Рауль Мир-Хайдаров - Двойник китайского императора Страница 6

Мулла удивился и позднему визиту, и той взвол-нованности, которую тотчас угадал в первом му-сульманине района, как он иногда говорил своим верующим, поддерживая авторитет власти. Мулла, следуя восточным традициям, хотел пригласить го-стя в сад, где служки тотчас кинулись накрывать дастархан, но Анвар Абидович перебил его:

-- Домулла, душа горит, сначала я хочу покля-сться на Коране в верности одному человеку, а уж потом сяду с вами за ваш щедрый стол и со спо-койным сердцем побеседую как прежде.

Мулла дал знак, чтобы принесли Коран. Как только подали Коран, он спросил:

-- Вас заставляют присягать на верность обсто-ятельства или вы это делаете по внутреннему убеж-дению, по голосу совести?

-- По зову сердца, -- ответил, волнуясь, Анвар Абидович.

-- Прекрасно, Аллах не любит насильственных клятв.

Аспирант, припав на колено, поклялся верой и правдой служить человеку, тепло руки которого он еще ощущал на плече.

В тот день и произошло его отчуждение от семьи: нет, он не снимал с себя принятых обязательств кормить, обувать, одевать, заботиться о ее благах, но мучиться виной, терзать себя за какие-то по-ступки он считал теперь ниже своего предназначения на земле...

Наверное, он еще долго вспоминал бы и о мо-лодой Шарофат, и о Москве, и о тех далеких годах, но раздался телефонный звонок, и обкомовский шеф-повар доложил, что все упаковано в лучшем виде и размещено в машине. Звонок вырвал из приятных видений, и Анвар Абидович, зачастую беспричинно, моментально наполнявшийся раздражением и зло-бой, бросил трубку и даже не поблагодарил повара, хотя ценил его умение, а главное, доскональное знание его вкуса.

Бросив трубку красного телефона, он поднял трубку белого и, услышав голос Шарофат, буркнул одно лишь слово:

-- Выезжаю...

Шарофат, привыкшая к неожиданным перепадам его настроения, необузданным, диким страстям, не удивилась, что всего полчаса назад он ворковал как влюбленный юноша, а сейчас говорил раздраженно.

В расшитом золотом ярком атласном халате с изображением резвящегося дракона на спине, она подошла к зеркалу и, поправляя тщательно уложен-ную прическу, увидела новый седой волосок, но убирать не стала, с грустью подумала: еще один. Оглядев себя внимательно уже в который раз, чуть-чуть подрумянила щеки и слегка надушилась его любимыми духами "Черная магия" -других он не признавал и дарил ей целыми упаковками, по две-надцать коробок сразу. Добавив последние штрихи к макияжу, поспешила к двери, знала, что больше всего на свете он не любил ждать. Ни минуты! Прямо-таки взбалмошный и капризный ребенок -- вынь да положь сию секунду: хочу, и все!

Однажды, когда она уже была замужем, он учи-нил грандиозный скандал -очень хотел ее видеть, а ее не оказалось дома, ходила к подружке читать новые стихи. Вот тогда в бешенстве он поставил ей жесткое условие: отныне и навеки всегда быть дома, никуда не отлучаться, чтобы он мог найти ее при первом желании. Свободу передвижения она получала в те дни, когда он отсутствовал, уезжал на совещания в столицу или в командировки по области.

Тогда он и распорядился насчет прямого теле-фона. Для человека, не знавшего близко Наполеона, требование показалось бы абсурдным, но Шарофат-то знала, что для исполнения своих прихотей он не остановится ни перед чем. Год от года он ста-новился все необузданнее. Помнится, однажды во время пленума обкома партии раздался вдруг звонок по прямому телефону. Шарофат подумала, что звонок ошибочный, -- по местному телевидению как раз транслировали передачу из актового зала обкома, я пять минут назад она видела Анвара Абидовича в президиуме. Нет, звонил он сам, говорил ласково, нежно. Шарофат даже остереглась -- не разыгрывает ли ее кто, и спросила:

-- А как же пленум?

Он ответил, что сделал главное выступление, а сейчас часа полтора будут содоклады, затем пре-ния, скукота в общем, и ему очень захотелось ее увидеть.

-- Приезжай немедленно, машину я уже выслал, у потайного входа тебя будет ждать Юсуф.

Через десять минут она была у него в комнате отдыха, куда долетал шум аплодисментов с идео-логического пленума. В тот день Шарофат никак не могла настроиться на серьезный лад, все гово-рила: "Без тебя пройдет такое важное мероприятие", на что он снисходительно ответил: "Ну и что, Цезарь позволял себе и не такое, а я чем хуже его, да и резолюция уже неделю назад готова". К прениям он успел и даже выступил страстно на тему о мо-ральном облике коммуниста.

Нет, ждать он не любил.

Едва Шарофат вышла на открытую веранду кот-теджа, как подъехала машина.

