Антон Леонтьев - Вилла розовых ангелов Страница 6

Часы показывали четверть первого, когда дверь на кафедру открылась – появился облаченный в дорогой костюм цвета горчицы декан. Лев Миронович никогда не приходил вовремя, искренне полагая, что настоящий шеф должен заставить подчиненных с трепетом ожидать его августейшую персону.

– Наталья Богумиловна, можете начинать, – заявил он и расположился в большом кожаном кресле, которое никто не имел права занимать, кроме него самого – все остальные преподаватели ютились на стареньких колченогих стульях.

Егозина, блеклая, косноязычная дама с вечно испуганным выражением вытянутого овечьего лица, открыла заседание кафедры. В течение последующего часа все откровенно зевали, вполуха внимая тому, как каждый из преподавателей повествует о результатах завершившейся сессии и закончившегося учебного года. Когда очередь дошла до Оли, она быстро сообщила об успехах своих третьекурсников. Щубач, который до того, закинув ногу на ногу, безучастно сидел в кресле, оживился и скрипучим голосом задал вопрос:

– А студенты, которые получили «неудовлетворительно», у вас имеются?

– Насколько мне известно, уже нет, – ответила Ольга.

Лев Миронович сверкнул стеклами очков-хамелеонов и хмыкнул. Поочередно взгляды всех членов кафедры обращались к круглым часам, висевшим на стене. Всем в тот жаркий, тягучий день хотелось одного – как можно быстрее покончить с рутиной и с чистой совестью отправиться в отпуск до конца августа.

Наталья Богумиловна в течение получаса с ненужными подробностями, заикаясь и смолкая, путаясь в словах и углубляясь в никому не интересные детали, рассказывала о том, как она преподает фонетику французского языка на первом курсе. Коллеги в душе проклинали нудную Егозину, желая одного – чтобы она побыстрее смолкла.

Заведующую кафедрой прервал Щубач. Наталья Богумиловна так и осталась сидеть на стуле с раскрытым ртом, когда Лев Миронович заявил:

– С фонетикой все ясно, Наталья Богумиловна. Благодарю за чрезвычайно информативный доклад, однако перейдем к следующему пункту повестки дня – к аттестации аспирантов.

Оля обвела взглядом присутствующих. Ей показалось, что они посвящены в некую тайну, которая неизвестна ей одной.

– Как известно, аспиранты уже делали доклад о своей работе в мае, – заявил Щубач, – и все они были по результатам данных сообщений и с учетом мнения их научных руководителей аттестованы. Все – кроме одного человека. Кроме вас, Данилина!

Ольга вздрогнула – о чем ведет речь Щубач? Он же месяц с лишним назад поставил подпись под ее годовой аттестацией, и она сама отдала эту бумажку в отдел аспирантуры. И тут Оле вспомнилось, с какой легкостью Лев Миронович перечеркнул оценку, исправив ее на положительную, в экзаменационной ведомости, уже сданной ею в канцелярию. Значит ли это, что и ее аттестация приказала долго жить?

Ей ничего не оставалось, как еще раз зачитать перед всей кафедрой сообщение о проделанной работе. В прошлый раз Щубач был полностью удовлетворен ее сообщением, а члены кафедры проголосовали все, как один, за ее аттестацию. Когда Оля смолкла, Щубач протянул:

– Ну что, у кого-нибудь имеются вопросы?

Вопросов ни у кого не было: все мечтали о том миге, когда заседание завершится и наступит долгожданная свобода.

– Тогда я скажу пару слов! – зловещим тоном произнес декан. Он сцепил на животе руки в замок и заявил: – То, о чем поведала нам Данилина, полнейшая чушь. В течение двух лет обучения в аспирантуре, в особенности в течение последнего года, она совершенно ничего не делала. Фактический материал, собранный ею, не вызывает ничего, кроме слез, теоретическая глава, которую я прочитал, написана на чрезвычайно слабом уровне.

Оля обомлела – еще несколько дней назад Щубач был совершенно иного мнения о ее работе, даже поставил в пример остальным аспирантам и заявил, что в следующем году она обязательно выйдет на защиту.

– Лев Миронович, как же так? – перебила она научного руководителя. – В мае вы говорили совершенно иное! Ведь так? Мы можем поднять протокол заседания кафедры, там черным по белому написано, что вы довольны моими успехами, да и аттестация тогда уже прошла...

– Аттестация тогда, Данилина, была неофициальная, – ответил с наглой усмешкой декан.

– Как это – неофициальная? – изумилась Оля. – А ваша подпись под бумагой, которую я сдала в отдел аспирантуры, тоже неофициальная?

Лев Миронович раскрыл кожаную папку с золотым двуглавым орлом, которую принес с собой, и извлек из нее лист.

