Неизвестен Автор - Зона Страница 6

От наблюдений и размышлений я перешел к более активному поведению. Используя свою влиятельность, свой авторитет, стал помогать жертвам "беспредела" - тем, кого "напрягали" (притесняли). Особенно старался выручить людей, случайных в уголовном мире, молодых. Но их было так много! Мои жалкие потуги терялись, тонули в беспредельном море "беспредела". По-настоящему помочь можно было, только сломав этот порядок. Кого можно было поднять против него?

С самими угнетенными - с чушками - разговаривать было и немыслимо ("западло" даже подходить к ним) и незачем (боятся, а то и выдадут ворам). Иное дело - с мужиками. Да и среди воров было много недовольных, обделенных, обиженных. Возможность для тайных бесед была: по строгому правилу "зоны", если двое "базарят" (беседуют), третий не подходит, жди, пока пригласят: мало ли о чем они сговариваются - может, о "деле", о "заначках" и тому подобное. Не знать лишнего - полезнее для здоровья. Осторожно, исподволь я заводил разговоры о зловредности кастовой системы, о несправедливости воровского закона, о возможности сопротивления - если сплотиться, организоваться... Люди слушали, глаза их разгорались, и кулаки сжимались. Постепенно созревал план ниспровержения воровской власти. Было понятно, что без боя воры не сдадут своих позиций. Надо было запасаться союзниками и точить ножи.

В ходе подготовки, однако, я все четче осознавал, что вряд ли смогу направить эту стихию в то русло, которое для нее намечал. Мне становилось все яснее, что заговорщики мыслят переворот только в одном плане: свергнуть главвора со всей его сворой и самим стать на их место"а они пусть походят в нашей шкуре!". Конечно, цели свои заговорщики представляли благородными: мы будем править иначе - справедливее, человечнее: уменьшим поборы, наказывать будем только за дело и тому подобное. Качественных перемен ожидать не приходилось. Зная своих сотоварищей, их образ мышления, их идеалы и понятия, я видел, что в конечном счете все вернется на круги своя.

Бунт созрел, когда меня уже не было в лагере, но так и не разгорелся: воры пронюхали опасность, и заговор был жестоко подавлен. Как-то не по себе становится при мысли, что и я мог оказаться в числе "заглушенных".

Между тем, еще в лагере, я искал пути изменения ситуации. Как прервать и обескровить эти злостные воровские традиции? Я подумал, нельзя ли тут применить ту теорию. которую я как раз замыслил и разрабатывал на воле. Это коммуникационная теория стабильности и нестабильности культуры, живучести традиций. Коротко суть ее в следующем. Если культуру можно представить себе как некий объем информации, то культурное развитие можно представить как передачу информации от поколения к поколению, то есть как сеть коммуникаций наподобие телефонной, радиосвязи и прочее. Физиками давно выявлены факторы, которые определяют устойчивость и эффективность коммуникационных сетей: исправности контактов, достаточное количество каналов связи, повторяемость информации и прочее. Нарушение этих факторов ведут к разрыву сети, к нарушению передачи. Стоит лишь определить, какие явления в культуре можно приравнивать к подобным дефектам в сетях коммуникации (скажем: конфликт поколений, убыль воспитания в семье, ускоренная смена занятий и тому подобное), и можно будет решать задачи о культурных традициях.

Не буду детализировать здесь свои соображения. Скажу лишь, что я направился в штаб, изложил их подробно начальнику лагеря и вывел из них ряд практических рекомендаций. В числе их перетасовку отрядов, иной принцип распределения по отрядам (отделяющий старожилов лагеря от новоприбывших), разрушение знаковой системы - всех одеть в черную форму и так далее. начальник отнесся к этому очень серьезно, а кое - чем прямо вдохновился ("Представляю, какие у воров будут лица, когда увидят всех чушков в черной форме! "). И тотчас отдал распоряжения начать подготовку к такой перестройке. Однако предстояло сделать немало. Тем временем мой срок в лагере подошел к концу, а вскоре и начальника перевели в другое место. Так планы и остались на бумаге.

Кроме того, и это ведь полумеры. Ну, лешим воров отдельной формы придумают другие отличия. Затрудним передачу уголовного опыта - все равно будут его передавать, хоть и медленнее.

Нужна коренная ломка.

