Ему было около сорока, Мураду – на десять лет меньше. Высокого роста, темноволосый, с запоминающимся строгим и мужественным лицом, какое бывает на старых персидских миниатюрах, где изображают сражающихся воинов, Мурад успел отслужить в Афганистане, где был тяжело ранен. В двадцать лет он вернулся в Баку и поступил заочно на исторический факультет университета. Попутно работал в комсомоле, куда его рекомендовали сразу после возвращения из госпиталя. Через пять лет он стал уже заведующим отделом республиканского ЦК комсомола. Вскоре его взяли инструктором в отдел пропаганды горкома партии, откуда он перешел в ЦК, а уже затем утвердили секретарем Союза писателей.

– Пошли вниз, – сразу предложил Валех, – посидим в нашем кафе, выпьем кофе.

Из основного здания нужно было спуститься по лестнице и пройти подземным коридором в здание ЦДЛ, где находилось кафе, столь любимое писателями, и ресторан, еще более любимый всеми творческими деятелями. Ресторан ЦДЛ был легендой не только благодаря своей кухне или уютному дизайну. За полвека своего существования здесь выпивали почти все классики советской литературы. Здесь иногда случались дикие сцены с рукоприкладством и ссорами, нелепыми обвинениями и обидами. Сюда приводили практически всех иностранных гостей. Стены ресторана помнили такое обилие гениальных поэтов и писателей, что он мог бы стать своебразным музеем, если бы каждый из посетителей оставлял надпись на этих дубовых панелях.

Конечно, никто не разрешал пачкать стены в зале, зато в мужском туалете писатели и поэты развлекались вовсю. Они оставляли там свои четверостишия или пару фраз, которые вызывали гомерический хохот у всех случайных посетителей. Самую запоминающуюся надпись, по слухам, сделал Евтушенко, который якобы вывел: «Писать на стенах туалета, увы, друзья, немудрено. Среди г...на вы все поэты, среди поэтов вы г...но». Правда, сам Евтушенко отказывался от авторства, но молва упрямо приписывала ему этот опус.

Валех пригласил Мурада в кафе, где сразу заказал коньяк и две чашки кофе, благо цены в этом заведении еще не успели подняться.

– Ты не слышал, говорят, скоро деньги менять будут? – спросил Валех.

– Не знаю, – равнодушно ответил Мурад, – у меня лишних денег все равно нет. На сберкнижке только четыре сотни осталось. Даже если пропадут, особо грустить не буду.

– Тебе хорошо говорить, – вздохнул Валех, – ты холостой, можешь жить, как хочешь. А у меня жена, сын... Нужно думать, вертеться, деньги зарабатывать. Ты знаешь, какие деньги сейчас кооператоры зарабатывают? Не поверишь даже. Некоторые миллионерами стали.

– Ну и пусть становятся, – пожал плечами Мурад, – сейчас время такое. Разрешили кооперативы открывать, деньги зарабатывать. Мы тоже в комсомоле разные идеи предлагали. Но тогда, в начале 80-х, нам не разрешали об этом даже думать. А сейчас все можно, даже рестораны и магазины открывают.

– Это все копейки, – пренебрежительно махнул рукой Валех. – Знаешь, на чем сейчас все делают основные деньги? На компьютерах. Привозят и продают компьютеры, даже подержанные. Говорят, что можно заработать четыреста или пятьсот процентов. Чего ты улыбаешься?

– Вспомнил Маркса. Кажется, он говорил, что, обеспечь капиталу пятьсот процентов прибыли, и нет такого преступления, на которое бы он не пошел.

– Не смейся. Сейчас Маркс у нас не в моде, – ответил Валех, – сейчас другое время. Можно делать большие деньги. Ты ведь у нас секретарь Союза. С помощью твоего правительственного телефона можно такие дела проворачивать...

– Какие дела? – не понял Мурад.

– Договориться с местной таможней. Ввести товар и продать его по рыночной цене. Сделаем большие деньги.

– Я в такие игры не играю, – отмахнулся Мурад, – мне моих денег хватает.

– Тогда понятно. Ты у нас идейный, Маркса почитаешь, и лишние деньги тебе не нужны. Юра, иди к нам! – закричал Валех, увидев вошедшего в кафе мужчину лет сорока, с помятым лицом, немного сонными глазами, свернутым на сторону носом. Мужчина был одет в кожаную куртку и серые брюки. Он подошел и церемонно поклонился.

– Юрий Музаев, – представил его Валех, – самый известный литературный критик Москвы.

– Очень приятно, – поднялся Мурад, протягивая руку.

– А это – Мурад Керимов, наш секретарь и мой начальник, – хмыкнул Валех.

– Мне тоже приятно, – кивнул Юрий, усаживаясь за столик, – только непонятно, почему вы заказали две такие маленькие рюмки коньяка? Я угощаю. Давайте закажем бутылку.

– Только не сейчас, – попросил Валех, – я сегодня пустой.

– Зато у меня появились деньги, – радостно сказал Юрий, хлопая себя по карману. – Наконец выплатили гонорар за мои две статьи в «Дружбе народов».

– Опять кого-то ругаешь? – добродушно осведомился Валех.

– Наоборот, хвалю. Очень интересная подборка современных прибалтийских поэтов. Я написал обе статьи еще в прошлом году. Но тогда не пропускали. Баруздин мне говорил, что пока не время. Я ведь его прекрасно понимал, они тогда объявили, что выходят из состава Союза. Нельзя в такой момент давать мои статьи о литовской и латышской современной поэзии. У них ничего хорошего быть не может, если решили отделяться. Так думали наши функционеры, и кто-то из секретарей запретил Баруздину печатать мои статьи. А сейчас разрешили. Наверное, опять какой-то умник решил, что нужно немного ослабить вожжи. Я так обрадовался, мне даже Чаклаис звонил из Риги, благодарил. А сегодня опубликовали сообщение, что в Вильнюсе взяли под охрану внутренних войск все административные здания города. Теперь ты представляешь, в каком я дурацком положении? Я ведь там и критиковал некоторых поэтов. Получается, что я человек с имперским мышлением. Хвалить глупо – они все равно нам не поверят, а критиковать подло. Вот поэтому эти деньги нужно пропить. Так будет правильнее всего. – Он поднялся и пошел за коньяком.