– Вот ваша новая аттестация, Данилина, – сказал он. – Зачитываю для всех: «Аспирантка второго курса Данилина О.А. пренебрегает ведением научной работы, чрезвычайно халатно относится к написанию диссертационной работы, ею за прошедшие два года не было представлено ни единой страницы текста. Данилина О.А. утратила связь с научным руководителем, в связи с чем она не может быть аттестована за второй год обучения в аспирантуре».

Оля не верила своим ушам. Ей на мгновение показалось, что происходящее – дурной сон.

– Лев Миронович! – простонала Оля. – Все же, и вы в том числе, знаете, что это – ложь! У меня имеются тексты с вашими замечаниями на полях. Если я ничего вам не представляла, то каким образом на этих двухстах с лишним страницах оказались пометки, сделанные вашим почерком? Как я могла утратить связь с научным руководителем, если мы видимся едва ли не каждый день, и я регулярно предоставляю вам новые куски диссертации?

Работники кафедры, как отметила Оля, с затаенным удовольствием наблюдали за ее неравным поединком с Щубачом. Ольга обратилась к Егозиной:

– Наталья Богумиловна, прошу вас, подтвердите, что это так! Вы ведь сами читали мою работу, вас Лев Миронович просил! Вы знаете, что я не лентяйка!

Заведующая кафедрой, испуганно заморгав, промемекала:

– Ольга, не знаю, о чем вы говорите. Лев Миронович – ваш научный руководитель, ему виднее. А вашей работы я в глаза не видывала! И вообще, не впутывайте меня во все это!

Словно оглушенная, Ольга застыла на стуле. Никто из членов кафедры не произнес ни единого слова в ее защиту. Все знали, что Щубач нагло врет, но никто не рискнул возразить ему.

– С учетом вышесказанного ставлю вопрос об аттестации аспирантки Данилиной, – усмехнулся Щубач. – Итак, кто «за»? Ага, вижу, никто «за» не голосует. А сие означает, что вы, Данилина, не аттестованы, в связи с чем я имею полное право поднять вопрос о вашем отчислении из очной аспирантуры. Что я сегодня же и сделаю. Вопросов больше нет?

– Лев Миронович! – воскликнула Ольга. – Я хочу знать, по какому праву...

– Вопросов больше нет! – прервал ее декан. – Наталья Богумиловна, повестка дня исчерпана, заседание кафедры объявляется закрытым. Желаю всем хорошего отпуска!

Загремели отодвигаемые стулья, преподаватели начали собираться домой. Оля бросилась вслед за Щубачом в коридор. Напрасно она пыталась с ним заговорить, декан, делая вид, что не замечает ее рядом с собой, несся к себе в кабинет.

– Лев Миронович, это невозможно! – взывала к нему Оля. – Вы точно знаете, что все сказанное вами не соответствует действительности! Ведь в отделе аспирантуры сохранилась моя аттестация за первый год, в которой вы исторгали похвалы, да и вторая, поданная в мае...

Щубач, на секунду остановившись, смерил ее холодным взглядом и ответил:

– Данилина, ты уверена, что эти бумаги сохранились?

– Неужели... – прошептала Оля. – Вы хотите сказать, что...

– Еще Булгаков говорил: нет бумажки – нет и человечка, – со злорадной ухмылкой ответил Щубач. – Завтра или, самое позднее, в грядущий понедельник будет издан приказ о твоем отчислении из аспирантуры за неуспеваемость и потерю связи с научным руководителем. А с такой «милой» формулировкой тебя не возьмут ни в один из вузов нашей страны. Ты что, не поняла, что я в университете бизнес делаю? А ты мне помешать пыталась! Придется идти в школу. Хотя я постараюсь, чтобы и там узнали о том, что ты, Данилина, нерадивая и тупая. Так что дорога у тебя одна – детский сад! Или... да, думаю, место уборщицы в ватерклозете на железнодорожном вокзале тебе как раз по плечу.

Декан вновь наподдал газу, а Оля все бежала за ним по коридору, безуспешно пытаясь доказать свою правоту. Когда они оказались около двери деканата, Лев Миронович, обернувшись, сказал:

– А тебе здесь делать нечего. Надо было пропустить Садовникова.

И с треском захлопнул за собой дверь. Ольга потянула на себя ручку, но дверь не поддавалась. Девушка прислонилось к стене, чувствуя, как слезы буквально душат ее. Щубач вознамерился стереть ее в порошок только за то, что она не поставила трояк ленивому и наглому студенту, чей папа ходит в сауну вместе с губернатором? Неужели в жизни все так примитивно?

Минут через десять дверь деканата открылась, из нее выкатился Щубач с шикарным кожаным портфелем в руке. Лев Миронович явно направлялся домой.