Наталья Солнцева - Эффект чужого лица Страница 6

– Простите…

– Да нет… боли я давно не чувствую. В сущности, я маму почти не помню. Не знаю, как брат, а у меня остались смутные картинки из детства… мама за роялем… мама склоняется над моей кроваткой, прикасается ладонью к моему воспаленному лбу. Она была очень красивая! Жаль, что ее внешность не передалась мне.

Ракитина сказала это без всякого кокетства, не ожидая, что Астра начнет уверять ее в обратном, не напрашиваясь на комплимент. Просто отметила, как данность.

Детям, рано потерявшим отца или мать, присуще идеализировать их образ. Видимо, не избежала этого и Нелли.

– Порой мне кажется, что и эти скудные воспоминания я придумала! – с горечью воскликнула она. – Мама ушла от нас с братом, вот и все… она нас бросила. Но мы ее простили и продолжаем любить…

– Она чем-то болела?

– Отец говорил, что она умерла от аппендицита. Ее не смогли спасти. Знаете, а ведь вы угадали! Она действительно умела играть на рояле и сочиняла неплохие стихи. Ее инструмент до сих пор стоит в нашей квартире… вернее, в квартире отца. Мы все живем отдельно, слава богу…

– Вы читали ее стихи?

– Нет! Отец сжег все мамины вещи… после ее смерти. В том числе и тетради. Говорит, не мог смотреть на них, слишком сильные страдания они ему причиняли. По малолетству мы ему верили. Он был для нас непререкаемым авторитетом… пока не женился второй раз. Привел в дом мачеху, представляете?

Она подняла на Астру глаза, полные «справедливого» негодования. Но та ее не поддержала. И Ракитина спохватилась, спряталась в свою раковину, как улитка.

– Конечно, он должен был ходить на работу, оставлять нас с кем-то, чтобы быть спокойным. Отец уделял больше внимания науке, чем семье.

– Он тоже химик?

– Нет, что вы. Его специальность – искусствознание. Разные разделы. Сначала он занимался литературоведением, потом перешел на живопись – социалистический реализм в творчестве советских художников и все такое. Защитил диссертацию, стал профессором. Когда эта тематика потеряла актуальность, он несколько лет преподавал в Академии художеств смежные предметы, в общем, выживал.

– А сейчас?

– Отец посвятил себя тому, что по-настоящему его интересовало, – искусству древней Месопотамии. В его кабинете уйма книг о Вавилоне, Ниневии, ассирийских царях, клинописных табличках… Вместо сказок он рассказывал нам с братом о висячих садах Семирамиды и Вавилонской башне.

Девушка, одетая в широкое цветное платье и шаровары, готовила кофе по-турецки и разносила его посетителям. Людей прибавилось, теперь в зале почти все столики были заняты. Молодые парни, по-видимому, студенты, заказали кальян.

– Что же вас беспокоит? – спросила Астра, когда девушка вернулась за стойку.

Из-за ширмы в углу, отведенном для курения, поплыл сладковатый кальянный дым.

Нелли морщилась и молчала. Астра ее не торопила, пусть собирается с мыслями.

– Не люблю курящих…

– В вашей семье никто не курит?

– Никто, – покачала головой Ракитина. – Кроме Эммы. Это жена моего брата. Он пытался отучить ее от сигарет, а потом смирился. Терпит! Куда деваться?

– Вы с ней дружите?

– Дружу? – она поджала губы. – Мы родственники. Поддерживаем хорошие отношения. Стараемся…

– Вам не нравится Эмма?

– Я ее выслушиваю. Она иногда жалуется на брата, а я не из тех, кто обсуждает других за глаза.

– Поэтому вы смущены и не решаетесь признаться, в чем проблема?

– Отчасти. Мне сложно говорить о родных людях…

Румянец на щеках Нелли стал ярче – она покраснела от внутренней борьбы. С одной стороны, она предпочитает не выносить сор из избы, с другой – вынуждена это делать.

– Но вы ведь пришли сюда, чтобы поделиться наболевшим?

– Да… я… видите ли…

Астра выразительно посмотрела на часы.

– Я отнимаю у вас время?

– Вы тратите его понапрасну, госпожа Ракитина. Берите быка за рога! Иначе мы не сдвинемся с места.

– Да, конечно… я понимаю… Все началось со скоропалительной женитьбы отца на этой… пигалице Раисе. Она интриганка! Сумела окрутить его за каких-нибудь восемь месяцев! Разве она пара такому человеку, как наш отец? Он даже не посоветовался с нами! – в ее голосе звучало неприкрытая досада. – Зачем, по-вашему, молодой девице выходить замуж за старика?

– По разным причинам… не обязательно корыстным.

Она уставилась на Астру густо подведенными глазами, в которых кипели слезы. Ракитины – по крайней мере, Нелли – обладали не только творческой жилкой, но и бурными эмоциями.

