Юлиан Семенов - Аукцион Страница 6

— Поразительно, — улыбнулся Фол. — Индустрия, истинная индустрия. А отчего у вас не вышло с русскими?

— Один просто-напросто убежал со своими картинами... Сейчас его ищет полиция... А три других спились... Я поселил их в одном доме, думал, как лучше, так они начали писать доносы консьержке, кто к кому баб водит с Пигаль. Они ж в Париже обосновались, я туда к ним летал. Склока, жалобы друг на друга, не хватило нервов, пришлось списать десяток тысяч; цена риска, ничего не попишешь, такова жизнь.

5

В отличие от старого ирландца, Александр Двинн, видимо, догадывался, что Фол никакой не дипломат; это его радовало, потому что большинство своих деловых операций он проводил в Европе, а люди типа Фола располагают прекрасным информационным материалом; что ж, услуга за услугу, как это принято в бизнесе; вполне достойная сделка, спина прикрыта.

Выслушав вопросы Фола, он моментально просчитал самую выгодную для себя линию поведения — на это ушли шестнадцать секунд, пока он доставал из кармана зажигалку («Пьер Кардэн»), сигареты («честерфилд» без фильтра), прикуривал и делал первую затяжку.

— Врубель, конечно, интересен, но об этом на Западе знаю я да еще пара специалистов. С какой точки зрения он интересен? Во-первых, то, что его сейчас чтут в России, весьма симптоматично, — раньше замалчивали. Он ведь церкви расписывал, и на определенном этапе его отнюдь не поощряли. Теперь они поумнели и научились отделять злаки от плевел, мистику от искусства, а может быть, даже синтезировать оба эти понятия. Во-вторых, Врубель и поныне является неким инструментом в схватке традиционалистов и новаторов. Как вы заметили, обе эти позиции носят политический оттенок. Вас ведь интересует именно этот аспект проблемы?

— Отнюдь, — сказал Фол, сразу же поняв, что собеседник уловил фальшь в его ответе; глупо; с этим надо в лоб, интуиция, как у бабы, ничего не скроешь. — Меня интересуют все позиции, связанные с этим художником.

— Тогда, вероятно, стоит построить нашу беседу таким образом, чтобы вы спрашивали, а я отвечал. Не находите?

— Если бы я знал, что спрашивать, — вздохнул Фол. — Друзья, занятые проблемами математики, объяснили мне суть революции, произошедшей в их науке; если раньше высшим достижением являлось получение однозначного ответа, то теперь смысл математики заключен в том, чтобы расчленить задачу на тысячу вопросов, засадить их в компьютеры и считать оптимальные ответы... Проблема выбора, очень актуально...

— Врубель ныне популярен в России, на Западе он практически неизвестен, — кивнув, продолжал Двинн. — Вообще мы сейчас переживаем определенный спад цен на рынке живописи: абстракционисты практически кончились, их берут только для дизайна в тех виллах, которые строят на берегу океана, с широкими окнами без рам; кто-то, конечно, готовит новых гениев, но на это уйдет года три-четыре, надо понять тенденции среди тех, кто готов платить деньги... Точнее говоря, надо поначалу сформулировать и донести эти тенденции до них; процесс, как понимаете, непростой, дорогостоящий... Дали и Пикассо, считайте, умерли; попытка поставить на русских изгнанников себя не оправдала; Возрождение разошлось полностью, в продаже циркулирует всего десяток работ Тинторетто, Боттичелли и Мурильо...

— «Возрождение разошлось полностью», — повторил Фол. — Трагическая фраза... С какого времени вы берете точку отсчета? Какой век?

— Век нынешний, точка отсчета — конец сороковых годов, когда на аукционы стали вываливать сокровища Возрождения и русской иконописи; циркуляция трофеев, хаос в мире, отсутствие точного учета похищенного нацистами в коллекциях Парижа, Италии, Чехословакии, России. Власть предержащие той поры думали, как накормить людей и поднять Европу из разрухи. А уж когда напились и наелись, снова стати мечтать об искусстве; бытие определяет сознание, мой единокровец сформулировал, умница...

— Скажите, а активность русских на аукционах вы когда-либо наблюдали?

— Их интересуют письма Маркса и Ленина. Но, видимо, они ограничены в средствах, часто проигрывают торги...

— А кто перекупал письма Маркса и Ленина?

— Мы.

— Кто именно?

— Стэнфордский центр войны и революции, их крепко поддерживают...

— Кто их поддерживает? — спросил Фол и сразу же понял, что сделан ошибку, потому что Двинн усмехнулся, покачан головою и стал раскуривать вторую сигарету.

Ответил он после долгой паузы, изучающе обсмотрев руки Фола, особенно его ногти: подстрижены очень коротко, хотя, сразу заметно, в салоне косметики и гигиены, в дорогом салоне, форма выдержана абсолютно.

— Поддерживают мудрые люди, подобные вам, мистер Фол, кто ж еще.

