Марина Серова - Коварство дамы треф Страница 6

Ночной образ жизни едва ли пошел мне на пользу: давно заведенный и, как мне казалось, неизменный распорядок дня откровенно полетел к чертям. Прежде утро начиналось для меня ровно в семь часов и по будильнику: сначала зарядка дома, потом пробежка через парк до соседнего квартала и обратно. Ледяной душ после этого обычно помогал взбодриться, а две чашки крепкого черного кофе окончательно включали меня в рабочий ритм. Дальше все шло по накатанной: если была работа, то я приступала к своим обязанностям, если нет – предпочитала уединиться в какой-нибудь уличной кафешке или отправиться в тир. Я придерживалась этого образа жизни, отлаженного до мелочей и выверенного вплоть до секунды, годами. И вот теперь охота на «высокого брюнета с серыми глазами, худощавого телосложения, лет тридцати пяти» совершенно выбила меня из колеи. Подняться ровно в семь утра, когда буквально час назад ты только-только добралась до дома и сладко заснула, категорически невозможно. И если в первый день я еще как-то справилась с этой задачей, то на второй день лишь сделала слабую попытку выбраться из-под одеяла, а потом и вовсе махнула рукой на привычный режим и с чистой совестью дрыхла до обеда.

Вот и теперь я разлепила глаза, когда стрелка часов приблизилась к полуденной отметке. Спать дольше – значило обрекать себя на страшную мигрень на весь оставшийся день. Пришлось, превозмогая лень и страшную зевоту, выбираться из пледов и тащиться в ванную. После получасовых процедур с контрастным душем и растиранием солью я наконец-то почувствовала себя человеком, натянула светлую водолазку, влезла в узкие джинсы и, тщательно зачесав волосы в хвост, вышла на кухню.

У плиты уже вовсю суетилась тетя Мила – моя дорогая и единственная родственница, с которой мы уже несколько лет подряд мирно сосуществуем на общих квадратных метрах в старенькой многоэтажке.

– Доброе утро, – поприветствовала я ее, заходя на кухню и включая чайник.

– Для кого утро, а для кого уже обед, – многозначительно отозвалась тетушка, не оборачиваясь от плиты, где на сковородке шипели и подпрыгивали ароматные оладушки. – Ты опять вчера за полночь пришла?

– Тетя, ты же все прекрасно знаешь, – миролюбиво произнесла я и чмокнула ее в щеку.

– Ох, Женя-Женя, и когда же ты бросишь свою работу? – вздохнула тетя Мила. – Ничего хорошего от нее нет. И когда ты это поймешь? Только носишься сутки напролет по городу – ни сна, ни покоя. Да еще и опасно это все: не ровен час, нарвешься на кого-нибудь.

В ходе воспитательной беседы тетушка, однако, ни на секунду не отвлекалась от плиты: умело орудуя лопаткой, она собрала на тарелку очередную порцию золотисто-желтых кружков и шлепнула на сковородку новую порцию теста. Я тут же схватила с тарелки один оладушек и с наслаждением начала его жевать.

– Тетя, перестань, – вяло возразила я.

Но тетя Мила, распаленная жаром кухонной плиты, продолжала горячиться:

– Женечка, ну ведь не женская, совсем не женская у тебя работа!

– Ну и что? – слабо отбивалась я, самозабвенно жуя второй кругляш жареного теста.

– А то! Смотри, так и останешься в девках! – сердито подвела итог тятя Мила.

Я подавилась оладушком. Ну вот, опять начинается! Отчитывать меня за мой образ жизни и упорное нежелание обзаводиться семьей – это для тетушки своего рода спорт, придающий остроту нашим отношениям, источник драйва в болоте нашего безмятежного сосуществования. Примерно раз в месяц тетя Мила вспоминает о моей неустроенной личной жизни и начинает шпынять меня за это во все бока и попрекать на чем свет стоит. Заядлая домоседка и непревзойденный кулинар, она почему-то непоколебимо уверена, что лучшего будущего для меня, чем замужество, быть просто не может. Я потратила немало сил и времени на то, чтобы объяснить: все, что связано с домашним очагом и совместным проживанием с представителем противоположного пола дольше пары недель, вызывает у меня озноб и почесуху, а перспектива часами торчать у плиты и плюхаться в тазиках с грязным бельем и вовсе вгоняет в ступор. Нет уж, чур меня, чур! Но пока что донести до тетушки свой ужас и отвращение к семейной жизни я так и не смогла. Поначалу я каждый раз долго и обстоятельно растолковывала свою позицию в надежде, что меня поймут. Потом какое-то время просто злилась, и как только тетя садилась на своего любимого конька, я с воплем: «Довольно с меня!» начинала стучать кулаком по столу и отстаивать свое право жить так, как мне хочется. Но в конце концов я научилась смотреть на этот вопрос с позиции холодного философа. И как только в нашем доме звучит фраза: «Женечка, а не пора ли тебе и о замужестве подумать?», я потихонечку исчезаю за дверью и от греха подальше запираюсь в своей комнате – авось там и пережду бурю.