-- Почему чернее тучи, кто огорчил эмира Заркента? -- спросила ласково Шарофат, принимая в прихожей тонкий летний пиджак Анвара Абидови-ча -- к одежде он был неравнодушен и шутил, что заразился от нее вещизмом.

-- Всегда найдется какой-нибудь подлец, кото-рый если не с утра, то к обеду уж точно испортит настроение, -- разошелся сразу Наполеон. -- Ты, ко-нечно, слыхала про Махмудова Пулата Муминовича, в области самый известный район...

-- Конечно, слыхала -- кто же Купыр-Пулата у нас в области не знает, уважаемый человек...

-- И ты туда же... "уважаемый"... -- передразнил Анвар Абидович. -- Так вот, твой Пулат-Купыр или как там его, оказывается, сын чуждого нам элемента, скрыл от партии свое социальное происхождение, столько лет прятался... Ну и люди пошли, так и норовят к партии примазаться...

Шарофат удивленно посмотрела на него, затем отошла в сторону и, поняв, что Анвар Абидович не шутит, начала так смеяться, что выронила из рук пиджак.

Смеялась Шарофат красиво, кокетливо запроки-нув голову, придерживая полы разъезжавшегося ат-ласного китайского халата. Смех хозяйки дома сбил его с толку, и он, внезапно успокоившись, спросил мирно:

-- Я сказал что-нибудь смешное, милая? -- слу-чались у него и такие переходы.

Шарофат подошла к нему, обняла и сказала:

-- Если бы ты мог видеть и слышать себя со стороны, наверное, умер бы со смеху, -- ты пылал таким праведным гневом, никакому Смоктуновскому такое не удалось бы...

-- Да, я как коммунист искренне возмущен: та-ким, как Махмудов, не место в наших рядах, -- завелся он вновь.

Шарофат улыбнулась и, сдерживая смех, сказала:

-- Анвар-джан, ну ладно, Пулат Муминович чу-жеродный элемент, сын классового врага, но ведь и ты не прост происхождением -- об этом все знают. Тилляходжаевы -- знатный род, белая кость, дворяне, так сказать, князья -только за родословную я по-любила тебя девчонкой.

-- Да и впрямь я как-то о себе не подумал, -- растерялся Наполеон, но тут же нашелся: -- Но я ведь специально не скрывал от партии своего про-исхождения, и моего отца не расстреляли как врага народа, слава Аллаху, умер в прошлом году в своей постели. И вообще -- Тилляходжаевы есть Тилля-ходжаевы, нашла с кем сравнивать, не Махмудовы же должны править в Заркенте.

-- Успокойся, милый, успокойся, разволновался из-за пустяков, -- и она вновь обняла его и стала целовать -- она знала, как его отвлечь, чувствовала свою силу.

И в ту же секунду мысли о Махмудове отлетели куда-то в сторону, показались мелкими, несущест-венными, у него вырвался стон, очень похожий на звериный рык, и он, не владея собой, легко поднял Шарофат на руки и понес через просторный зал в спальню.

Напрасно Шарофат отбивалась, говорила об обе-де, о корзинах, что стоят, остывая, на веранде, но хлопковый Наполеон ничего не слышал.

Через полчаса он вспомнил об обеде и теперь уже сам напомнил о корзинах на веранде. Шарофат легко спрыгнула с высокой кровати красного дерева, очень похожей на корабль, -- они и называли его шутя "наш корвет". Сбитые простыни, белые по-душки, легкое стеганое одеяло из белого атласа из-дали впрямь напоминали опавшие паруса старин-ного корвета.

Шарофат накинула на себя заранее приготовлен-ный кружевной пеньюар и, чувствуя, что он ею любу-ется, чуть задержалась у трельяжа, поправляя волосы, потом вернулась и, поцеловав его в щеку, сказала:

-- Потерпи немножко, через десять минут я ос-вобожу ванную, ты ведь знаешь: у нас, бедных, только одна ванная...

Анвар Абидович понял ее намек так, что пора менять коттедж на более современный, комфорта-бельный, такой, в котором он жил сам. "Если я имею две ванных, то у меня шестеро детей и твои родители живут со мной", -- хотел взорваться от не-справедливости Наполеон, но сдержался, потому что посмотрел вслед Шарофат...

Она по-прежнему выглядела прекрасно -- Москва пошла ей на пользу: знала, как сохранить себя, не переедала, частенько сидела на диете, порою даже голодала, устраивала разгрузочные дни. Занималась гимнастикой, а вот теперь увлеклась еще аэробикой. Отчего бы не заниматься собой -- временем она рас-полагала: я творческий работник, поэтесса, на воль-ных хлебах, говорила она новым знакомым гордо. Лихо водила машину, смущая местное бесправное ГАИ. В Москве ей однажды пришлось сделать от него аборт, оперировали поспешно, на дому, и детей у нее не было. Но о давнем аборте никто не знал.