Анатолий Афанасьев - Ярость жертвы Страница 6

— Ну ты даешь, — хихикнула она. — Вчера помнил, а сегодня забыл?

— Вчера была среда, а сегодня — четверг, — заметил я наставительно.

Глава пятая

Пришлось попотеть. Неделя минула, как сон, а мы еще и не приступали. Но в тяжких спорах выработали стиль. Колотились пока втроем — Зураб Кипиани, помешанный на готике, и Коля Петров, со студенческих времен мечтающий о Вечном городе.

В среду, ближе к вечеру, когда мы сидели в мастерской среди живописного развала набросков и были готовы перегрызть друг другу глотки, позвонил Гаспарян и пригласил меня для приватной беседы. Сказал, что уже выслал машину. Я попытался отнекиваться, но он и слушать не стал.

Гаспарян принял меня без церемоний:

— Как идут дела?

— Нормально.

— Можете что–нибудь показать?

— Такие проекты на лету не делаются.

Хозяин восседал за своим начальственным столом, а я — напротив, боком, за продолговатым столом для совещаний.

— Вы в курсе, — спросил Гаспарян, — что контракт вчерне подписан?

— Да, конечно. Мои помощники уже получили аванс. Спасибо.

Несколько секунд он разглядывал меня без улыбки и как–то чересчур пристально. Но в этом не было ничего оскорбительного. Купил работника — пощупай его хорошенько. Это мы понимаем.

— Хочу, чтобы наша встреча осталась между нами, — сказал Гаспарян.

— Как вам угодно.

— Ваш патрон, Георгий Саввич, производит впечатление серьезного человека и репутация у него хорошая. Не так ли?

— Фирма надежная, не сомневайтесь.

— В предприятиях такого масштаба деловая хватка еще далеко не все. Потребна особая энергия, если хотите — талант. А это, как я понимаю, ваша прерогатива. Фирма тут ни при чем.

— Были бы деньги. Талантов вокруг полно.

Гаспарян нажал кнопку селектора, и буквально через секунду секретарша внесла поднос с кофе. Одну чашечку поставила передо мной, другую, зайдя со спины, перед шефом. Только чашечка черного кофе, больше ничего. Ни печенья, ни молока, ни сахара. Зато чашечка — тонкого китайского фарфора, размером с наперсток. Гаспарян угадал мои мысли.

— Не удивляйтесь. Министерство нынче экономит на всем, особенно на накладных расходах… Так о чем мы говорили?

— Я не помню.

— Так вот — о таланте. Одного таланта тоже мало. Важно стремление употребить его с наибольшей отдачей. Есть ли оно у вас?

— Я и в наличии таланта не особо уверен, — признался я.

Гаспарян улыбнулся с пониманием:

— Тогда поставим вопрос иначе. Вас не смущает мой замысел? Средневековый замок под Москвой и все такое?

— Нормально. Почему нет?

— Есть люди, которые втайне посмеиваются. Боюсь, к ним относится и ваш многоуважаемый Георгий Саввич. Нет–нет, не надо возражать! В сущности, это не столь важно. Но мне бы не хотелось, чтобы именно вы, Саша, отнеслись к проекту, как к нелепой причуде богача. Более того, мне хотелось бы, чтобы мы подружились. Искренне. Задушевно. Как два умных человека, которые поставили перед собой общую цель. Вы верите мне?

— Конечно.

Это была сущая правда. Надо было быть вовсе бессердечным, чтобы ему не поверить. В его иссиня- черных зрачках вдруг засветилась тяжкая, свинцовая печаль человека, который уже купил все, о чем мечтал, и мучится, что не истратил и сотой доли наворованного.

Гаспарян гибко поднялся и шагнул к металлическому сейфу, стоящему в углу. Достал оттуда какую–то желтую вещицу. Протянул мне:

— Хочу закрепить наши отношения. Маленький предварительный подарок.

Это был роскошный, с выпуклыми боками, с голубоватой эмалевой вязью на крышке, портсигар. Судя по весу, золотой. Не то чтобы я почувствовал неловкость, но и радости не испытал.

— Не знаю, чем отдарюсь, — промямлил я.

— Работой. Настоящей, честной работой, как положено мастеру… Да вы не тушуйтесь, все главные подарки у нас впереди.

Аудиенция была закончена. На прощание миллионер сунул мне в руку визитку, где один из телефонов был подчеркнут.

— Звоните в любое время.

— Непременно.

Не заезжая в мастерскую, необычно рано я вернулся домой. Не хотелось никуда идти и готовить не хотелось, поэтому внизу, в магазине купил пачку пельменей и две бутылки свежего «Очаковского». Извечная трапеза холостяка. Перед ужином позвонил родителям и минут пятнадцать разговаривал с матушкой. У них все было вроде пока нормально, хотя отец чрезмерно надрывался в своей мастерской. Не вылезал оттуда с утра до ночи, хотя в этом не было никакой необходимости.