– Между прочим, время идет, а ты не молодеешь. А ведь сколько вокруг тебя кавалеров было! – самозабвенно продолжала между тем тетя Мила. – Вот хоть, например, Костик Ольшанский…

– Он опер, ему ничего, кроме своей работы, не интересно, – походя заметила я, наливая себе в кружечку кипяточек и заваривая арабику.

– Павлик Никитин, – не замечая моей реплики, продолжала загибать пальцы тетя.

– От него уже третья жена сбегает, – напомнила я.

– А ты не смотри на других, ты о своем счастье подумай! – не унималась она.

Я отключила слух и, быстро орудуя ложкой, стала насыпать в кружку сахар. По кухне поплыл пряный аромат свежезаваренной арабики.

– Семейная жизнь тебе только на пользу пошла бы, – увещевала тетя Мила, мысли которой о моем счастливом будущем неудержимо неслись дальше. – Может, и мне бы чем по дому помогла. Я вот уже который день собираюсь на рынок за индейкой – да то дождь на улице, то спину прихватит. Как мне сумку тяжелую с базара тащить?

– Сегодня же съезжу на базар, – пообещала я, схватила кружку горячего кофе и еще один оладушек и поспешила убраться из кухни. Понаслаждаюсь чашечкой кофе за закрытой дверью, а потом и в самом деле не мешало бы съездить по магазинам.

Дальше день потек сам собой: я закупилась продуктами на рынке, решила пару давних вопросов со штрафами на авто и наконец-то сдала свой старенький «фольк» в шиномонтаж. А пока моему четырехколесному другу меняли обувку, успела перекусить в уютной кофейне на Московской. Остаток дня я провела в тире, самозабвенно паля по мишеням, и домой вернулась только ближе к девяти вечера. Едва открыв дверь квартиры, я тут же потянула носом и растеклась в улыбке: тетя Мила не подвела, приготовила индейку по своему фирменному рецепту, и сейчас по дому плыл умопомрачительный аромат жареного мяса.

– Ты как раз вовремя, – выглянула из кухни тетушка, – индейка готова. Садись за стол.

Через час, когда тетя Мила, разомлевшая от вкусного ужина и задушевной беседы со мной, прикорнула в мягком кресле у окна, накинув на ноги клетчатый плед, я потихоньку вымыла посуду, убрала остатки ужина в холодильник и осторожно выскользнула в коридор.

– Опять по делам? – тут же встрепенулась тетя Мила.

– Нет-нет, сегодня останусь дома, – заверила я тетю. – Спокойной ночи.

Эту ночь я и в самом деле планировала провести дома. После того, что случилось утром, Кронштадтский едва ли появится в «Темной стороне» – наверняка будет зализывать свои раны. А значит, и мне там ловить нечего. Юркнув в свою комнату, я тихонечко притворила за собой дверь, не включая света, скинула одежду и забралась под одеяло. Несколько дней подряд, прожитые шиворот-навыворот, по ночному графику и в постоянном напряжении, дали о себе знать: на меня разом навалилась дикая усталость, и я мгновенно заснула.

…Проснулась я внезапно, как от толчка, и не сразу поняла почему. Просто открыла глаза и, не шевелясь, уставилась в темноту перед собой. Электронный циферблат часов на прикроватном столике показывал 3:00 – глубокая ночь. Свет уличных фонарей, просачиваясь через мудреный рисунок тюлевых занавесок, рисовал причудливые узоры на потолке. Вдруг занавески дернулись раз, другой – и в комнату пахнуло сыростью и холодом с балкона. Стоп! Разве я оставила его открытым на ночь? Да, я люблю, когда ночью в комнате свежо, но для этого достаточно просто открытой форточки. Кто же открыл балкон? По спине пробежали липкие мурашки: я поняла, что в комнате я не одна и кто-то смотрит на меня из темноты в упор. Видимо, от этого взгляда я и проснулась!

Не отрывая головы от подушки, я потянулась к прикроватному столику, где, прикрытый томиком Хокинса, лежал мой верный «макаров».

– Не советую этого делать, – отчетливо произнес голос из темноты.

Неизвестный дернул за шнурок торшера, и в дальнем углу комнаты вспыхнуло блекло-желтое пятно электрического света. На секунду я зажмурилась, а потом снова открыла глаза и нервно сглотнула: там, у торшера, в кресле сидел мужчина. Я сразу узнала Антона Кронштадтского. Он сидел небрежно, чуть развалившись и вольготно закинув ногу на ногу, как если бы находился у себя в комнате или заглянул ко мне в гости на чашечку кофе. Но едва ли он пришел сюда для этого: в его руке я увидела пистолет, дуло которого целилось мне точно в лоб.