Наталья Андреева - Все оттенки красного Страница 6

Василий передает вам привет, работает он кочегаром в котельной, да беда такая, что стал много пить. Живопись свою забросил, поскольку весточки от вас так и не получил. Значит, как человек искусства он ничего не стоит, а посему и жизнь его можно считать на этом законченной.

Но вы в голову не берите, ежели не сочтете возможным написать ответ, так оно и ладно. И деньги ваши не сказать, чтобы не обошлись без них, но все одно если уж будут, то кстати.

И о вашей знакомой хорошей могу добавить, что в оговоренный срок состоялась у них свадьба, все чин по чину. Значит, беды никакой не приключилось, а, напротив, приключилась большая радость, так как знакомая ваша тоже уже родила. И тоже дочку. Муж ею не надышится, то есть, и дочкой и женой, и все у них слава богу.

Остаюсь с большим уважением

Алевтина Кирсанова и ваша дочь

Кирсанова Мария Эдуардовна»

— Нелли, я тебе изменил.

— О, Господи, я думала, что случилось! У тебя такое лицо!

— Нелли, я изменил тебе!

— Когда в последний раз?

— Я не о последнем разе, то есть, ты не поняла. Тогда, в провинции.

— Женщина с портрета? Твоя первая большая удача?

— Не о ней сейчас. У меня родился ребенок. Девочка.

— И… что?

— Ничего. Она просит денег. Ее мать. То есть, не настаивает, но говорит, что было бы неплохо.

— Дети, Эдуард, это серьезно. На твоем месте, я бы не стала ей отказывать. Тем более, что ты знаешь с уверенностью о том, что это именно твоя дочь._

— А чья же еще?

— Ты хорошо знаешь эту женщину?

— Это было… Впрочем, неважно. Это моя дочь.

— Тогда пошли ей денег.

— Хорошо. Я сказал тебе, и мне стало легче. Замечательно, что ты у меня есть!

— Эдик, какая странная посылка! Домработница только что с почты принесла. Адрес, однако, знакомый: из провинции, куда ты регулярно посылаешь деньги.

— Посылка?

— Ну-ка, посмотрим, что здесь? Надо же! Грибы, варенье! И… рисунки, Эдик! Записка. Ну-ка, ну-ка…

«Многоуважаемый Эдуард Олегович!

Очень рады с Марусенькой за помощь, которую вы нам постоянно оказываете! Ни в чем мы не нуждаемся, все у нас есть, и даже сверх того. Немногие так нынче живут. Сообщаю, уважаемый Эдуард Олегович, что дочь ваш^Мария проявляет удивительные способности к рисованию. Едва только" говорить научилась, как тут же попросила краски. И с тех пор изводит их в немыслимом количестве, а в школе, где Марусенька учится, во всех коридорах одни ее рисунки. Посылаю вам некоторые из них на ваше художественное рассмотрение.

Остаюсь с огромным уважением

Алевтина Кирсанова»

— Эдик, сколько ей уже лет? Твоей дочери?

— Лет десять, должно быть, или около того.

— Нет, ты посмотри, посмотри!

— Да?

— А неплохо. Очень неплохо. Неужели же не видишь?

— Возможно, что неплохо. И что?

— Вот теперь я верю, что это твоя дочь! Ты должен ей помогать!

— Я и помогаю.

— Ты должен по достижении девочкой совершеннолетия оказать ей протекцию.

— Нелли! У меня сын, два внука…

— И ни один из них не проявляет склонностей к живописи. А какая-то девчонка из провинции… Нет, в самом деле, обидно! Если хочешь, я узнаю мнение Веригина.

— Не стоит. Рано еще.

— Ну, как хочешь. Подождем.

«Глубокоуважаемый Эдуард Олегович!

Все эти годы вы не оставляли нас с Марией своей материальной помощью, за что по-прежнему вам признательна. Но отсутствие твердой отцовской руки не могло не сказаться на воспитании нашего с вами совместного ребенка. Дочь ваша Мария доставляет мне великое множество проблем. Уже минуло ей восемнадцать лет, а заниматься ничем не хочет. По-прежнему малюет свои картинки да бегает на танцульки. А что уж одни мальчики у нее в голове, так это для всего города не секрет.

Учиться Маруся не хочет, поступала после десятого класса в веттехникум, да завалила экзамены. Неспособная Маруся к учебе, вот ведь как оно выходит. Конечно, благодаря вам, в деньгах мы по-прежнему не нуждаемся, потому что высылаете вы много. И то сказать: в это смутное время остается только удивляться, как успешно пошли ваши дела. По телевидению даже частенько говорят, как вы признаны во всяких там заграницах и сколько денег и какие дома вы имеете.

