Грант Аллен - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив Страница 63

— Nein, nein![35] — почти прошипел несчастный управляющий. — Уходите, сэр, уходите! Это не камера хранения! Джон, проводи этого джентльмена.

Мистер Берг и его сопровождающий уже вернулись из своего похода. Внутренняя коробка была открыта, и не было нужды спрашивать о результатах осмотра. Букмекер тряс головой, как ошалевший бык.

— Пропало, все мое имущество пропало! — прокричал он через весь холл. — Украдено из «Сейфа» до последней крупицы!

Для тех, кто ничего не знал о том, как было осуществлено мошенничество, казалось, пошатнулась вся финансовая безопасность столицы. Воцарилась потрясенная тишина, и в ней было слышно, как звякнула гигантская решетка на входе в подвал, выпуская столь несвоевременно пришедшего иностранца. Но, словно в это страшное утро события не могли стоять на месте, его тут же сменил опрятный мужчина в строгом церковном одеянии, которого впустили тогда же, когда вышел назойливый немец.

— Отец Питерсхэм! — воскликнул профессор, шагнув навстречу новому посетителю, чтобы поприветствовать его.

— Во имя Господа, профессор Балдж! — приветствовал его в ответ священник. — Вы здесь! Со мной произошло нечто весьма тревожное. Я немедленно должен попасть к своему сейфу. — Он обращался то к управляющему, то к профессору, в равной степени завладев их вниманием. — Весьма тревожное и возмутительное происшествие. Мой сейф, пожалуйста… да-да, преподобный Генри Нокс Питерсхэм. Я только что получил коробку, маленькую коробку, ничего не стоящую, но одну из тех, как я думаю, да, я уверен, что это одна из них; коробка, в которой хранились семейные драгоценности определенного рода, которые должны сейчас находиться здесь, в моем сейфе. Номер 7436? Пожалуй, да, да. Да, вот мой ключ. Но помимо столь обескураживающего впечатления, профессор, коробка содержала — и я должен заявить, что такое цитирование Библии священнику моего ранга является наиболее непристойным, — содержала, м-да, вот это: «Не собирайте себе сокровищ на земле…» Боже мой, да у меня в столе множество проповедей с тем же самым стихом! Я особенно люблю то весьма насущное предостережение, которое он несет в себе. И адресовать его мне! Это чудовищно!

— Номер 7436, Джон, — приказал управляющий с усталой покорностью в голосе.

Служащий направился к другому бронированному проходу. Стремительно завернув за угол, он споткнулся обо что-то, почти сумел сдержать богохульство, сорвавшееся с его губ, и оглянулся.

— Это снова старая сумка проклятого иностранца! — расстроенно объяснил он в попытке оправдаться. — В конце концов он оставил ее тут.

— Вынесите ее наружу и выбросьте, когда закончите, — коротко ответил управляющий.

— Эй, погодите, — задумчиво произнес Джон, не замечая своей фамильярности. — Погодите минуту. Тут занятная штука. Тут бирка, которой раньше не было. «Почему бы не заглянуть внутрь?»

— «Почему бы не заглянуть внутрь?» — повторил кто-то.

— Так тут написано.

Последовала еще одна озадаченная пауза. Все были захвачены мыслью о еще более таинственной головоломке, чем та, с которой они столкнулись до этого. Один за другим они начали подходить с видом здравомыслящих людей, которые не любопытны, но полагают, что тоже могли бы взглянуть.

— Ба! Будь я проклят, — неожиданно воскликнул мистер Берг, — если это не тот же почерк, каким подписаны наши карточки!

— Ей-богу, вы правы! — согласился мистер Карлайл. — Что ж, почему бы не заглянуть внутрь?

Наклонившись над сумкой, служащий прочел вердикт на лицах окружавших его людей и в мгновение ока потянул за обе пряжки. Центральная застежка была не застегнута и разошлась от прикосновения. Фланелевая рубашка, чудной воротничок и еще несколько предметов верхней одежды были отброшены в сторону, рука Джона погрузилась глубже…

