Морис Ренар - Таинственное превращение Страница 6

Я целый день находилась возле сестры, а ночью спала на складной кровати, которую ставила в будуаре для того, чтобы явиться по первому зову больной. Но, считая, что я должна спать спокойно по ночам, так как оставалась при ней неотступно весь день, сестра требовала, чтобы дверь из ее комнаты в будуар была заперта. Вы лучше поймете, для чего она прибегала к этой предосторожности, если я скажу вам, что не проходило ни одной ночи, чтобы она не испытывала отчаянной жажды. Ей были запрещены прохладительные напитки; она обычно звонила горничной, которая поспешно спускалась вниз и подавала ей горячую настойку. Вот для того, чтобы я не просыпалась от шума шагов горничной, она и требовала, чтобы дверь оставалась закрытой. На самом же деле я и во сне прислушивалась к малейшему шуму рядом и каждую ночь слышала, как сверху спускается девушка и проходит к сестре.

Однажды вечером — это было 19 августа — температура у сестры Жанны поднялась выше обыкновенного. Было очень жарко, очень душно, и ухудшение в ее состоянии можно было объяснить погодой. Я не обеспокоилась этим и, как всегда, ушла к себе, предварительно отворив у сестры окно под закрытой ставней, так как она жаловалась на отсутствие воздуха. Врач разрешал такого рода проветривание. На всякий случай я велела горничной закрыть это окно, когда она принесет настойку. Мари — так звали горничную — ушла в одно время со мной. Но в будуаре я нашла Жильберту… в одном белье…

— Я не могла уснуть в ту ночь, — сказала Жильберта, — и мне непременно хотелось еще раз поцеловать мамочку. О, я не забуду этого последнего поцелуя!.. Бедная мама! Я долго, долго обнимала ее! Когда я вошла в будуар, тетя уже легла… Продолжайте, тетя…

— Эта девочка была необычайно возбуждена, — продолжала мадам де Праз, — она попросила у меня разрешения спать со мной, я взяла ее к себе в постель и очень скоро заснула.

— А я, — прервала Жильберта, — не могла уснуть… Постель была узка, и было так душно, или, может быть, у меня было предчувствие… Я не смела шевельнуться, чтобы не стеснить вас, тетя… И всю ночь до рассвета лежала с открытыми глазами. Под маминой дверью была светлая полоса от ночника. И я ничего не слышала.

— А я спала очень крепко! — сказала мадам де Праз. — Между тем, при первых лучах солнца я вскочила с постели с неотступной мыслью: «Мари не приходила. Неужели Жанна не позвала ее? Ей лучше? Или хуже?..»

Сестра была мертва. Тело казалось мраморным от покрывавших его пятен.

Я позвала шурина. Он стоял, как безумный, перед очевидностью катастрофы и сразу даже не понял ее причины. Единственное существо, которое на его глазах умерло от молниеносного укуса змеи, был чернокожий… Вы понимаете, не правда ли, мне не нужно объяснять?..

Только через два часа стало известно, что исчезла змея. Ящик ее был пуст Она проскользнула через щель в ящике, которая оказалась шире, чем думали. Помещение для нее было сделано наскоро! А Гюи Лаваль был совершенно непредусмотрителен.

Известие об этом исчезновении внушило ему ужасное подозрение. Он внимательно осмотрел руки и ноги бедной Жанны. Тогда только он разглядел на левой кисти почти незаметный укол, обнаруживающий укус змеи.

Можно было подумать, что змея жестоко отомстила за те пытки, которым подвергал ее шурин.

Я вам не стану описывать ни слез, ни леденящего ужаса, которые вызывала в нас мысль об этой скрывшейся змее, убежища которой никто не мог обнаружить. Где же могла быть эта змея? В парке? В замке?.. Само собой разумеется, что ее начали искать прежде всего в комнате сестры. Ее там не нашли. Но легко было проследить, как она вошла и вышла. Для того чтобы войти, она воспользовалась….

— Окном? — спросил Жан Морейль. — Приоткрытым окном?

— Да, — сказала Жильберта, — окном или, вернее, ставнями, сплошными, наглухо закрытыми железными ставнями, в каждой из которых вырезано маленькое отверстие в виде сердечка. Очевидно, змея вошла через одно из этих «сердечек». Благодаря ночнику они были видны в темноте. Ее привлекли эти светлые пятна, и она проскользнула в одно из них.

— Но каким образом? На стене были шероховатости?

— К несчастью, это было легко, — объяснила мадам де Праз. — Стены замка обвиты столетним плющом. Стебли его толщиной с древесный ствол. Толстые ветви обрамляют окна; одна из таких ветвей находилась на расстоянии четверти метра от «сердечка». Змея могла обвиться частью туловища вокруг ветки и просунуть голову в отверстие…

— Ну а чтобы спуститься в комнату?..

