Владимир Кашин - По ту сторону добра (Справедливость - мое ремесло - 5) Страница 6

Чтобы разрядить обстановку, осторожно повернулся в кресле и спросил с шутливой интонацией:

- А оно подо мной не развалится?

В ответ Таисия Григорьевна разрыдалась.

- Это было его любимое кресло. Боже мой, как я теперь жить буду!

Подполковнику Ковалю было нетрудно представить себе жизнь этой женщины и ту пропасть, перед которой ее поставила смерть Залищука, аналитически расчленить в своем представлении на составные части черты ее характера.

- Успокойтесь и перестаньте плакать! - сказал строго, решив, что только так остановит слезы. - У нас серьезный разговор.

Таисия Григорьевна и вправду перестала всхлипывать. Пошарив под подушкой, достала скомканный носовой платочек. В больших голубых глазах блеснул прежний подобострастный огонек, который так не понравился Ковалю.

- Вы Таисия Григорьевна Притыка?

Она кивнула.

- Почему у вас с мужем были разные фамилии?

- Мы не расписывались... Жили на веру... Кто мог знать... - Она готова была снова заплакать, но Коваль вовремя остановил ее.

- Расскажите о последнем вечере на даче. Кто у вас был?

Таисия Григорьевна, словно слепая, опять пошарила по одеялу и, нащупав платочек, собралась с силами:

- Сестра приехала, Катя, с дочкой. Они в Англии живут... Еще земляк наш, врач Андрей Гаврилович. Больше никого.

- Расскажите о них.

И она кое-как пересказала историю сестры, которую во время войны фашисты угнали в Германию, рассказала о земляке-враче, сумевшем избежать такой же участи... Понемногу приходила в себя и уже не мяла судорожно платочек, превратившийся в ее руках в мокрый комок.

Подполковник Коваль пошевелил в зеркале губами, повернулся к себе спиной.

- Вы, наверное, репетировали свои роли дома? - спросил он, заметив, что Таисия Григорьевна тоже взглянула в зеркальную стену и поправила на голове черную наколку.

- Все было, - она скорбно кивнула. - Но я не потеряла надежды вернуться на сцену, - сказала вдруг довольно твердым голосом.

"Есть, - мысленно отметил Коваль, - ключик найден".

И действительно, забыв о слезах, Таисия Григорьевна начала рассказывать о своей сценической карьере. На кухне дожарили мясо, и горелый запах начал уже развеиваться, а она все рассказывала, как девчонкой пришла на сцену, какие серьезные роли играла в областном театре, как попала в Киев, где ее "съели" бездарности и завистники.

Коваль терпеливо слушал, рассматривая в зеркале свое большое правое ухо и клок на затылке, который уже начал закручиваться, - давно пора постричься! И удивился: прожил жизнь и не знал, что на затылке у него кудрявятся волосы. Какой у него глупый вид в зеркале! Старый толстый мужчина в немодном мешковатом костюме расселся в кресле. Кто бы мог подумать, что это известный инспектор уголовного розыска! И сразу рассердился сам на себя: он пришел сюда не кудри свои рассматривать.

Таисия Григорьевна тем временем увлеклась воспоминаниями о своей театральной жизни, говорила о своем таланте, который не нашел признания, и Ковалю невольно вспомнилась давняя беседа в Закарпатье со своим коллегой майором Бублейниковым, который возмущался тем, что поэты повсюду тычут свое "я".

"Ну, пусть бы, - соглашался майор, - великие какие, Пушкин там или Лермонтов. "Я памятник воздвиг себе нерукотворный..." Это понятно. Этот достоин, имеет право... Но когда какой-нибудь юнец, успевший написать три стихотворения, присваивает себе такое право - это уже нескромно. А если он к тому же комсомолец - то еще и не самокритично... И противно слушать..."

Коваль смеялся так, что майор обиделся. Пришлось объяснять:

"Каждый поэт, каждый художник, Семен Андреевич, должен верить, что он и только он откроет людям неизведанное, принесет им новый Прометеев огонь, иначе у него не будет крыльев и не взлетит он в высокий мир искусства".

Чванливый Бублейников решил, что они не поймут друг друга, и прекратил спор.

Сейчас, в этой маленькой обители Дмитрий Иванович понял, что Таисия Григорьевна истинно верила в свое призвание, в то, что может нести людям огонь. Видя, как собственный рассказ понемногу успокаивает ее, Коваль, улучив момент, сказал:

- Давайте поговорим о том вечере. - И - без перехода: - Кто-нибудь выходил из комнаты, когда вы сидели за столом?

Таисия Григорьевна все еще не могла отрешиться от своих театральных воспоминаний.

- Ах... да. Гости? Нет...

- И никто не приходил?

- Нет, - повторила она и вдруг вспомнила: - Ой, Боренька ходил за вином, - и судорожно сжала мокрый платочек.

- Долго отсутствовал?

- У нас магазин близко. Минут двадцать - тридцать.

