Оксана Обухова - Смерть – плохая примета Страница 6

Но все пустое. Нечего морочить голову былым. Сейчас мы все – семья. Большая дружная семья из бывших соседей и присоединившейся молодежи[1].

Кто бы мог подумать, что так оживет старая коммуналка?! Ведь Софья уже смирилась с мыслью, что будут они век коротать втроем: две вдовы Клава и Надя да она, тихая библиотекарская мышь с воспоминаниями о двух некачественных романах.

Но вот – к ремонту готовятся. На два месяца за город переезжают, пускай молдавская бригада спокойно трудится… Вадим будет наезжать из университета с инспекцией, приглядывать, пока они прохлаждаются с Надеждой и Маркушей за городом, на свежем воздухе в гостях у племянника мужа Романа. Алеша с Настенькой вернутся из отпуска и будут заходить после работы. Поживут пока у Лешиной мамы, а проверять тут тоже будут…

За городом хорошо… Деревья, свежий воздух, Марк Аврелий хоть немного по травке походит…

Так. Маркуша. Давно что-то не попадался на глаза.

Где Аврелий?!

Размышляя о былом, Софья Тихоновна уже битый час занимала себя всевозможными спасительными от печалей делами: помыла посуду, сварила еще немного макарон, протерла пол на кухне и раза три хлопнула дверцей холодильника.

Обычно стоит только хлопнуть дверцей холодильника – Аврелий тут как тут. Сидит и щурится – меня хозяйка не забыла угостить?

Но тут – пропал.

Софья Тихоновна взяла с кухонной полочки коробку с сухим кормом. Потрясла. Погремела кошачьими «сухарями».

Аврелий не явился.

Плохо дело.

Котишка трус, его, замерзающего, под дождем принес в их дом Алеша, подобрав у мусорных бачков. И кот, так хорошо запомнивший, как плохо живется котятам на улице, улицы этой боялся до жути. Максимум, на что хватало его вольностей, так это прошмыгнуть в подъезд, забиться там в какой-нибудь темный угол и благоразумно ждать, пока опомнившиеся хозяйки заберут его, бедного, обратно в теплый дом после невероятной, опаснейшей «прогулки».

И скорее всего, прошмыгнул Аврелий в момент, когда часа полтора назад на улицу к такси сносили чемоданы.

Бедный котик!

Софья Тихоновна стремительно поменяла домашние туфли на уличную обувь, выбежала в подъезд:

– Маркуша, Маркуша, кис-кис-кис!

Но бесполезно. Трусливый кот опять забился где то в угол, сидел и трясся. Ждал. За уши оттрепать негодника! Не хватает храбрости гулять по улице – сиди дома у теплой плиты, грей шкурку!

Софья Тихоновна спустилась со второго этажа, проверила, не спрятался ли Аврелий у входной двери, и, не найдя кота, стала медленно подниматься выше.

– Маркуша, кис-кис-кис!

Второй этаж, третий, четвертый… На площадке между пятым этажом и лестницей на чердак, на подоконнике большого полукруглого окна сидела рыжая девица в голубых джинсах и яркой полосатой кофточке. Сидела, с ногами забравшись на широкий подоконник, и испуганно смотрела на медленно поднимающуюся Софью Тихоновну. Возле ее ступней, так же наблюдая за хозяйкой, сидел вовсе не испуганный Аврелий. В глазах кота стоял вопрос: «Ну? Чего так долго? Я жду тут, жду. Компанию уже нашел…»

– Аврелий, – укоризненно сказала Софья Тихоновна, подходя. – Марк…

Кот широко разинул розовую пасть, зевнул, смешно оттянув назад усы и уши, и с места не двинулся.

Странно. Марк Аврелий на дух не выносил чужаков, обычно прятался под мебель, едва в квартире появлялись новые люди.

– Аврелий, – повторила хозяйка.

Кот сделал вид, что ничего не понял, отвернулся к окну и посмотрел на вольно порхающих за стеклом голубей.

Бывает же такое! Совсем от рук отбился!

– Это ваш котик? – не зная, как себя вести, хрипло спросила девушка.

– Мой, – твердо сказала Софья Тихоновна и подхватила сопротивляющегося негодника с подоконника. – Вы здесь кого-то ждете? – прищурилась на девушку.

– Да, – смутилась та. – Лена Синельникова здесь живет?

– Здесь.

– А вы не знаете…

– Лена на все лето уехала на дачу, – не дожидаясь окончания вопроса, сказала Софья Тихоновна, повернулась спиной к девушке и направилась к ступенькам лестницы.

– Подождите! – окликнула вдруг чужая гостья, спрыгнула с подоконника. – Простите, пожалуйста, вы не могли бы принести мне ножницы! Ненадолго! И косынку, пожалуйста… Я все верну! Любую косынку или платок! Пожалуйста…

Софья Тихоновна, прижимая к себе кота, медленно развернулась. «Рыжая девчонка, приметная, в толпе такую не пропустят… – внезапно вспомнились слова Алеши. –Убийца».