Гарри-Артист действовал в соответствии со своим драматическим чутьем. Ничего не было завернуто, напротив богатые трофеи были нарочно открыты и выставлены напоказ, так что извержение из сумки, когда Джон, хранитель ключей, в порыве нелепого сумасбродства поднял ее и расшвырял содержимое по полу, напоминало дележ добычи в логове контрабандистов, или исполнение мечты спекулянта, или взрыв в пещере Аладдина, или что-то столь же не вероятно расточительное и сумасбродное. Банкноты разлетелись во все стороны, вслед за ними по полу, словно мусор, раскатились золотые соверены; ценные бумаги и облигации на тысячи и десятки тысяч фунтов лились проливным дождем вперемешку с ювелирными украшениями и необработанными драгоценными камнями. Желтый камень, выглядевший на четыре фунта, но весивший в два раза больше, упал на ногу священнику, заставив того отскочить к стене и скривиться. Кинжал с рубином в рукояти порезал запястье управляющего, пока тот пытался обуздать этот сверкающий беспорядок. Несмотря на его усилия, сверкающий рог изобилия продолжал заливать все вокруг, барабаня, звеня, стуча, шелестя, грохоча, мерцая своими дарами, пока не закончился, словно в завершающей сцене эффектного балета, золотым дождем, который сверкающей вуалью из золотого песка укрыл всю предыдущую гору драгоценностей.

— Мое золото! — выдохнул Дрейкотт.

— Мои пятифунтовые, черт возьми! — воскликнул букмекер, бросаясь к трофеям.

— Мои японские облигации, купоны и все, и… да, даже рукопись моей работы «Полифилетические свадебные обряды пещерных людей в среднем плейстоцене»! Ха! — Нечто близкое к истерическому смеху восторга завершило этот вклад профессора в общее столпотворение, и очевидцы потом утверждали, что на мгновение почтенный ученый, казалось, встал на одну ногу и начал танцевать канкан.

— Бриллианты моей жены, слава богу! — рыдал сэр Бенджамин с видом школьника, который успешно избежал розог.

— Но что все это значит? — спросил сбитый с толку священник. — Тут и мои семейные реликвии — несколько неплохих жемчужин, коллекция камей моего деда и другие мелочи… но кто?..

— Возможно, здесь есть какое-то объяснение, — предположил мистер Карлайл, отцепляя конверт, который был прикреплен к подкладке сумки. — Он адресован «Семи богатым грешникам». Мне прочесть?

По некоторым причинам ответ был не единогласным, но этого было достаточно.

Мистер Карлайл вскрыл конверт.

«Мои дорогие друзья. Довольны ли вы? Счастливы ли вы сейчас? О да, но не истинной радостью обновления, которая единственно может принести свет страдающей душе. Остановитесь, пока еще есть время. Отбросьте бремя своих греховных страстей, ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? (Евангелие от Марка, 8:36)

О мои друзья, у вас был чертовски ничтожный шанс. До прошлой пятницы я держал в своих порочных руках ваши богатства и радовался своему бесчестному коварству, но в тот день, когда мы с моей заслуживающей всяческого порицания сообщницей стояли и слушали, единственно ради развлечения, речь новообращенного на собрании Армии спасения в парке Клэпхэм, божественный свет внезапно озарил наши заблудшие души, и там и тогда мы нашли спасение. Алилуйя!

То, что мы сделали, чтобы завершить бесчестный план, над которым мы трудились долгие месяцы, было сделано исключительно ради вашего же блага, дорогие друзья, хотя вас до сих пор отделяют от нас ваши греховные желания. Пусть это будет уроком для вас. Продайте все и раздайте бедным — через организацию Армии спасения, если хотите, — и так собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут (Евангелие от Матфея, 6:20)

Искренне ваш для добрых дел Генри, рядовой Армии спасения.

P.S. (торопливо).: Могу также сказать вам, что ни одно хранилище не может быть и в самом деле неприступным, хотя сейфовое хранилище Сайруса Дж. Кои и К° на 24 западной улице в Нью-Йорке ближе всего к сути этого понятия. И даже его я мог бы ограбить дочиста, если бы взялся за него как следует, — то есть я мог бы сделать это в те дни, когда я был грешником. Что же до вас, то я рекомендовал бы сменить телеграфный адрес на «Земляной орех».

У. К. Г.».

— Этот постскриптум звучит как слова так и не раскаявшегося грешника, мистер Карлайл, — прошептал инспектор Бидл, прибывший как раз вовремя, чтобы услышать, как читают письмо.

Эдгар Джепсон и Роберт Эсташ

ЧАЙНЫЙ ЛИСТ

Артур Килстерн и Джордж Хью Виллоутон встретились в турецкой бане на Дьюк-стрит, в районе Сент-Джеймс,[36] и в той же турецкой бане расстались чуть больше года спустя. Оба они были людьми тяжелого нрава: Килстерн сварлив, а Виллоутон вспыльчив. Чей нрав хуже, было воистину сложно решить; и когда я обнаружил, что они вдруг сделались друзьями, то предсказал их дружбе срок три месяца. Но они продержались почти год.