— Скользнуть по ставне вниз, опереться о шпингалет окна, который я как раз застегнула перед сном, чтобы не скрипела рама; потом скользнуть на какой-нибудь соседний стул, с него на ковер и подползти к белой руке, которая, допустим, свесилась с постели…

— Да, — согласился Жан Морейль, — все это вполне логично. Но не было ли других отверстий, через которые змея могла бы проскользнуть?

— Никаких! — подтвердила Жильберта.

— Вентилятор?

— Нет!

— Какая-нибудь отдушина?

— Да, была, но с очень частой решеткой.

— Камин?

— Он был закрыт сверху донизу металлическим щитом.

— Крысиная нора где-нибудь?

— Нет, нет!

— А двери?

— Мама не была трусихой, — сказала Жильберта, — но, любя жить в нижней комнате, она в то же время желала чувствовать себя в безопасности; обе ее двери (одна наверх, другая в будуар) были снабжены задвижками. Конечно, дверь в будуар с тех пор, как я ночевала внизу, оставалась свободной. Между моей и маминой комнатой был только будуар. Ну а дверь наверх, которая тоже находилась недалеко от постели, была всегда на задвижке. Возле мамы лежал железный прутик, которым она могла открывать дверь, не вставая с постели. Я даже сама задвинула задвижку перед сном и только утром откинула ее, когда бросилась за отцом. Значит, в эту ночь мама не позвала горничную и не отодвинула задвижку для того, чтобы она могла войти; и змея не могла воспользоваться ни этой дверью, ни щелкой какой-нибудь, так как дверь всю ночь оставалась закрытой.

— Но ведь змея могла вползти в комнату раньше, чем двери были заперты, — заметил Жан Морейль. — Она могла свернуться где-нибудь под кроватью…

— Это предположение тоже разбирали, — ответила мадам де Праз. — Но я и Жильберта ушли из комнаты в половине десятого; а привратник замка, делая свой обычный обход, видел змею в ящике в половине одиннадцатого.

— Откуда следует, — заметила Жильберта, — что змея могла выскользнуть из своей клетки между половиной одиннадцатого и часом ночи.

— Почему часом ночи? — спросил Жан Морейль.

— Потому что как раз в это время мама просыпалась и звала горничную. А в эту ночь она этого не сделала, оттого что скончалась.

— Это только предположение. Для того чтобы выползти, мне кажется, змея не могла воспользоваться «сердечком».

— Вы правы. Все признали, что это если и не совсем возможно, то маловероятно; а надо допустить, что убежала змея через ту или другую дверь в течение тех двух ужасных часов, которые протекли со времени нашего пробуждения до того момента, как мы бросились искать ее, то есть когда отец догадался, что это ее дело. Когда мы с тетей утром вошли в мамину комнату, змея, вероятно, находилась где-нибудь поблизости, прячась в каком-нибудь углу, под кроватью, за шкафом, что ли!.. Я до сих пор дрожу, когда вспоминаю об этом…

Где змея? Этот ужасный вопрос тяготел над нами, ввергал нас в отчаяние… Следующие за этим дни и ночи мы проделали все на свете, чтобы найти ее. Передвинули мебель, сняли деревянную обшивку со стен. Исследовали водопроводные трубы, печи, выкурили дымом калориферы, заложили цементом решительно все отверстия. Парк был осмотрен пядь за пядью, деревню и лес обошли во всех направлениях. И ничего не нашли! Но все это не имело смысла, потому что существуют поры, существуют дупла деревьев, трава — словом, тысячи мест, в которых пестрая змея может оставаться совершенно незаметной, в неподвижном состоянии; а движется она с такой быстротой, что всегда возьмет верх над вашей хитростью.

Мне не было еще тринадцати лет Все это произвело на меня такое впечатление, что меня пришлось увезти. Люверси мне казалось адом. Я всюду видела змей… И теперь еще — вы сами в этом убедились…

Жан Морейль выслушал рассказ с самым учтивым вниманием и даже поборол ради него свою легендарную рассеянность.

Он спросил с видимым интересом:

— Ну а потом?

— Никто никогда не видел эту змею, — сказала Жильберта, — но что это доказывает? Ровно ничего! Они живут сто лет!.. Во всяком случае, в Люверси я не вернусь ни за какие сокровища!

— Как? Вы туда ни разу не ездили?

— Ни разу. Мне страшно. Для того чтобы я поехала, нужно, чтобы мне показали труп этой змеи! О, я ее узнаю! Еще одной такой не найти. Меня не обманули бы!..