Нина Васина - Правило крысолова Страница 65

— Меня она возила под сиденьем, а Лору в багажнике, — кивает Антон.

— А что все это время делал Латов? — возмутилась я. — Он что, с вами считал?

— Нет. Папочка наблюдал со стороны и посмеивался. — В голосе Лоры чувствуется напряжение, когда она говорит об отчиме. Не просто раздражение, как на мать, а именно подавляемое напряжение.

— Папа говорил, что, когда понадобится, ты все найдешь. — Антон подошел и положил руки мне на плечи, потом сел рядом на ковер.

— Но с другой стороны, его можно понять, — продолжила Лора. — Мамочка, ранее не обращавшая на нас никакого внимания, стала проводить с детками все свободное время. А что она там расковыривает, делит, умножает, а нехай ее! Субботу и воскресенье мы распарывали, ломали, измеряли и считали. “Так, дети, свитер истребован до нитки, теперь займемся рюкзаком Антона! Мы найдем это число, мы его найдем!!” А все остальные дни недели мы должны были вспоминать, что Руди нам говорил, куда возил, чем кормил.

— Но она же не всегда была такая чокнутая, — тихо замечаю я.

— Не всегда. Слава богу, пока Руди не убили, мамочка не обращала на нас никакого внимания, — вздыхает Лора. — Так что мое раннее детство можно даже назвать счастливым в своей стандартности.

Лора показывает пальцем на торшер. Осторожно встает, крадется на цыпочках и щелкает ногтем по подозрительной кнопке на ножке лампы.

— Я где-то видела в кино, у слухача от такого в ушах страшно грохочет! — замечает она удовлетворенно и, спохватившись, закрывает рот рукой. — Разболтались, — кивает укоризненно, — надо было пойти в ванную и включить воду!

— Пусть слушают. Нам нечего скрывать. Собирайте необходимые вещи, — встаю я. — Поедем ко мне. Или здесь останемся?

— Не-е-ет! Хором.

Первое, что мы увидели, открыв дверь моей квартиры и включив свет, — это гордо прохаживающегося по коридору попугая. Он явно требовал похвалы.

— Смотри! — присел Антон. — Такие же кнопки, как у нас!

На полу валялись четыре металлические утолщенные кнопки и одна пластмассовая, с усиком.

— Неужели все прослушки нашел и отковырял? — присела Лора. — Ну ты силен, Одиссей.

Попугай прошествовал в комнату, забрался на стул, и я отметила, что он двигается гораздо лучше. Со стула — на сервант. Сердце мое замерло. Он подергал клювом слегка выдвинутый ящик и издал победный крик. Лора подошла и дернула ящик на себя.

— Ты только посмотри, что эти нахалы засунули сюда…

— Это мое, — подбежала я и задвинула ящик с отверстием для мини-камеры.

Объектив этой камеры был направлен на мою грандиозную кровать, камеру принес Павел, он говорил, что это — подарок благодарного военного за операцию. Перегонять потом наши записи путем компьютерной обработки на нормальную кассету мне приходилось самой, не Лома же просить. Монтировала подобную развлекаловку для своего возлюбленного я тоже сама, за полтора года интересных кадров набралось на час тридцать пять. Добавила интимные подробности процессов размножения у китов и слонов, подработала наложения, получилось два десять, и теперь, если эту кассету обнаружат коллеги Павла по секретной работе в отделе внешней разведки, жена или его возлюбленная Среда (реакция Пятницы меня почему-то совершенно не интересовала), будет стыдно. И Ладушкин уже с полной уверенностью запросто припаяет статью по изготовлению порно безо всяких вопросов после этого слова. Но особенно меня удручало, что об этой кассете могут узнать дети.

Я решительно открыла ящик, выдернула камеру, пошла в кухню и с силой бросила ее в мусорное ведро.

Процокавший за мной когтями по полу попугай издал удивленное квохтанье.

— Ты проявил чрезмерное рвение! — шепотом объяснила я.

Попугай задрал голову вверх. Я тоже подняла голову и посмотрела.

— Не может быть!.. Но как ты туда добрался?

Гордо прохаживаясь передо мной туда-сюда, изредка бросая быстрые взгляды, попугай намекал, что одну из прослушек он снял с позванивающего металлического “ветерка”, свисающего с потолка недалеко от форточки.

— Телефон! — кричит Антон.

Я не виновата!..

— Я слышал, — сообщает в трубку Ладушкин, — что тебя отпустили. Могла бы и позвонить. Еще я слышал, что федералы наконец-то нашли тайник в квартире Латовой и этот тайник им сдала ты. А еще я слышал, что теперь у них в отделе по международному терроризму восемь фактурщиков работают с вещественными доказательствами и шесть кодировщиков с записями в обнаруженном в тайнике блокноте. А еще…

— Хватит уже, — перебиваю я Ладушкина. — Скажи что-нибудь интересное.

