Андрей Троицкий - Капкан на честного лоха Страница 61

Темное небо прямо на глазах наливалось голубизной. Было довольно светло, но фонари почему-то ещё горели. Четыре утра, глухое время. Город спал и видел сны. Окна ближнего дома отражали рассветные сумерки. Ветер гонял пыль и бумажный мусор. Климов с Цыганковым молча сидели на лавочки и курили.

В пятом часу из-за угла дома вышел Эдик Балагуев, переодевшийся в джинсы и красную безрукавку. На плече официанта висела спортивная сумка. Эдик подошел к машине, вытащил из кармана ключи, нажал кнопку брелка. Он уже открыл дверцу, но тут из кустов вынырнул Цыганков. Эдик вздрогнул от неожиданности.

Цыганков шагнул вперед, вытер кулаком мокрый нос.

– Слышь, братан, мне бы ещё один чек.

Балагуев выпучил глаза.

– Ты что, охренел? Я с собой дерьма не ношу. Приходи сегодня вечером в клуб. Там все получишь.

Он уже хотел залезть в машину, но Цыганков задрал рубашку и вытащил из-за пояса пистолет. Климов подкрался сзади. Ствол обреза ткнулся в спину Балагуева.

– Надо поговорить, чувак, – сказал Климов. – Давай без глупостей.

– Да вы чего, ребята… Вы чего…

Эдик растерялся, но понял, что с ним не шутят. Но опасность не так велика. Ясно, что на него наехали наркоманы, у которых кончилась капуста, но срочно требуется новая доза дури. Несколько раз такие неприятные эпизоды уже случались, но всегда удавалось договориться мирно. В случае чего, можно отдать пару чеков, которые спрятаны под днищем сумки. Если ты толкаешь наркоту, будь готов к неприятностям. Своего рода профессиональный риск.

Цыганков обошел «Фольксваген» спереди, сел на переднее пассажирское место, захлопнул дверцу. Климов подтолкнул официанта.

– Садись в машину.

Эдик покорно опустился на водительское место. Климов открыл заднюю дверцу, сел, приставив ствол обреза к шее Балагуева. Свободной рукой он снял шапочку с козырьком и темные очки.

– Посмотри на меня, – скомандовал Климов.

Балагуев обернулся назад, поморщился, напрягая память. Вроде знакомая морда.

– Не вспомнил? – Климов вытащил из кармана фотографию Меркиной. – А её помнишь? Ну, помнишь?

– Помню, – процедил Эдик, теперь он узнал и Климова. – Столько времени прошло…

– Кто убивал девчонку? – спросил Климов.

– Не я, не я, клянусь.

– Знаю, что не ты. Спрашиваю, кто?

Балагуев до крови прикусил губу.

– Если ты расскажешь все, как было, будешь жить, – пообещал Климов. – Обещаю тебе, что мы выйдем из машины, а ты поедешь домой, спать. Лично ты мне не нужен. Нужны только исполнители. Но если соврешь, на легкую смерть не надейся. Только слово лжи…

– Я все расскажу, – пробормотал Балагуев. – Я давно знаю одного чувака, Максима Короленко. Обратился к нему с этой проблемой. А Короленко подписал на дело своих друзей. Потому что сам крови боится. Одного парня зовут Валера Чайкин. Другого Сергей Осколупов.

– Где найти Максима Короленко? Что он за хрен?

– Теперь он директор ломбарда «Вавилон». Точного адреса я не знаю, но ломбард находится где-то рядом с центром. У Короленко дядя какой-то крутой бизнесмен. Приткнул его на это место. Короленко никогда не кололся. Курил, глотал колеса. Позже лечился от наркомании, говорит, что навсегда завязал.

– А двое других?

– Осколупов работает в фото ателье, – Балагуев подробно описал, где находится фото ателье. – Чайкин совсем опустился, тащит из дома последние вещи. Запиши адрес…

– Почему именно эти люди убивали девчонку? Почему они?

Балагуев с третьей попытки прикурил сигарету, спички ломались, он никак не мог справиться с дрожью рук.

– Ну, эти кретины брали у меня товар, а платить было нечем, – он глубоко затянулся. – Что я им, сукам, мать Тэреза? Вот я и предложил рассчитаться… Как бы это сказать. По-другому рассчитаться.

– Кровью? – уточнил Климов.

– Можно так сказать. Прощаю долги и ещё плюс пять сотен гринов на нос. Короленко был должен мне больше других. Он уговорил Осколупова и Чайкина, потому что те колебались до последнего.

– И они согласились? Одного человека убили, а другого отправили гнить в лагеря? За эту мелочь? За пять сотен?

– Еще бы, не согласились, – усмехнулся Эдик. – Мое предложение для них, как дар божий. Радовались, как дети. Дел на пять минут и такие деньги. Сколько дряни можно купить.

Климов опустил обрез, положил его себе на колени.

– А почему ты подставил именно эту девчонку? Именно Меркину, а не какую-нибудь гостиничную потаскушку?