Шесть лет назад батю шуганули на пенсию с большого поста — директора обувной фабрики. Удар по его мужскому самолюбию был настолько силен, что несколько месяцев он балансировал между белой горячкой и инфарктом. Это было трудное время, когда к нему нельзя было и подступиться с каким–нибудь добрым разговором.

Спасение пришло откуда не ждали. Большую часть дня отец пропадал в гараже возле своего «Запорожца», там и напивался, там кто–то его и надоумил подрабатывать ремонтом машин. Копаться с автомобильными движками он всегда любил, вообще был истинно мастеровым человеком, дотошным и крайне добросовестным; а когда однажды перешагнул психологическую грань между тем, что можно помогать соседям в порядке любезности, и тем, что на этом, оказывается, можно зарабатывать на кусок хлеба с маслом, то как бы и пришло к нему второе мужицкое дыхание. Клиентура поначалу подобралась из соседних кооперативных гаражей, но постепенно ее круг расширился. Он арендовал помещение для мастерской и нанял двадцатилетнего паренька в помощники. Пить как отрезал, зато дома бывал редко. Забегал поспать да поесть горяченького, а иной раз, по летнему времени, и ночевать оставался в гараже, оборудовав себе там удобный лежак.

— Сегодня третий день, как нету, — пожаловалась мать. — Ты бы, сынок, подъехал к нему поглядел, чего он там чинит.

— Мама, о чем ты думаешь?!

— Чего там думать, кобель известный твой папочка. Ты–то весь в него уродился!

Повесив трубку, я задумался, покачивая в руке золотой портсигар. Мысли были скверные, смутные. «Кто они такие, — думал я, — эти новые победители, пустившие старую жизнь под откос и взамен навязавшие нам, смирным обывателям, какой–то отвратительный суррогат? Как устроены? Чему учат своих чистеньких, холеных детишек? Сознают ли хоть отдаленно, что натворили?»

Из желчного тумана меня вывел телефонный звонок. Голос в трубке женский, низкий, почти шепот, и я его сразу узнал. В голосе иногда больше индивидуальности, чем в походке. Это был как раз тот случай.

— Катя, ты?

— А это вы, Саша?

— Откуда ты узнала мой телефон?

— Он же записан на аппарате. Я списала, когда уходила. Не надо было?

— Как добралась тогда?

— Хорошо. Было уже утро. Я сразу поехала на работу.

— А сейчас ты где?

— Дома.

Я взглянул на часы — начало восьмого.

— Слушай, Кать, давай поужинаем вместе?

— Я хотела поблагодарить, вы…

— Сколько тебе надо, чтобы добраться до Центра?

— Ну, минут двадцать.

— Вот, а сейчас половина восьмого. Значит, через сорок минут встречаемся. Знаешь, где Дом архитекторов?

— Да. Но туда же пускают по удостоверениям.

— У меня оно есть… Договорились?

— Хорошо, я приеду.

Только положив трубку, я удивился. Куда это я разогнался и зачем? И что за дурная энергия во мне пробудилась, точно век воли не видал! Объяснение было самое примитивное: мне страшно захотелось увидеть эту девушку с быстрой речью, с худенькими плечами, с высокой грудью, с наивно–порочным взглядом. Оказывается, за всю эту сверхнапряженную неделю я ни на секунду о ней не забывал. Зацепила чем–то, а этого давно со мной не случалось. Двусмысленность нашего знакомства меня мало смущала. Я же не собирался вести ее под венец. Вызревал в меру пикантный любовный эпизодик, не более того.

На звонок в мастерскую ответил Коля Петров. Тон у него был такой, словно для того, чтобы подойти к телефону, ему пришлось вылезать из петли.

— Ты когда приедешь? — спросил он глухо.

— А что такое?

— Ничего такого, но или ты сейчас приедешь, или…

Тут трубку у него забрал Зураб:

— Саша, ты где?

— Что у вас там произошло?

— Ничего не произошло. Понимаешь, дружище, ты плохо объяснил Петрову, зачем его пригласил. Он решил, что мы собираемся строить большой девятиэтажный коровник.

После недолгой возни в трубке снова возник голос Петрова:

— Саша, приезжай немедленно, иначе я за себя не ручаюсь.

— Коля, прошу вас, не ссорьтесь. Отправляйтесь по домам, вам надо выспаться. Да и мне тоже.

Опять Зураб:

— Понимаешь, дружище, ему где–то в пивной сказали, что самый прочный материал для коровника — дубовый брус. Его надо лечить.