Но это я не к тому, что нам с Марусенькой мало. Не посоветуете ли вы, куда пристроить нашу с вами дочь, и не пора ли вам проявить всю мудрость отцовского воспитания?

Остаюсь с неизменным уважением Алевтина Кирсанова.

Рисунки Марусины высылаю бандеролью, помнутся немного, да невелика потеря. Этого добра дома много, и это только и есть от Маруси польза. Да и с нее денег нет».

— Ну, что скажите, Эраст Валентинович?

— Недурственно, весьма недурственно, уважаемая Нелли Робертовна. Сколько вы говорите лет этой вашей… м-м-м… Марии Кирсановой?

— Восемнадцать. Она, кажется, в мае родилась. Значит, скоро будет девятнадцать.

— Что ж. Недурственно.

— А есть у этой девушки, скажем, какой-то особый талант?

— Что значит, особый, дорогая моя Нелли Робертовна?

— Ну, скажем, как у ее отца, Эдуарда Листова? Не напоминает ли это вам его манеру, стиль?

— Как? Эдуард Листов ее отец?!

— Видите ли, это давняя история. В общем, все началось с того портрета в розовых тонах. Я подозреваю, что на портрете мать девушки, хотя Эдуард упорно не желает об этом говорить. Ему скоро семьдесят, и скажу вам прямо, Эраст Валентинович, что его рассудок…

— Значит, Мария Кирсанова дочь Эдуарда Листова?! Ну, тогда это все меняет.

— Меняет? Почему, собственно, меняет?

— Видите ли, если бы это была другая девушка, не дочь великого художника… Словом, как просто Марии Кирсановой ей одна цена, а как дочери Эдуарда Листова совсем другая. Ведь когда великий талант уходит, хочется какой-то преемственности. В данном случае преемственности поколений. И перед дочерью Эдуарда Листова, да еще и столь талантливой, открыты все пути. У девушки большое будущее, если, конечно, отец официально ее признает. Или хотя бы не будет отрицать… Что вы сказали насчет рассудка уважаемого Эдуарда Олеговича?

— Ах, как-то даже и не удобно об этом говорить. Словом, он со мной разводится.

— Вот как? И что это? Другая женщина?

— У него от картины к картине другая женщина. Последнее время его знаменитая красная гамма сгустилась совсем уж до какой-то черноты. Я уверена, что это влияние его последней пассии. А ведь он уже так плох…

— Ах, ах, ах! Надо бы с ним поговорить…

— Послушай, Эдуард, Нэлли Робертовна мне вчера сказала…

— Погоди. Что ты думаешь об этом?

— Это? Замечательные, талантливые рисунки! По манере письма очень похоже на тебя двадцатилетней давности. Сколько света, сколько экспрессии!

— Эта девушка, в самом деле, талантлива?

— Талантлива ли она? Да у нее большое будущее! Великое будущее! Поверь, я в этом деле кое-чего понимаю. Это твоя ученица?

— Дочь.

— Поздравляю.

— Я теперь все чаще и чаще возвращаюсь мыслями в ту осень, в маленький провинциальный городок. Сын — бездарность, внуки бездарности. Эдик меня так просто раздражает. Сынок удружил: назвал этого негодяя в мою честь! Как же, первенец! Бездельник, картежник, развратник! А вот эта девочка, словно луч света. Не зря, выходит, прожил свою жизнь. Я умру, а она будет картины писать. Дочь Эдуарда Листова. Имя мое не умрет, нет… Знаешь, я развожусь с Нелли.

— Вот об этом я и хотел поговорить. А стоит ли? Скажи прямо, как старому другу: у тебя появилась другая женщина?

— В моем возрасте женщина? Так, пустячок. Последняя вспышка страсти, все еще хочу доказать кому-то, что я не старик. Кстати, о старости: хочу привести в порядок дела перед смертью. Не спорь, не спорь, Эраст, я человек пожилой. Чувствую, что смерть рядом уже. Хочу сделать соответствующие распоряжения. Пусть завещание мое для кого-то окажется ударом, но я принял решение. Приглашаю тебя на следующей неделе, во вторник, присутствовать на официальном подписании у нотариуса. Я хочу, чтобы как друг семьи ты был в курсе. И умоляю: не оставляй Марусю после моей смерти. Вот ведь какая бестолковая женщина эта Алевтина!. Сколько раз просил прислать фотографию Маруси, а она шлет одни рисунки! А так хочется знать, какая она, моя дочь. Похожа ли она на меня?

— Она похоже на тебя картины пишет, этого больше чем достаточно.

— Хотелось бы съездить туда перед смертью, в тот маленький провинциальный городок. А, знаешь, я ведь там был удивительно счастлив! Сказочная, волшебная осень! Только теперь начинаю понимать, что напрасно гнал от себя воспоминания…

— Та женщина на портрете, это она? Большая любовь, с которой все началось?