– А чем она лучше потаскушки? Она была дурой, полной сукой. Я трахнул её пару раз, от нечего делать. Кстати, она и трахаться не умела. Ноги раздвинет и лежит мечтает, сука. Так она после этого возомнила себе какую-то неземную любовь. Бегала за мной, как собачонка, звонила мне домой среди ночи, каждый день ждала возле работы. Я натурально охренел от нее, на стенку полез. Не знал, как отвязаться. Она на все была согласна.

– И что дальше?

– Ну, и тут Островский предложил мне это дело. Я попросил Меркину не отказываться, если мужчина предложит пройти в номер. Сказал, что трахаться не придется. Мужику, то есть вам, подмешают в шампанское химии, вы вырубится, а она уйдет. Так нужно для меня. Так нужно для дела. Якобы вы должны хорошим людям большие деньги и не хотите возвращать. Это вроде как урок, предупреждение. И эта дура согласилась. Поверила во все это дерьмо. Говорю же, чокнутая сучку.

– Сколько тебе заплатил Островский?

– Платил Ашкенази. Ну, обещал пятнадцать штук, а отдал только десять. Тварь, жлоб сраный. Натянул меня. У самого деньги из ширинки сыплются. До сих пор жалею, что залез в это говно.

– Умница. Теперь я вижу, что у тебя есть совесть. Но если я узнаю, что ты соврал… Тогда тебя ничто не спасет. Хоть целая армия бандитов тебя будет охранять…

– Клянусь, я сказал правду, – ответил Эдик. – Сказал все, что знал.

Климов взял обрез, прижал стволы к переднему сидению и нажал на спусковые крючки. Два выстрела грохнули почти одновременно. Пробив сиденье, картечь разворотила спину Балагуева. Официант повалился грудью на руль. Руки повисли вдоль туловища. Кровь, фонтаном хлынувшая изо рта, из носа, забрызгала лобовое стекло.

Дымящийся окурок отклеился от губы и упал на сидение…

Цыганков достал из кармана рубашки чеки с героином и вложил их в ладонь мертвеца.

Глава четвертая

Директор ломбарда Максим Короленко утро рабочего дня провел в бесплодных ожиданиях некоего Магомета Узбатова. К концу месяца в ломбарде накапливалось кое-какое золотишко, не имеющее ювелирной ценности и не оприходованное ни по каким документам. Прежние владельцы золота, заложившие его за гроши в ломбард, в срок не выкупили свои вещицы, и теперь остались ни с чем.

Приходно– кассовые ордера, закладные и квитанции, были уничтожены лично Максимом Короленко, страницы журнала регистраций переписаны бухгалтером. А золото, нигде не оприходованное, лежало в сейфе. За последний месяц лома накопилось без малого девятьсот грамм. Нагрянь в ломбард менты или наголовики, придется долго объясняться, откуда что взялось. Давать взятки, и ещё не известно, чем дело кончится. Максим беспокоился, а Узбатов как в воду канул.

Дагестанец был курьером и работал на оптовых скупщиков золота, которые по своим каналам переправляли драгоценный металл в одну из кавказских республик. Там на подпольных фабриках и семейных артелях золото перерабатывали в ювелирные изделия, навешивали ярлыки, пломбы и гнали на реализацию через свои торговые точки. Впрочем, вопрос, куда попадет золото, Максима не интересовал. Пусть из него хоть пули отливают, лишь бы Узбатов появлялся раз в месяц, забирал товар и рассчитывался наличманом.

Максим выглянул в окно, забранное стальной решеткой. Отсюда, с первого этажа, вид ещё тот, тошнотворный, набивший оскомину. На переднем плане голый двор в сером панцире разогретого солнцем асфальта, где нет ни единого кустика или деревца. По злой иронии, здесь, возле ломбарда растения не приживаются, сохнут на корню. Поодаль мусорные баки, переполненные каким-то зловонным дерьмом.

Пространство замыкает желтая стена противоположного ветхого дома. Штукатурка местами облетела, обнажились бурые кирпичи. Окна темные, словно тут и люди-то не живут. Колодец подворотни выходит в грязный кривой переулок. Подоконник загадили голуби, а стекла директорского кабинета не мыли с прошлой весны.

Короленко наблюдал, как двор пересекала согбенная худая старуха в сером плаще, который ветер, залетевший под полы, надувал пузырем. Старуха, опираясь на палку, медленно передвигала ноги, словно её вот-вот кондрашка хватит. Лицо напряженное и сосредоточенное, видно, бабка на ходу подсчитывала и не могла подсчитать те деньги, что удастся выручить.

Сюда, в ломбард, люди, как правило, узнают дорогу, когда здорово припекает одно место, когда судьба доводит до последнего края, до полной безысходности. Наверняка и старуха тащит обручальное колечко, оставшееся от покойного мужа, поцарапанные серебряные ложки или ещё какую-нибудь ерунду, которую хранила до самой последней отчаянной минуты, и вот, наконец, когда нужда схватила за горло, решила расстаться и с этими вещицами. Грош цена всем этим колечкам, ложкам, цепочкам, браслетам фабричной работы. И жирного навара от перепродажи золотого лома не снимешь.