Екатерина Лесина - Фотограф смерти Страница 6

Дашка представила желтушные заголовки. «Патологоанатом-некрофил погиб зловещей смертью». Или вот еще: «Месть мертвеца». Как вариант: «Смертельная любовь».

Весело будет. Определенно.

Дашка поднялась и пригладила волосы. Голова гудела жутко. Выпить бы. Кофеечку. А лучше – кофеечку с коньячком для тонуса и ясности мышления. Но коньяка в «Хароне» точно нет.

Анна ждет. Чего? Признания в любви? Подписи под заявлением об уходе? Или уговоров? Не станет Дашка ее уговаривать.

– Чего ты от меня хочешь?

На прямой вопрос Дашка получила очередной обтекаемый ответ:

– Вы сами знаете.

Еще бы знать, что с этим знанием делать.

– Идемте, – Анна повернулась на каблуках. – Зал должны привести в порядок.

Песок. Окурки. Фантик от конфеты и жевательная резинка у порога. Мелкий человеческий мусор, которому не место в обители скорби. А девчонку все-таки похоронят. С запозданием. Это как в аэропорту: «Рейс откладывается». И терпеливые пассажиры дремлют на пластиковых стульях. Правда, нынешним пассажирам придется заплатить и за терпение, и за молчание.

Главное, чтоб до суда дело не дошло.

– Поддельный паспорт. Поддельный диплом. Поддельное резюме. Что настоящее-то? – Дашка спрашивала у себя, но ответила Анна:

– Умение.

Пояснить соизволила, лишь когда оказалась снаружи.

– Тело было в ужасном состоянии. Множественные переломы, ссадины, разрывы. Лицо… о лице как таковом речи не шло. А он сумел восстановить. Не знаю, как, но… он точно знал, что делает. Я и не предполагала, что подобное возможно.

– Значит, умение…

Уже что-то. Умение с неба не падает. Следовательно, Николаша где-то его добывал. Оттачивал. А потом случилось нечто, заставившее человека перелинять. Сбросив старое имя, он переродился, но лишь затем, чтобы умереть.

Обидно, наверное, вот так.

– Его вещи забрали? – спросила Дашка. – И морг осмотрели?

Анна кивнула.

– Ну мы еще разок осмотрим. Мало ли… вдруг чего интересного пропустили?

Надежда слабая, но, если ничего не делать, становится вовсе невыносимо. Дашка спустилась вниз, стараясь не обращать внимания на Анну. Знакомо завоняло. Все так же гудел кондиционер, и холодный воздух обнял разгоряченное тело. Головная боль отступила, а вот жажда стала острее.

Дашка двинулась по периметру, уже не единожды осмотренному, но алгоритм работы требовал повторения. Снова песок. Снова окурок. Снова фантик. Дверцы шкафов раскрыты. Стандартное содержимое перевернуто.

Зеленые хирургические халаты. Пластиковые фартуки нежно-голубого оттенка. Нарукавники. Распотрошенная коробка с перчатками, в ней тоже ничего необычного.

Во втором зале разгром менее заметен. Белый свет стирает ненужные детали, вырисовывая ряды плитки. Сияет хромом инструмент на накрахмаленном полотенце… стоп.

Полотенце. Инструмент кладут на поднос или на стол, но уж никак не на махровое полотенце. Дашка пощупала край – тонкое, шерстяное. Сложено вдвое. А в складке прячется фотография.

Черно-белая или скорее буро-бежевая, с потрепанными краями и трещинами на лицевой поверхности. Некогда плотная бумага стала мягкой, изображение тонуло в ней.

– Что вы нашли? – В голосе Анны прорезалось любопытство.

– Понятия не имею, – Дашка поднесла снимок к столу и, положив, подтянула лампу.

Фон все равно расплывчат. Видны кровать с балдахином и лежащая на ней девушка. Поза знакома. Вытянутые ноги – левая чуть согнута в колене. Ладонь накрывает стебель розы. Глаза открыты. Странные.

Девушка слепа?

Девушка мертва.

И судя по состоянию фотографии, умерла она очень давно.

Дашка потерла виски. Думай, голова. Думай! А лучше возьми телефончик и позвони Вась-Васе. Пусть он думает. Ему за это деньги платят.

– Папку принеси. Файл. Лист картона, – велела Дашка, склоняясь над фотографией. Трещины скрадывали мелкие детали, но все же Дашка разглядела узор на балдахине и покрывале кровати. Банты на туфлях усопшей. И родинку – на лице. Крупную черную родинку.

Дашка совсем недавно видела точно такую. И эта деталь не являлась совпадением.

Определенно не являлась.

А проверить было легко. Дашка и проверила. Она нашла тело, уже переодетое и уложенное в гроб. Разрисованные глаза были прикрыты веками, волосы украшены белыми цветами, и покойница выглядела не страшной, скорее уставшей.

– Тебе бы с Адамом поговорить, – сказала Дашка. – Он бы тебя понял. Он с мертвецами на одном языке разговаривает. А я вот бестолковая.