— Я у твоего подъезда. Можно подняться?

— Нельзя. Я устала.

— А я уже при исполнении и спрашиваю так, для проформы. Так что, Инга Викторовна, не отлучайтесь из квартиры, уже бегу.

Иду к двери, распахиваю ее и с удивлением слышу, что действительно бежит по ступенькам! Пожалуй, инспектор восстанавливается быстрее зашибленного им попугая. Попугай еще не летает.

— Все в сборе, — потирает Ладушкин руки. — Садитесь. Рассказывайте.

Я и дети молча смотрим на инспектора. Стоим.

— Ну что же вы. Разве мы не друзья? Разве нас всех вместе не облила поносом поганая обезьяна? Сообща преодоленные трудности укрепляют дружбу!

— Вкусная была дыня, — заявляет Лора, прищурившись, — а вообще, я вас плохо помню, дяденька!

— Зато я тебя запомню на всю жизнь, — трогает Ладушкин свой нос.

От всех его увечий остался небольшой пластырь на лбу. Ищу глазами попугая. Не нахожу. Хорошо, конечно, если он только спрятался при звуках голоса инспектора, а не сидит в засаде, чтобы внезапно напасть.

— Мальчики-девочки, — спрашивает Ладушкин, заискивающе поглядывая на детей, — а вы вообще гулять ходите?

— Они никуда не пойдут. — Я обнимаю Лору и Антона за плечи. — Одни — никуда!

— Но где-нибудь вдвоем нам можно уединиться?

— Выбирай, кухня или ванная?

— Кухня, — сразу же решает Ладушкин.

— А я очень умная и много всего знаю, — предлагает Лора свое присутствие.

— Не сомневаюсь! — Инспектор захлопывает перед ней дверь кухни.

Он проводит ладонью по столу, оглядывается в поисках тряпки, не находит и протирает стол полотенцем. Открывает портфель, достает бумаги, ручку и калькулятор.

— Садитесь, Инга Викторовна. Мне предлагается табуретка рядом с ним. Вздыхаю и сползаю спиной по стене на пол.

— Спасибо, мне так удобнее.

— Если вы поможете следствию и обнаружите, где находятся деньги ФКА, то получите вознаграждение в размере восемнадцати процентов от суммы, — объявляет Ладушкин.

— Если я обнаружу, где находятся эти деньги, я получу их все.

— Зря, — осуждающе смотрит на меня Ладушкин. — Ничему-то мы не учимся, выводов из сложившейся ситуации не делаем, ну почему мы такие бестолковые, а?

— Уж какие есть!

— А сколько людей уже погибло, считали? Вы что думаете, они были глупее вас?

— Они были воины, а Руди прятал деньги с расчетом на будущее. А будущее у нас, лонгобардов, обеспечивают хранительницы очага.

— Ну и что? На какое будущее? — не понимает Ладушкин.

— В роду осталось двое мужчин. Мой отец не в счет. Дедушка Питер и сын Ханны Антон. Если моя тетка, исключительный воин, не смогла найти эти деньги, значит, Руди хотел, чтобы она их не нашла. — Я задумываюсь, вытягиваю ноги, расставляю в стороны и шевелю пальцами. — А это значит… Он не мог их запрятать так, чтобы вообще никто не нашел, правильно?

— Не правильно! Случай, дорогая Инга Викторовна, может играть большую роль в этом деле.

— Поставьте себя на его место. Вы прячете деньги, скорей всего это вклад в банке. Вы не можете не учитывать реального фактора своей внезапной смерти, значит… Значит, кроме вас, должен иметь возможность снять эту сумму в любой момент кто-то еще, кто об этом до определенного времени знать не должен. — Я задумываюсь.

— Тогда я вас огорчу: это будете не вы, не ваша бабушка, не ваша мать, не ваш отец и не дети!

— Почему?

— Потому, — азартно объясняет Ладушкин, — что на все перечисленные мною имена нет ни одного вклада ни в одном банке мира! — Он победно смотрит на меня. — Хотя на имя Рудольфа Грэмса денег тоже нет.

— Конечно, это должен быть анонимный вклад! — Я снисходительно смотрю на задумавшегося инспектора.

— А если он анонимный, как вы о нем узнаете? Как вы докажете, что вы — это вы?! То-то же! Вы должны быть в курсе!

— Что это такое — восемнадцать процентов? — спрашиваю я устало.

— Это… — Ладушкин занялся калькулятором, — это приблизительно девять миллионов немецких марок, очень даже неплохо, соглашайтесь.

— На что?!

— На то, чтобы добровольно помогать органам в поисках денег. Или вы, или ваша бабушка, или девчонка должны знать что-то конкретное о деньгах.

— Пошел к черту! — Я прислоняюсь затылком к стене и закрываю глаза.

— А что, федералы вам этого не предлагали?