Широко открытые ярко-зеленые глаза девушки с мольбой смотрели на хозяйку доброго кота, составившего компанию беглянке. Перепутанные рыжие волосы, сплошь состоящие из мелких тугих кудряшек (такие, наверное, не каждая расческа возьмет), окружали голову наподобие шапки, прямой точеный носик с как будто прозрачными раздувающимися ноздрями, и полное отсутствие веснушек, что редко встретишь у рыжеволосых. На чудесно ровной матовой коже с яркими шлепками румянца на скулах ни единого пятнышка.

«Красивая, – подумала Софья Тихоновна. – И не девчонка. Уже под тридцать будет».

Убийца судорожно стискивала белые кулачки висящих вдоль тела рук, она вся вытянулась, словно готовая порваться тетива…

– Пожалуйста, – вновь повторила Маша Лютая.

А Марк Аврелий, упираясь всеми лапами в хозяй скую грудь, потянулся к рыжей беглянке.

«Странно. Очень странно. Аврелий чувствует людей, к плохому в жизни не пойдет…»

Кот изогнулся так, что чуть не упал на каменный пол, девушка быстро подставила руки.

– Пойдемте, – внезапно решилась Софья Тихоновна.

– Куда? – Преступница испуганно отпрянула.

– Пойдемте. Я живу на втором этаже, там дам вам платок и ножницы.

Капитан Алтуфьев пришел к Марье в три часа дня. Стоял в тамбуре за дверью со сломанным замком и держал на весу прозрачный пакет с черным пистолетом внутри. За его спиной, буравя Машу взглядом, возвышался незнакомый парень с прилизанной челкой и алыми прыщиками на скулах.

Алтуфьев красноречиво покачал перед замершей на пороге своей квартиры Марьей пакетом и сказал просто:

– Здравствуйте, Мария Анатольевна. Мы за вами, собирайтесь.

Мария молча кивнула и сделала шаг назад, сразу проваливаясь в какую-то изломанную жуткую реальность, где не было нормальных звуков, где исчезало время, а люди превращались в тени. Все словно стерлось, краски дня размылись, продолговато вытянутые слова стянули, спеленали тело прозрачными плотными простынями. Мария рухнула в безвременье, пропала, потерялась. Как пуговица. Что упала за подкладку старого пальто и завалилась в пыльный изнаночный угол.

И очнулась, пожалуй, только через час в милицейском кабинете, прокуренном до синевы несколькими мужчинами.

Мужчины эти почти сразу вышли, и Марья осталась наедине с Алтуфьевым, тремя письменными столами, двумя сейфами, большим шкафом и портретами двух президентов. На подоконнике, возле пыльного остролистого цветка стоял графин. Через графин, изламываясь на гранях, просвечивала свобода: дворовая листва, кусочек крыши соседнего дом, в котором жили нормальные, не изломанные безвременьем люди.

Алтуфьев привольно расположился за столом, перебрал какие-то бумажки.

– Нуте-с, приступим, Мария Анатольевна? Анатолий Яковлевич подъедет чуть позже…

Мария согнулась над сомкнутыми коленями, сгорбилась, поджимая живот руками.

– Вам плохо?

Сочувствия в голосе уполномоченного не прозвучало вовсе. Только деловитая озабоченность и нежелание отвлекаться.

Марья с удовольствием упала бы на пол, закрыла лицо руками и притворилась мертвой. И сил такое притворство заняло бы совсем чуть-чуть: она, кажется, умерла еще час назад, когда увидела в тамбуре перед дверью мужчину с пистолетом в пакете.

– Всем стоять! Стволы на землю! Порежу!

Истерический визгливый вопль ворвался в кабинет через неплотно прикрытую дверь. Рука Алтуфьева замерла над раскрытым протоколом…

– Стоять всем, суки! Порежу!!

Как будто даже не разгибая коленей, Алтуфьев снялся со стула и, крадучись, вприсядку подбежал к двери – выглянул в коридор.

– Не двигайся, – тихонько приказал Марии и, прижимаясь к косяку, выскользнул наружу.

Маша расцепила руки, обнимающие живот, выпрямилась.

– Стоять, суки! Кто дернется, порежу!

Время, еще недавно тошнотворно тянущееся липкой ириской, вдруг поскакало в ускоренном ритме. Его подстегивали крики, хлестали кнутом угрозы, секунды били в уши копытным сумасшедшим топотом.

Где-то там, на первом этаже за поворотом – откуда недавно провели в этот кабинет Марью, – раздался грохот, и десятки разъяренных мужских глоток выпустили в воздух ругательства.

Маша встала со стула, спокойно подошла к двери и, совершенно ничего не боясь, не прячась, пошла на крики.