Черная родинка сидела над верхней губой. Похожа на ягоду смородины, приклеенную к коже.

– Вообще мне жаль, что так получилось. Ты, конечно, меня не слышишь, потому что все это глупости. Про душу, в смысле, которая ходит и слушает. Но если вдруг ты все-таки ходишь и слушаешь, то прими мои извинения.

Не те слова. И вообще слова не нужны. Просто-напросто Дашке противно прикасаться к телу.

– Того, кто это сделал с тобой, убили. Наверное, так справедливо. А я найду убийцу. И это тоже будет справедливо. Вот такая, блин, глобальная вселенская справедливость на примере отдельно взятой похоронной конторы.

На долю секунды Дашке показалось, что усопшая улыбается. По спине побежал предательский холодок, а руки затряслись.

Пить надо меньше. Тогда и мерещиться не будет.

И Дашка, решившись, коснулась родинки. Сухая. И холодная. А на пальце остался черный след.

Настоящая родинка была розовой, бледной. И данное обстоятельство не устраивало Николашу.

– А мы ошиблись, – сказала Дашка, когда Анна вернулась. – Он подделал документы не для того, чтобы спрятаться. Он подделал их, чтобы попасть сюда. К ней. Посмотри внимательно.

Анна послушно взяла фотографию в руки.

– И скажи, разве она тебе не знакома?

Приятно было смотреть, как изменяется выражение ее лица. Вспышками мелькают понимание, удивление, гнев, растерянность.

– Он… он что, сделал ей другое лицо?

Не другое. А то, которое должно было быть. По его представлению.

– Именно, – ответила Дашка, убирая снимок в файл. По-хорошему надо отдать его Вась-Васе, но Дашка уже знала: не отдаст. Не из ревности или обиды, а потому что в последние полчаса она снова чувствовала себя живой.

Охота на психа, как лекарство от депрессии? А почему бы и нет?

На место встречи Елена явилась за пятнадцать минут до назначенного срока. И, очутившись у старого дома кирпичной кладки, поняла, что эти пятнадцать минут станут самыми длинными в ее жизни.

Секундная стрелка бежит по циферблату. Карточка от Мымры прилипла к ладони.

Уйти нельзя остаться?

Бороться нельзя сдаваться?

Бесконечное множество вариантов знакомой конструкции. Главное – правильно поставить запятую.

Елена пошла вдоль дома. Некрасивое место. Квадраты окон мутны. Подоконники широки. Водосточные трубы пестрят ржавчиной, а кирпич черен, будто его дегтем измазали.

Елена знает такие дома. В них холодно и зимой, и летом. Сырость живет и пропитывает одеяла, подушки и одежду. Запашок пробивается сквозь вуали ароматизаторов и духов. Хуже его лишь вонь помойки. Баки ставят близко к окнам, а убирают через раз. И набившись доверху, мусор гниет и плодит мушиные полчища…

Самое отвратительное, что такие дома держат людей. От них не избавиться, как бы далеко ты ни уехал. Придет срок, и родные двери распахнутся со скрипом, а недовольная матушка скажет:

– Здравствуй, Ленка. Нагулялась?

Нет уж! Она не для того убегала, чтобы возвращаться. И удержится на свободе.

Кнопку звонка Елена нажала точно в срок. Дверь открыли, и человек в синем байковом халате сказал:

– Проходи. Бахилы надень.

Натягивая бахилы – все-таки не рассчитаны они были на пятидюймовый каблук, – Елена слышала, как щелкают замки, отрезая ее от внешнего мира. Руки дрожали. Сердце колотилось.

А если он псих? Если Мымра не помочь – избавиться от Елены желала? Глупости. Мымра и сама справилась бы. Одно слово, одно нажатие клавиши, и Елена исчезает из базы…

…Но не из жизни?

– Прямо, – скомандовал человек. – Звать как?

– Елена.

– Елена… Прекрасная… ну да.

– Я и вправду Елена! По паспорту!

– А я Дмитрий. По жизни.

Квартира поразила убогостью. Если этот Дмитрий и вправду такой спец, к которому лишь по рекомендации попасть можно, то почему нормальный ремонт не сделает? Старые обои. Древняя мебель. Комод точь-в-точь как у бабки Елены – скрипел постоянно, а разбухшие от сырости дверцы не закрывались.

И пастушка фарфоровая знакома, к ней пастушок полагался. Бабка расставляла статуэтки на разные концы полки, воздвигая между ними преграду из книг, а Елена жалела влюбленных и снова сводила вместе.

– Сюда, – Дмитрий указал на дверь, выделявшуюся среди прочих. Те – деревянные, крашеные, эта – железная и блестит металлом. И замок сейфовый.

Во что ты влипла, Леночка?

Тоскливо вспомнились решетки, стоящие на окнах.

Но за дверью оказалась не пыточная и не бордель, а обыкновенное стерильно-белое пространство студии. Вспыхнул свет, ослепив на миг. И жесткие пальцы Дмитрия вцепились в щеки, задрав голову.