Сергей Соболев - Засланный казачок Страница 6

В Юлином номере установлен городской телефон. Оттуда же, от стойки, стали звонить в люкс, но и эти попытки связаться с ней не принесли никакого результата.

В то пятничное утро Борис поначалу был скорее раздосадован из-за такого вот странного поведения Поплавской, нежели серьезно встревожен. Он предположил, что Юлия, как это уже иногда случалось прежде, решила показать ему, Найману, что она не очень-то с ним считается. У нее есть все основания подозревать, что ее старший братец попросил Борюсика не спускать с нее в Кёниге глаз. А она ведь, Юлия Поплавская, давно уже не ребенок, а взрослая, самостоятельная девушка, не нуждающаяся в опекунах и надсмотрщиках.

Борис прозвонил в общину, а затем потревожил телефонными звонками еще двух местных граждан, но никто из этих людей не только не видел Поплавскую нынешним утром, но и не разговаривал со вчерашнего дня с ней по телефону.

Администраторша поначалу не хотела открывать люкс, в котором размещалась Юлия Поплавская, но Борис сумел ее уломать. Дверь открыли запасным ключом. Администраторша и Борис вошли в номер, сопровождавшая же их горничная осталась стоять в коридоре, возле открытой настежь двери. В номере из-за плотно задвинутых штор царил полумрак. В воздухе ощущался едва уловимый запах женского парфюма…

Борис хотел включить верхний свет, но администраторша чуть опередила его, раздвинув на окне шторы.

Номер был пуст. Борис даже заглянул в приоткрытую дверь, за которой находилась ванная комната. Потом, сопровождаемый недовольными взглядами дородной тетеньки, сунул свой нос в шкаф-купе. Увидев чемодан внизу и висящий на плечиках плащ, сдвинул дверцу шкафа на место. Затем тупо уставился на аккуратно застеленную постель, забранную сверху идеально натянутым, без единой морщинки покрывалом.

— Ваша девушка, кажется, не ночевала в своем номере, — не без легкой порции яда в голосе, как показалось Найману, сказала администраторша. — Так застилать умеют только наши горничные…

Найман заметил на прикроватной тумбочке сложенный пополам лист писчей бумаги. Он взял с тумбочки листок, развернул его. Это была записка, написанная от руки крупным женским почерком и адресованная именно ему, Найману.

БОРЮСИК!

ИЗВИНИ, ЧТО УШЛА ВОТ ТАК, ВНЕЗАПНО, НЕ ПРЕДУПРЕДИВ ЗАРАНЕЕ. НАВЕРНОЕ, Я ПОСТАВИЛА ТЕБЯ В НЕЛОВКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ?

НЕ ОБИЖАЙСЯ, БОРЯ, Я ПОТОМ ВСЕ ОБЪЯСНЮ… ЗАПИСКУ ОСТАВЛЯЮ НА ТОТ СЛУЧАЙ, ЕСЛИ ТЫ ВДРУГ КИНЕШЬСЯ МЕНЯ РАЗЫСКИВАТЬ. МОЖЕТ БЫТЬ, Я СМОГУ ПРОЗВОНИТЬ ЕЩЕ ДО ТОГО, КАК ТЫ ОБНАРУЖИШЬ "ПРОПАЖУ". В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, НЕТ НИКАКИХ ОСНОВАНИЙ ДЛЯ БЕСПОКОЙСТВА. МОИМ НЕ ЗВОНИ, НЕ НУЖНО…

ДРУЖЕСКИЙ ПОЦЕЛУЙ,

ЮЛИЯ.

Обстановка в эти минуты в номере царила довольно нервозная.

Гуревич восседал на стуле, вполоборота к столу; его правая рука подпирает подбородок; на его красивом, породистом лице написано не столько беспокойство по поводу внезапного исчезновения сестры, сколько недоумение. Саныч стоит у зашторенного окна, руки сложены на груди, глаза прикрыты дымчатыми очками: как всегда, хрен догадаешься, что на душе у этого экс-гэбиста, закончившего свою службу на Лубянке в конце девяностых в чине полковника госбезопасности. С виду спокоен и невозмутим, как каменное изваяние. А вот Найман, наоборот, ведет себя крайне нервно: взъерошенный, что-то бормоча себе под нос, он то застывает на минуту или две возле запертой входной двери, словно принюхивается к чему-то, то вновь начинает бродить по тесноватому люксу, натыкаясь попеременно то на ноги устроившегося возле стола Гуревича, то на угол гостиничной кровати, то на приземистый холодильник или же на мини-бар, на котором сейчас стоит появившаяся здесь лишь нынешним утром — в дополнение к штатному телевизору — компактная видеодвойка фирмы "Сони".

— Боря, кончай шататься! — сердито сказал Гуревич, когда Найман в очередной раз едва не отдавил ему ноги. — У меня уже глаза от тебя болят!..