– Может, в девятнадцатом веке романтические героини и влюблялись в пожилых кавалеров, да и то преимущественно в романах. А в наше время такое «чудо» дурно попахивает! Предприимчивые провинциалки неспроста обхаживают московских женихов любого возраста. Главное – заключить законный брак, прописаться, а потом завладеть квадратными метрами столичной жилплощади. Как отец этого не понимает?!

– Простите… я, кажется, запуталась, – призналась Астра. – Вы говорили о второй жене…

– Раиса – уже третья!

– А… со второй ваш отец развелся?

Ракитина потупилась и отхлебнула остывшего кофе.

– Глаша умерла семь лет назад. Что вы на меня так смотрите? Да, она фактически вырастила нас с братом… но мы не стали называть ее мамой. Мать у человека бывает одна! – с вызовом произнесла она. – Или вы другого мнения?

– Я не спорю…

– Мачеха есть мачеха! Глаша прикидывалась любящей наседкой, но лично меня тошнило от ее сюсюканья. Она ни дня не работала, так и просидела на иждивении отца. Ее призвание – домашнее хозяйство. Правда, она была не глупа… но не сумела толком применить свой ум.

Астра представила себе жизнь этой незнакомой Глаши. Муж уходил на целый день, а она оставалась с двумя чужими детьми, которые ее ненавидели: возилась с ними, готовила еду, стирала и гладила их вещи, водила гулять в близлежащий сквер, помогала делать уроки, старалась подобрать к ним ключик. Они же наверняка вредничали, допекали ее, чем могли. Судя по Нелли, характеры у Ракитиных о-го-го, какие! Брат, пожалуй, не далеко ушел от сестры…

– Осуждаете? – прервала ее размышления собеседница.

– Думаю…

– Какие мы с Леоном черствые, бездушные, да? Как мы портили жизнь бедной женщине и собственному отцу? И продолжаем портить… Мы изводили Глашу, теперь изводим невинное создание Раечку! Ангела во плоти, который слетел с небес, дабы скрасить последние годы профессора Ракитина. Ах, какие гадкие, жестокие дети! Два избалованных эгоиста!

– Вы уже не дети, – холодно заметила Астра.

– Вот именно. Поэтому нас трудно провести. Все далеко идущие замыслы Раечки написаны у нее на лбу. Она спит и видит скорую кончину «любимого» супруга. Молодая вдова с трехкомнатной квартирой в Замоскворечье – чем плохо для начала?

– Вы не торопитесь с выводами?

– Я опаздываю! Надо было все силы приложить, чтобы отрыть папе глаза на эту ушлую бабенку. Милое наивное создание! – саркастически рассмеялась Нелли. – Робкое и стыдливое! Ну, вы бы попались на такую приманку?

– А где они познакомились?

– В консерватории, на концерте… Мама успела привить отцу любовь к настоящей музыке. Знала бы она, к чему это приведет!

– Вы против классической музыки?

– Музыка и музыканты – разные вещи. Мама играла любительски, а Раиса – профессиональная пианистка. В ее Урюпинске ей ничего не светит. Разве что скучное преподавание в музыкальной школе за гроши. То ли дело Москва! Не удивительно, что все они стараются зацепиться здесь любым способом. На здоровье! Только почему она выбрала нашего отца?

– Отчего умерла его вторая жена?

Вопрос Астры ошарашил Ракитину. Она мотнула головой, словно норовистая лошадь, которую останавливают на скаку.

– Глафира? При чем тут она?

– Допустим, мне любопытно.

– От сепсиса… Она поранилась, когда делала уборку на даче.

– У вас есть дача?

– Деревянный дом в Сосновке.

– Кто тогда находился на даче вместе с вашей мачехой?

– Папа… Вы на что намекаете?

– Я просто спрашиваю…

– Глаша как раз перед этим переболела гриппом, у нее был ослабленный организм. Отец взял отпуск и повез ее в Сосновку, на свежий воздух. Она принялась наводить всюду порядок…

– После болезни?

– Чистота была ее манией. Пока все вокруг не заблестит, Глаша не успокаивалась.

– Чем она поранилась?

– Не помню точно, кажется, железной стружкой. Загнала глубоко в руку, задела кровеносный сосуд, и началось заражение.

– Они приехали в Сосновку на машине?

– На папиной «Волге». Тогда он еще водил.

– Он сразу отвез ее в больницу?

– Глаша терпеть не могла больниц. Она сама промыла рану, залила йодом и легла спать. Думала, к утру станет легче. Потом отец привез ее в город, но было уже поздно. Он ужасно горевал, винил себя, едва отошел. Мы с братом настояли, чтобы он лег в клинику, подлечил сердце.

– Он согласился?