- А не мог он где-нибудь выпить, забежать, скажем, к приятелю?

- Что вы! Мы ведь ждали... А для него было делом чести принести бутылку, чтобы не только гости ставили. Особенно от Катерины ничего не хотел брать...

- А в магазине... Вы имеете в виду ларек по дороге к метро? Там ведь продают в розлив. И он мог пропустить стаканчик...

- Что вы! У Бореньки было денег ровно на бутылку портвейна. И ни копейки больше.

- Но его могли угостить.

- Нас тут никто не угощал. Не те люди живут... Только бандит Крапивцев... угостил его навек!..

Глаза Таисии Григорьевны снова наполнились слезами.

- Успокойтесь, - попросил Коваль. - Лучше расскажите о том вечере по порядку. Когда пришли гости, как уселись за стол, что пили, ели... Значит, приехала сестра с дочерью и земляк Андрей Гаврилович...

- Да, - кивнула Таисия Григорьевна. - Только Катруся приехала сначала без Джейн, с Андреем Гавриловичем.

- Ваш муж, Борис Сергеевич, в это время был дома?

- Да. Потом вдруг появилась Джейн.

- Искала мать?

- Нет. Прибежала напиться, с пляжа. А когда увидела мать, то обрадовалась. Спросила: "Тебе лучше?"

- Значит, беседовали, выпивали. Кто-нибудь еще заходил?

- Больше никого не было.

- А долго вы сидели?

- Порядком.

- Кроме Бориса Сергеевича, никто не выходил?

- Нет. Потом мы все вышли на свежий воздух... в сад.

- И муж тоже?

- Боренька? - Таисия Григорьевна задумалась. - Боренька? - спрашивала она себя. - А как же! Вот, правда, в саду не припоминаю... Но, наверное, был...

- А Крапивцев в тот день не приходил к вам?

- Нет.

- Возможно, когда вы были в саду, сосед зашел к Борису Сергеевичу?

- Крапивцев у нас вообще редко показывался. Раза три-четыре всего...

Коваль пока еще вслепую пробирался к цели. Лишь отдельные незначительные детали вызывали у него вспышку озарения.

- О чем вы беседовали за столом?

- Больше всего об Англии. Катя рассказывала.

- Ссоры никакой не было?

- Что вы! - Она замахала на Коваля руками. В зеркале, казалось, пробовала взлететь тяжелая нескладная птица. - Правда, Боря немного критиковал врача. Это он умел...

- Бутылки, которые принесла ваша сестра и земляк, были запечатаны?

- Конечно.

- Сколько их было?

- Две.

- А та, что принес Борис Сергеевич?

- Тоже.

- Вы уверены, что он взял ее в ларьке?

- Где же еще!

Коваль ничем не проявлял своего нетерпения, снова и снова возвращался к тому вечеру, который так трагически закончился на даче. Хозяйка комнатки все чаще посматривала в зеркало, и Коваль решил, что ее можно расспрашивать обо всем.

- Когда Борис Сергеевич пошел к Крапивцеву?

- Это когда Катруся с Андреем Гавриловичем поехали в город, а мы с Джейн отправились на Днепр.

- На дворе было еще светло?

- Да. Мы пошли на вечерний клев.

- В котором часу?

- У меня нет часов, - Таисия Григорьевна развела виновато руками.

- Хотя бы приблизительно...

- Кажется, в восьмом.

- Клев уже давно начался, - заметил Коваль.

- Мы опоздали немного... Зато посидели на берегу.

- А Борис Сергеевич?

- Он не пошел с нами. Отправился к Крапивцеву.

- Откуда вы знаете, что именно к Крапивцеву, а не к кому-нибудь другому?

- Он сам сказал: "Зайду к жмоту, чего он за межу лезет!" Крапивцев навозил земли под проволоку, которая разделяет наши участки, посадил там помидоры, у самого края, и окучил их так, что растут они на его стороне, а земляная насыпь наполовину на нашей земле. Так с полметра шириной по всей меже и забрал. Там у нас была узенькая тропинка вдоль проволоки, простите, к туалету, а теперь она засыпана... пришлось новую прокладывать...

- Настроение у вашего мужа было воинственное?

- Как всегда, когда выпьет.

- Много выпил?

- Больше всех. Но ему в последнее время и стакана хватало.

- Расскажите, как вы его нашли.

Таисия Григорьевна тяжело вздохнула и опустила голову. После длительной паузы продолжала, уже не глядя ни на подполковника, ни в зеркало:

- Он долго не возвращался, и я забеспокоилась. Уже стемнело, ветер сорвался, стало накрапывать. Сперва подумала, что засиделся и пережидает дождь, но когда вспомнила, с каким настроением пошел к соседу, мне стало страшно. Будто чуяла беду... - Она начала ломать свои пальцы.

- Продолжайте, пожалуйста, - поторопил Коваль, не давая ей уйти в свое горе.