— Миша, но это же полная ерунда! — сказал тот, не обращая внимания на прозвучавшую только что реплику. — Ночью… одна… куда?!! За какой такой надобностью?! Не понимаю…

"Ну, Юлька… — подумал про себя Гуревич. — Если выяснится, что это какой-то розыгрыш… получишь ты у меня тогда по полной программе!"

— Боря, я о чем тебя просил? — покосившись на приятеля, сказал Гуревич. — Я просил тебя, раз уж ты едешь в Кёниг, присмотреть за сестрой! А заодно и попытаться разузнать здесь, на месте, с какой стати она вдруг зачастила в эти места. Да, наша компания дает немного денег для нужд общины. Не только здешней, но и других. Но Юля ведь к этому напрямую не имеет отношения… Какой-то ведь здесь у нее был интерес? Трудно было, что ли, пробить, что это за дела? Мне что, охранника надо было с ней посылать? Я ведь полагал, Боря, что на тебя в этом смысле можно полностью положиться…

— Не думаю, что Юлия Аркадьевна согласилась бы терпеть рядом с собой бодигарда, — подал реплику Саныч. — Она ведь таких вещей на дух не выносит…

Фирма, которую возглавляет Сергей Александрович, имеет в своем штате всего пять человек, включая его самого. Компания "Росфармаком", как и всякая другая уважающая себя российская бизнес-структура, располагает собственной службой безопасности, в недрах каковой, собственно, и функционирует эта самая руководимая Санычем "фирмочка", являющаяся не чем иным, как органом деловой разведки всего объединения "Росфармаком", а также в некотором роде "специальным инструментом силового назначения".

То есть Саныч по своему статусу является довольно информированным человеком, в том числе и в такой деликатной сфере, как взаимоотношения тех или иных людей, имеющих служебные или родственные выходы на руководство компании.

— Ну в самом деле, Миша? — пожевав полными губами, сказал Найман. — Зачем ты так говоришь? Я и без того чувствую себя виноватым… Но что я мог сделать? Ночевать с Юлей в одном номере? Но ты же в курсе, что у нас не те отношения! Гм…

Гуревич, лишь краем уха слушая эти его оправдательные речи, взял кейс из темно-вишневой кожи, вытащил из его внутренностей сложенный пополам листок бумаги и в который уже раз принялся изучать текст записки, оставленный Юлией в ночь с четверга на пятницу.

— Нет никаких оснований для беспокойства, — пробормотал он себе под нос, цитируя одно из мест этой странной записки. — Ну вот не дура ли?! Двадцать пять лет… взрослая уже женщина… а ума так и не нажила!

— Двадцать четыре года, десять месяцев и четырнадцать дней, — уточнил Саныч, известный своей скрупулезностью по части деталей. — Меня сильно смущает эта вот записка.

— Что, еще раз хотите прочесть? — спросил Гуревич. — Держите…

Мужчина в дымчатых очках покачал головой:

— Нет нужды, текст у меня отложился со всеми знаками препинания. Речь о другом. То, что принято решение не показывать пока записку тем сотрудникам милиции, которых уже подключили, — ход хотя и вынужденный, но, думаю, разумный…

— Да, Боря, хоть в одном ты не дал маху, — хмыкнув, сказал Гуревич, пряча листок обратно в кейс. — Хорошо, что додумался сначала прозвонить нам, в Москву. Если здешние менты узнают про Юлькину цидульку, их уже не заставишь нормально работать! Ты как угодно потом с ними объясняйся, хоть стимулируй их по бабкам, хоть дави на них через местные связи, особого толку уже не будет! Потому что в голове будут держать примерно следующее: "Это их семейные разборки, девчонка чухнула куда-то, оставив соответствующую записку… ну и на кой хрен, спрашивается, нам тут пыхтеть и упираться?.."

Саныч, согласно покивав головой, сказал:

— Есть еще один важный нюанс. Я не почерковед, но мне сдается, что записка эта написана твердой рукой. То есть Юлия Аркадьевна в тот момент, когда она писала эту записку, была уверена, что ее задумка…

— О которой мы пока ни черта не знаем, — хмуро сказал Борис.

— …действительно не связана с опасностью для ее жизни, — продолжил Саныч. — По-видимому, она была уверена, что… либо вернется в отель до утра, либо уже утром, в пятницу, сможет прозвонить откуда-то, из неизвестного нам пока места, и как-то объяснить в разговоре с вами, Борис, этот свой неожиданный поступок. Но, как мы видим, звонка так и не последовало, хотя времени с момента ее исчезновения прошло уже немало.

— Да я сам всех знакомых уже по нескольку раз обзвонил, — вздохнул Найман. — А что толку?!

Он попытался было возобновить свое броуново движение по тесноватому пространству люкса — находиться долго на одном месте Борис решительно не мог, — но очередной окрик Гуревича заставил его опуститься на край постели.

— Пошли уже третьи сутки, — бросив обеспокоенный взгляд на свои наручные "Патек Филип", сказал Гуревич. — По правде говоря, господа, я сильно колебался, стоит ли вам с Санычем вообще лететь сюда, в Кёниг… Ну и как прикажете все это понимать?