Всеволод Иванов - Голубые пески Страница 6

- Умойся, - сказал Кирилл Михеич.

Лицо у нее распускалось теперь поздним румянцем - густым и по бокам ослабевших щек. Нога же стучала легче и смелее. И где-то еще пряталось беспокойство, за глазом ли, за ртом ли, похожим на заплату стертого алого бархата, - отчего Кирилл Михеич повторил сердито и громко:

- Умойся.

Из своей комнаты выпрыгнула упруго Олимпиада и, махая руками под вышитым полотенцем, крикнула:

- Надо, надо!.. День будет горячий - пятьдесят потов сойдет. Сергевна, ставь самовар!..

И верно - день обрушился горячий и блестящий. Даже ядреные тени отливали жирными блесками - черный стеклярус...

Самовар на столе шипел, блестел и резал глаза - словно прыгал и вот-вот разорвется - бомба золотая... Сквозь тело, в стулья, в одежду шел-впитывался жар и пот. Потное пахучее стонало дерево, кирпич и блестящий песок.

А жизнь начиналась не такая, как всегда. Ясно это было.

Разговоры тревожные. Тревожны неровные пятна пудры, румян и застегнутое кое-как платье.

Хрипло - задыхаясь - ревел пароход.

- Куда их?

- Плывут, что ли? Уходят?

Один только Кирилл Михеич сказал:

- Дай-то Господи! Пущай!

Да за ним повторила старуха-генеральша на крыльце.

У палисадника остановилась Варвара. Заглядывая в окна, говорила намеренно громко. От этого ей было тяжело, жарко и развивались волосы на висках.

- Братья у меня уезжают в Омск. У них отпуск кончился.

- А раны?

- Зажили. Только пока еще на костылях. В Петербурге большевики волнуются, - порядочным людям там быть нужно. Мама очень встревожена, говорят - по Сибирской линии забастовка... Вы не знаете?..

Ничего Кирилл Михеич не знал. Выпил положенные четыре стакана чая, вытер лоб и подумал: "надо итти". А итти было некуда. На постройке - из окна, из палисадника видно - нет рабочих. Нет их и на казачьей площади все у парохода. Туда же верхами промчались киргизы-джатачники.

Потоптался у плах. Зачем-то переложил одну. Подошел старик Поликарпыч, тоже помог переложить. Так всю грядку с места на место и переложили. Сели потом на плахи, и старик закурил:

- Таки-то дела...

- Таки, - сказал Кирилл Михеич. - Дай закурить.

И хоть никогда не курил, - завернул. Но не понравилось, - кинул.

Главное - пока не начиналась хлебная уборка, у киргиз и казаков лошади свободны. Из бору можно бы много привести сутулков и плах. Не привезешь - зимой переплачивай... Это главное, - потом известка, - плоты задержатся - лопнут скрепы, - глядишь сгорела. Тут тебе и нож в бок...

И ничего ни у кого спросить нельзя. Никто не знает. Бумаги летят как снег, - засыплет буран смертельный. К Запусу как подступить? Был бы человек старый, степенный, - а то мальчишка.

Впопыхах прибежал киргиз - работник о. Смирнова.

- Айда... Завут, бакчи.

И ушел по улице, махая рукавами бешмета и пряча в пыли острые носки байпак.

Хотел не пойти Кирилл Михеич. Бакчи за церковью, а к церкви кладбищенской итти через два базара, - жар, духота, истома.

Все же пошел.

Лавки некоторые открыты. Как всегда гуськом, словно в траве ходят от лавки к лавке, прицениваются киргизы. Толстые ватные халаты - чапаны перетянуты ремнями, в руках плети. Киргизки в белых чувлуках и ярких фаевых кафтанах.

Торговцы - кучками, указывают на берег. Указывай, не указывай, - ничего не поймешь. На досчатых заборах измазанные клейстером афиши, воззвания. Красногвардеец, верхом с лошади, приклеивал еще какие-то зеленые. Низ афиши приклеить трудно, - длинная, - и висла она горбом, пряча под себя подписи. А подписано было: "Василий Запус".

Протоиерей о. Степан Смирнов сидел на кошме, а вокруг него и поодаль - люди.

- Присаживайтесь, Кирилл Михеич. Арбузу хотите?

- Нет.

- Ну, дыни?

- Тоже не хочу.

- Удивительно. Никто не хочет.

Учитель Отгерчи кашлянул и, взяв ломоть, сказал:

- Позвольте...

На что протоиерей протянул ему ножик:

- Герой. Кушайте на здоровье. Арбуз нонче поразительный. Дыню не видал такую. А все зря.

А на это архитектор Шмуро сказал:

- Из Индии на континент всевозможный фрукт вывозится. А у нас - бунт и никто не хочет не только арбузов, но и винограда.

- Угостите, - сказал Отгерчи. - Съем виноград.

Здесь встал на колени Иван Владимирович Леонтьев. На коленях стоять ему было не удобно, и он уперся в арбуз пальцами.