— Видимо, вы правы, — ответил Фол, понимая, что этот его ответ понравился собеседнику, — хотя у меня нет доказательств.

— Кому они нужны? Правильно делают, что поддерживают. Стэнфорд того стоит, умным надо помогать, на них сейчас надежда.

— Я тоже так считаю. Полное совпадение взглядов.

— Иначе нет смысла говорить, если нет совпадения взглядов.

— Увы, мне чаще приходится иметь дело с теми, чьи взгляды совершенно не совпадают с моими.

— Сочувствую. Формулируйте вопросы, мне приятно быть вам хоть в нем-то полезным... 'И запишите фамилию: Грешев Иван, живет к Лондоне; Челси, Холливудроуд, возле лучшего китайского ресторанчика «Голден дак»; без почтового индекса в Лондоне запутаешься, так что запишите: эс даблъю десять девять эйч ай. С Грешевым надо заранее списываться о встрече, он поразительный знаток русского искусства конца прошлого века, его информация абсолютна.

6

Вернувшись в офис после ужина, Фол попросил дать ему новую информацию, — если она, понятно, поступала, — на Фрица Золле; написан телеграмму в гамбургское представительство (работает «под крышей» Немецко-американского института по «исследованию проблем океанского судоходства», охватывает регион от Бремена до границы с ГДР), в которой сформулирован аспекты своего интереса к Золле, затем набросан план завтрашнего разговора с шефом и лишь после этого поехан домой.

...Председатель Совета директоров выслушал Фола внимательно, с улыбкой, поинтересовался:

— На самом деле вы слабо верите в возможность русской шпионской сети? Я имею в виду группу Степанова, Золле, Ростопчина. Признайтесь, Джос, вы же не верите?

— Слабо верю. Но я не отвергаю такого рода вероятия.

— В конечном счете нашу фирму не очень-то волнует шпионаж, даже если б он и был. Пусть себе, только б не мешали нам работать с корпорацией ДТ.

— Пусть себе, — кивнул Фол, — согласен.

— Хочется прокатиться в Европу?

— Нет. Я там был прошлым летом. Я устаю от Европы. Лучшей всего я чувствую себя в этой стране... Просто-напросто альянс красного писателя с русским аристократом, живущим по швейцарскому паспорту, глубоко верующим, и немецким историком представляется мне более опасным, чем шпионская сеть...

— «Третья корзина» в Хельсинки и все такое прочее? — вздохнул председатель Совета. — Что ж, хорошо думаете. Такого рода контакт, конечно же, беспрецедентен, а потому любопытен для нашего бизнеса. Когда намерены лететь?

— Я доложу. Главное, что вы поддержали меня, спасибо...

7

Редактор, старым знакомый, Андреев, выслушав Степанова, покачал головой:

— Митя, побойся бога, о чем ты?! Мы съели все наши валютные запасы в первом квартале. Я отправлял Игоря на Ближний Восток, а Ваню в Латинскую Америку... Я могу финансировать твою поездку в Лондон только осенью.

— Но ты ведь понимаешь, что мне не нужен Лондон осенью?! Он нужен мне в мае, в начале мая, я ж объяснял тебе! Клянусь, материал будет сенсационным.

— Можешь не клясться, я тебе верю на слово. Ты вольный художник, ты не знаешь, что такое план и смета, ты не имеешь представления о режиме валютной экономии.

— Сам просился в это кресло, — ответил Степанов. — Мог бы сидеть дома и писать книги.

— Не доставай, Митя, не надо. Если у меня что-либо получится с фунтами, я позвоню тебе. Ты сейчас где обитаешь?

— В мастерской, где ж еще...

— С Надеждой в разводе?

— На Западе это называют: «живем сепаратно».

— Большой ты мастер на формулировки, Митя...

Как же он изменился, подумал Степанов, наблюдая за тем, как Андреев метался от одного телефонного аппарата к другому; голос менялся в зависимости оттого, кто звонил; пятьдесят четыре года, а с начальством говорит, будто школьник; но ведь это не всякому начальству нравится, — рано или поздно глупых начальников все-таки погонят; и с подчиненными не надо б так уж иронизировать; поддевать можно равных, тех, кто ответит тем же; ты б начальство поддевал, так ведь нет же, стелешься. Доктор наук, писатель, публицист... Неужели поддался вирусу чинопочитательства? Жаль. Поначалу-то оправдывал себя тем, что «не надо пускать на ключевые посты дрянь». (Верно, кто спорит, их только пусти — с нашей-то демократией, — потом не снимешь, надо трудоустроить, и чтоб все было так же хорошо с зарплатой, и чтоб блага и машина...) Но, судя по тому, к а к и с к е м он разговаривает, былые добрые намерения уступили место суровым будням, жизнь есть жизнь, она мнет человека под себя, ломает, как хлеб, стоит лишь пойти на сделку с совестью в самой малой малости.