Сирены Амая - Николай Ободников Страница 6

Едва Назар выбросил окурок, как из дверей, пригнувшись, вышел рыбак. Протянул руку. На ладони, насквозь провонявшей рыбой, лежал пожелтевший, смятый листок блокнота. В центре бумаги покоилась бусина – черная и пористая. Размерами она чуть не дотягивала до ногтя большого пальца мужчины.

Назар взял бумагу и шарик, перевел недоумевающий взгляд на рыбака:

– Что это?

– То, что ты купил за свои четыре тысячи, полицейский. Люди с острова всегда оставляют список – чтобы мы наперед знали, что им потребуется.

Вглядевшись в водянистые глаза мужчины, Назар увидел в них страх. Рыбак боялся. И не того, что его лишат странного заработка, нет. Этот страх был сродни тому, что испытывает человек, который не способен самостоятельно остановить нечто для себя неотвратимое. Вроде удаления желчного пузыря или падающего лезвия гильотины.

– И когда они планируют вас проведать? – поинтересовался Назар.

– Мы не знаем. Никто не знает. Как только мы собираем необходимое, они приходят. Просто заявляются посреди ночи и забирают свое. Так это и бывает.

Повторив себе под нос «так это и бывает» еще раз, рыбак обогнул угол дома и отправился вглубь грязного двора. Лай зверюги стих, сменившись поскуливанием.

– Эй, купи пацану чего-нибудь! – крикнул Назар, особо и не рассчитывая, что его услышат.

Колени отказывались гнуться от холода, и оперуполномоченный, выйдя на разбитую дорогу, тянувшуюся вдоль деревенских домов, достал смартфон. Небо прямо на глазах становилось черным. Вот-вот пойдет дождь. Море тревожно рокотало.

Назар взмолился про себя, чтобы по Красной Нерке все еще кто-нибудь бродил. Тогда бы его без проблем доставили к трупу – холодному олицетворению этого утра. Ковылять второй раз по берегу было выше всяческих сил.

Но перед тем, как обзванивать тех, кого могли бросить на это дело, Назар спрятал шарик в куртку и развернул бумажку. Брови оперуполномоченного поползли вверх.

Список был чертовски странным.

6. Экотаон и камни

Земляная шелуха камня неожиданно поддалась, и пальцы Марьятты вонзились в нечто твердое. Безымянный палец на правой руке обожгло болью. Ноготь отошел от фаланги и теперь напоминал окровавленное надкрылье насекомого.

Марьятта плюхнулась на землю и уперлась в нее коленями. Надвинула кепку-шестиклинку на глаза. Обхватила здоровой рукой камень и принялась выкручивать его из земли. Плуг, который она же полчаса назад и тащила, пока сзади за ним вышагивал Юсси и вытаскивал из земли камни.

– Прокля́тый камень, – пробормотала Марьятта. – Пусть будут прокляты твои дети и твоя холодная жена.

– Хорошо сказано.

Марьятта обернулась, хоть и боялась, что ее слезы заметят. Слезы приравнивались к предательству: плачешь – значит, недоволен. Вот почему шестиклинка была сдвинута почти к самой переносице. Девушка встретилась взглядом с Юсси. Парень вынимал из земли камень вдвое больше, чем тот, с которым пыталась совладать Марьятта.

Мгновением позже камень с грохотом ударился о дно помятой тачки, а сам Юсси распрямился. Ветер шевелил белые волоски на его предплечьях.

«Сильный, высокий, настоящий», – пронеслось в голове Марьятты.

Стоило ей так подумать, как в груди возникла боль. Перед глазами возникли образы двух зеленых холмов, которые уже через миг вспыхнули ярким пламенем.

«Пожалуйста, не надо. Я не хочу этого больше вспоминать… пожалуйста…»

Сипя от боли, Марьятта осторожно налегла на камень. Тот немного сдвинулся под ее весом, и она, шмыгнув носом, улыбнулась. Взглянула вперед, пытаясь оценить, сколько еще осталось.

Она и другие мужчины – настоящие и такие, как она, – трудились на лесном поле. Само поле представляло собой прерывистые полосы, разделенные в хаотичном порядке соснами. Находясь в тени хвойных великанов, труженики вспахивали и очищали участки земли длиной в тысячу метров. Тайга скрывала и кормила общину.

Саргул иногда посылал неподвижных белых птиц, чтобы найти их, и тогда Амай в отместку заставлял деревья расти пуще прежнего. Так облачный демон и подземный бог состязались в давней и бесконечной игре, известной человеку с древности. Они играли в прятки. Но вот беда: никто не мог с уверенностью сказать, кто кого искал.

Наконец Марьятте удалось совладать с камнем, и она зашвырнула его в тачку. Каждую весну остров выталкивал из себя вот такие подарочки, и объяснений тому не было. Поле обрабатывали каждый год, полностью очищая его от камней, но земля бунтовала и злилась, порождая все новые и новые глыбы. Говорили, что таким образом Амай дает шанс показать силу, но Марьятта в это не верила. Она была убеждена, что у этих капризов имелось настоящее объяснение, не связанное с чьей-то сверхъестественной жестокостью.

– Экотаон, ты кровоточишь, – внезапно сказал Юсси.

Марьятта опустила глаза и обнаружила на своей желтой сорочке пятна крови. Крошечные, будто слезы. В тех самых местах. Тело опять рыдало, вспоминая о сгоревших зеленых холмах, что, конечно же, никогда не были холмами и тем более зелеными.

– Мое имя Марьятта, – чуть ли не жалобно напомнила она.

– Это имя женщины, – Юсси пожал плечами, – а ты уже не она. Красный Амай решил, что ты – мужчина. Так что либо мужское имя, либо экотаон, сама знаешь.

«Экотаон».

Это слово обозначало мужчину, который по ошибке родился женщиной. Вот так. По чьей-то ошибке человек родился не тем, кем следовало. Разум Марьятты охватили черные вспышки ненависти и страха. Экотаон. Да, теперь она тоже экотаон – изгой, некое промежуточное звено между мужчиной и женщиной.

Марьятта опять взглянула на Юсси. Тот, задрав голову, следил, как за ветвями сосен гаснет в чернеющих облаках солнце.

– Там дождь, – неопределенно протянул он и вернулся к работе. Очередной камень, обсыпанный землей, ощутил на себе силу его рук.

– Почему? – тихо спросила Марьятта.

– Ты что-то сказал, экотаон?

– Ничего, просто с камнем ругаюсь.

– Всыпь этой заразе по первое число. – Юсси поплевал на ладони и закряхтел, поднимая камень.

«Ты ведь тоже не идеален, Юсси, разве не знаешь?» – подумала Марьятта.

Красный Амай обожал, когда люди рождались непохожими друг на друга. Поэтому Юсси был награжден кривым позвоночником и сильными руками, а Марьятта – ногами с птичьими ступнями, как и бедняжка Аннели.

Какое-то время ей мнилось, что они половинки разломанного дерева. Соедини такие – и образуется нечто целое, волшебное, лучшее, из чего возникнет счастливый поющий лес.

Но воссоединения не произошло. Никакого. Совсем.

Когда Марьятте исполнилось тринадцать, ее впервые отвели в Яму Ягнения. Три дня ей полагалось ублажать мужчин. Это время она провела в полнейшем одиночестве. Так было и в последующие семь раз. Почти два года Марьятта ждала, но никто так и не возжелал плачущую в колодце девочку.

Не пришел даже Юсси, когда ему исполнилось пятнадцать. В этом