Саженях в пятидесяти из шалаша выполз старик-сторож и ударил в трещетку, отгоняя ворон от подсолнухов. В городе орал пароход; у Иртыша стреляли. Ломкие под кошмой потрескивали листья. Тыквы - желтые и огромные - медово и низко пахли. И еще клейко пах горбатый и черноликий подсолнечник.

Леонтьев, перебирая пальцами по арбузу, как по столу, говорил:

- Граждане! Нашему городу угрожает опасность быть захваченным большевиками. Имеются данные, что комиссар Запус, приехавший с западного фронта, имеет тайные инструкции избрать Павлодар базой организации большевицкой агитации в Киргизской степи, Монголии и Китае. Имеются также сведения, что на деньги германского правительства, отпущенные Ленину и Троцкому...

- Сволочи!.. - крепко сказали позади Кирилла Михеича. Он обернулся и увидал сыновей генеральши Саженовой.

- В противовес германским - вильгельмовским влияниям, имеющим целью поработить нашу родину, мы должны выставить свою национальную мощь, довести войну до победоносного конца и уничтожить силы, мешающие русскому народу. С этой целью, мы, группа граждан Павлодара, с любезного разрешения о. Степана, созвали вас, чтобы совместно выработать меры пресечения захвата власти... Нам нужно озаботиться подготовкой сил здесь, в городе, потому что в уезде, как донесено в группу Общественного Спасения, группирует вооруженные силы среди казаков и киргиз капитан Артемий Трубучев...

- Артюшка-то!.. - крикнул отчаянно Кирилл Михеич. Посмотрел тупо на Леонтьева и, не донеся рук до головы, схватился за грудь. - Да что мне это такое!.. Сдурел он?..

- Не прерывайте, Кирилл Михеич, - проговорил печально Леонтьев и, хлопая ладонью по арбузу, продолжал, нерешительно и растягивая слова, высказывать предложения Группы Общественного Спасения: - Захватить пароход... Арестовать Запуса - лучше всего на его квартире... Казакам разогнать красную гвардию... Командировать в Омск человека за оружием и войском... Избрать Комитет Спасения...

Был Леонтьев сутуловат, тонок и широколиц, - словно созревший подсолнечник. Голос у него был грустный и темный: ленивый и домохозяйственный, любил он птицеводство; преподавал в сельско-хозяйственной школе геометрию, а отец у него - толстый и плотный баболюб (держал трех наложниц) имел бани.

Рядом с ним на кошме сидел Матрен Евграфыч, пожилой усталый чиновник с почты. Шестой год влюблен он в Лариссу, дочь Пожиловой - мельничихи, и Кирилл Михеич помнил его только гуляющим под руку с Лариссой. А сейчас подумал: "чего он не женился".

За о. Степаном, рядом с братьями Саженовыми, был еще бухгалтер из казначейства - Семенов, лысый в пикейной паре. Он был очень ласков и даже очки протирал - словно гладил кошку. Он увидал, что Кирилл Михеич смотрит на него, подполз и сказал ему на ухо:

- Глупо я умру. Нехорошо. Чего ради влип, не знаю...

Тут Кирилл Михеич, вспомнив что-то, сказал:

- А по-моему, плюнуть...

Леонтьев поднял руки над арбузом и спросил нерешительно:

- На что плюнуть...

Кирилл Михеич пошевелил бородку по мягкой кости и ответил смущенно:

- Воопче. Зря, по-моему. - Он вспомнил Саженову-старуху и добавил: Вырежут...

- Большевики?

- Обязательно. О чем и говорят. И Артюшка зря лезет. Я ему напишу, а бабе его от квартеры откажу. Хоть и родня, а мне из-за них помирать какой план? Брось ты, Иван Владимирыч... На казаков какая надежа. Брехать любят, верно. Я с ними церква строил, знаю. Хуже киргиз.

- Следовательно, с предложеньями группы вы не согласны.

Кирилл Михеич вынул платок, утер щеки, высморкался и опять сунул платок:

- Силы у вас нету...

- Две сотни казаков хоть сейчас. Под седлом.

- Вырежут. Впрочем, дело ваше, а меня, Иван Владимирыч избавь. Мое дело сторона...

Протоиерей грохнул арбуз о кошму и вскочил.

- Вот и води с таким народом дела! - закричал он пронзительно.

Вороны метнулись от подсолнечников. Он сбавил голос:

- Раз у тебя родственник Артемий Иваныч такой, за родину, я и думал. Не подгадит, мол, Кирилл Михеич...

- Родственник-то он по жене... А жена... воопче.

- Воопче, воопче!.. - закричал опять протоиерей. - Вы не воопче говорите, а за себя. Ради вас же стараются... Я думал подряды вам устроить побольше. Семнадцать церквей получили.

- Что вы меня, отец Степан, церквами-то корите? Я их не воровать берусь, а строить. Да ну их...

Протоиерей торопливо перекрестил его. Кирилл Михеич сплюнул и сказал тише:

- С такими работниками сартира не выстроишь, не то что в готическом стиле. Надоели они мне все. Столько убытков несут - и я и они, Господи...

Шмуро громко вздохнул: