Ядерные материалы - Андрей Алексеевич Молчанов Страница 6

Крымская хрупкая девушка Зоя, подарившая ему сына, уже давно умерла, сын женился на американке и уговорил его, Забелина, продав квартиру, переехать к нему в Штаты, а он и согласился — с решимостью обреченного. И что им руководило — до сих пор и сам не поймет. Опротивело все, наверное. То, чем он жил, пошло прахом. Все ценности. Ложные, как выяснилось. Неложными оказались торгашество, наглость, сила, умение хапнуть и оттолкнуть ближнего, а то и убить его, если мешает он тебе в дележе того или иного сладкого пирога.

Да, ему попросту тяжко и муторно стало жить в стране, напоминавшей кладбище всего былого. И — уехал.

А далее последовали предсказуемые в общем-то события: деньги испарились благодаря прогару бизнеса сыночка, с кем рассталась капризная и очень логичная американка, претерпев абсолютно невыносимое для ее натуры финансовое недомогание.

Сыночек отбыл на заработки в Канаду, а он, Забелин, пошел трудиться таксистом. Купил на последние деньги подержанный «Линкольн», взял в аренду радио и начал кататься по дебрям города и штата Нью-Йорк, тупо зарабатывая доллары.

Особо себя он не утруждал, главное — чтобы хватало оплатить рент квартиры и нормально поесть, но вот-таки случилась незадача — «Линкольн» угнали.

И тут же другая беда грянула: затяжной жестокий радикулит.

О работе таксиста с постоянной сверлящей болью в позвоночнике, отзывавшейся пламенным взрывом на каждом ухабе и снопом искр в зачарованных очах, надолго можно было забыть. Лечение представляло проблему: на инвалидность, дающую льготы, он не тянул, а гуманизм докторов выживал здесь лишь на обильно удобренной долларами почве.

И вот уже прошли две недели, как он перебрался в «шахтерский» райончик, сняв комнату у бедной соотечественницы, живущей в Штатах нелегально и работающей сиделкой на дому у умирающих больных СПИДом и раком. Начав ту форму жизни, что определяется неопределенным термином: «существование».

Соотечественница, также бывшая москвичка, вдова, выдавшая дочь замуж за парня, живущего в Таллине, но перспективой тещи-домработницы не прельщенная, дама обаятельная и бойкая, предложила Забелину компромисс: дескать, пусть он ни о чем не волнуется, зарабатывает она достаточно, если надо, то и машину ему новую купит, но давай-ка, дружок, жить в браке: хочешь — фиктивном, а хочешь в настоящем.

Трудолюбивая и пробивная баба располагала и трехкомнатной квартирой в Москве, предназначенной в случае получения ею американской грин-карты к выгодной продаже, а грин-карту ей в этаком варианте обеспечивал Забелин, категорически к браку не склонявшийся.

Они уже с неделю спали вместе; он, проснувшись поутру и поедая приготовленный сожительницей завтрак, угрюмо разминал нывшую поясницу, раздумывая о том, что слова о фиктивке — конечно же, уловка. Пройдет какое-то время, он наверняка привяжется к этой чужой бабе, причем привяжется не душой, нет; привяжется подобно бездомному псу, попавшему с холодной и враждебной улицы в сытый дом и тревожащийся об одном: как бы не выкинули тебя с теплого порога, а нравится она тебе или нет — размышления досужие, главное — выжить! Но с другой стороны — способен ли выжить он, Забелин, самостоятельно? И так ли уж плох предложенный компромисс, дорога к которому, равно, впрочем, как и к любому иному компромиссу, изобилует многочисленными указателями?

Указатели же таковы: стабильное жилье, домашние обеды, возвращение к таксистскому труду, ухоженность и безмятежность… Ну, исполнение пару раз в неделю супружеского… к-хм… долга… Так зачем же, обливаясь потом, двигаться вперед, когда все и так идут тебе навстречу?

Он остановился, переводя дыхание.

Боже… До чего докатился. Безнравственность, говорите? Вот она омерзительная прежде всего тем, что бьется в башке твоей вполне логическое подозрение: а не бросит ли тебя твоя заботливая спутница жизни, как только получит кусок пластика со смазанной фотографией и отпечатком пальца — венцом ее сегодняшних устремлений? Зачем ты ей нужен — старый больной лентяй с хроническими депрессиями? Вот что тебя, кстати, и волнует! Волнует, как бы годика через два вновь этой же дорожкой со своими сегодняшними проблемами не идти!

Посмотрел с прищуром на блеклое осеннее небо, на сизую полосу океана.

«Да, зима идет, — подумал он, и на него повеяло мертвенным покоем. — Эта зима убьет меня. Но куда деться? Куда?!»

Перейдя улицу, остановился у стеклянных дверей новенькой сверкающей многоэтажки. Газончик у фасада был засажен молодыми, но уже прочно прижившимися на американской почве березками.

В данном доме обитали выходцы из Страны Советов, деловые люди, умудрившиеся сделать в Штатах солидные состояния. В кругах местной эмиграции данный «билдинг» именовался домом воров в законе.

Охранник на входе попросил у Забелина документик, затем позвонил в квартиру, куда направлялся визитер, и, заставив расписаться его в книге посетителей, дал положительную санкцию на подход к лифту.

Лощеная кабинка с зеркалами, пропахшая изысканными духами и псевдофруктовой химией, вознесла бывшего офицера ВМФ на шестой этаж престижного строения, где обитал извечный спонсор и начальник Забелина на временных американских подработках и службах — Володя, или же, в англоязычной версии, Уолтер.

Володей Забелин искренне и тепло восхищался.

Во-первых, в отличие от основной массы местечковой совдеповской эмиграции Володя, также бывший офицер, хотя и сухопутных частей, обладал недюжинным интеллектом, прекрасно говорил по-английски и, несмотря на жесткий прагматизм, всегда протягивал руку помощи слабым, никого не обманывал, отличаясь как работодатель неслыханной щедростью.

В свое время Володя считался крупнейшим бруклинским автодилером, Забелин работал у него на подхвате, и вскоре они сблизились — видимо, выделил процветающий бизнесмен бывшего моряка из череды борющихся за каждый потертый зеленый доллар свежеиспеченных эмигрантов и нелегалов; видимо, узрел в нем не приспособленца, а хоть малую, однако — личность, оказавшуюся здесь, в Америке, не благодаря погоне за миражами и длинным баксом, а волею безысходных обстоятельств.

Впрочем, в свое время и Володя не очень-то и стремился в загадочную крепость империализма. Служил в армии, на будущий маршальский жезл не рассчитывая, но должность заместителя по тылу видя во снах; поссорившись с комполка — хамом и самодуром, дал волю эмоциям, приложив к черепу военачальника тяжелую стеклянную пепельницу, а далее, успешно откосив в психушке, из армии уволился, открыв подпольный цех по пошиву модных мужских костюмов. Цех процветал год, после чего зачах под железной ступой социалистической милиции, радеющей исключительно за государственный ударный труд. И встала перед Володей дилемма: тюрьма или эмиграция. Выбор был очевиден.

Володя — седой крепыш с обаятельной улыбкой — провел гостя в холл.

Забелин не без тоски вздохнул, сравнивая это жилище — чистое, уютное, обставленное новенькой итальянской мебелью — с обстановкой своего нынешнего прибежища.

Светлый мягкий ковролин, хрустальные светильники