Перековка преступников всегда считалась у нас гарантированной всем ходом дел в наших исправительно-трудовых лагерях. Сейчас, когда в стране началась революционная перестройка всего общества и введена гласность, мы впервые можем подвергнуть сомнению любые догмы. Пора усомниться и в этой. Она обходится нашему обществу слишком дорого.

Об экономической рентабельности ИТК мне трудно судить: я не экономист, и в моем распоряжении нет нужных числовых данных. Я знаю лишь, что подневольный труд всегда малопроизводителен, это азы экономики. И что для убогого труда здесь мы изъяты из свободного производительного труда там. Правда, часть заключенных в своей жизни на воле вообще не трудилась, но для их труда здесь нужны ведь и станки, и сырье, и труд смежников - все это связано с затратами, а окупаются ли они, мне неясно, и хорошо ли они применяются - тоже вопрос. Зато о воспитательной роли ИТК я могу судить.

По моим впечатлениям, ИТК работают как огромные и эффективные курсы усовершенствования уголовных профессий и как очаги идеологической подготовки преступников и антисоциальных элементов вообще. Если часть заключенных все же выходит из ИТК с намерениями приступить к честной жизни, то это происходит не благодаря деятельности ИТК, а вопреки ей просто под страхом наказания или в результате раскаяния, которые бы наступили у данного человека в любых условиях. Независимо от целей администрации лагерь как раз предпринимает все возможное, чтобы эти чувств а в человеке погасить. Прибывание в коллективе себе подобных, да еще столь организованном и сильном, лишь консервирует и укрепляет черты преступного характера, поддерживает в уголовнике его ценностные установки, морально усиливает его в борьбе с обществом и государством.

Как я увидел, более всего уголовники боятся одиночного заключения. Там преступник остается наедине с собой и своей совестью. Там надо размышлять и переживать, а это для него - пытка. Год одиночки поистине равен десяти годам в коллективе своих. Длительные сроки вообще не очень целесообразны. Шок и психологическую встряску вызывают лишь первые несколько недель или месяцев прибывания в заключении. Если результат закрепить освобождением, очень велик шанс, что в общество вернется человек исцеленный. В дальнейшем же заключении происходит адаптация и ожесточение. А тут еще поддержка среды! Как ни странно, в лагере ощущение сравнительной длительности времени исчезает. Разница между долгими и короткими сроками утрачиваются. Та часть срока, которая впереди, кажется ужасно длинной каждый день растягивается на века - одинаково для любого срока, сколько бы ни оставалось сидеть, а все отсиженное время сжимается в один длинный и нудный день. По воспитательному воздействию на заключенных длительные сроки почти ни чем не отличаются от коротких - тринадцать лет от трех. Возрастает лишь тюремный опыт и авторитет длительно сидевших. И число колоколов на груди.

Вся наша система наказаний нуждается в пересмотре. Мне кажется, нужно резко, во много раз уменьшить длительность сроков заключения и одновременно усилить интенсивность их прохождения - заменить пребывание в коллективе заключенных одиночным заключением. Это не требует больших затрат: ведь в о дном и том же помещении вместо десяти заключенных, вместе отбывающих десять лет, будут находится те же десять заключенных, но сидя по году друг за другом в одиночестве. С точки зрения гигиены их заключение станет более здоровым (не столь скучным), а общество получит свободных работников в девять раз больше!

В нашем правосознании уже произошел сдвиг в сторону сокращения норм, охраняемых законом. Пора вывести целый ряд их нарушений из числа наказуемы под суд. Когда есть гласность и общественное мнение, то со многими нарушителями (сквернословие, плагиат, мелкое мошенничество, бродяжничество, тунеядство и тому подобное) общество может справиться, не прибегая к суду и даже к административным наказаниям. Иногда клеймо позора действеннее, чем реальное клеймо, выжигавшееся палачом. Другие деяния, бывшие подсудимыми, оказываются не преступлениями, а патологическими состояниями (гомосексуализм) или нормальной деятельностью (некоторые виды экономической предприимчивости). Но и когда необходимо карать, тюрьма в большинстве случаев не лучшая кара. Кроме штрафов и других видов наказаний (вычеты, принудработы, без лишения свободы), надо использовать новейший зарубежный опыт частичной изоляции - домашний арест (с закреплением на заключенном радиосигнализаторов), заключение на часть суток (днем на свободе, ночью в заключении или наоборот) и так далее.