Летний детектив для отличного отдыха - Татьяна Витальевна Устинова Страница 66

– Да-а-а! А зачем он эту дуру Любку любит?! Еще грозился, что голову мне оторвет, если я от нее не отстану! А я ей дорожку не перебегала! Это она мне перебегла! А я чего, дура, что ли, просто так ей мужика отдать? Нет уж, извини-подвинься!..

– Дура, – согласился Плетнев. Голова у него болела. – Конечно, дура.

Странное дело.

Вчера Элли из Изумрудного города сказала ему почти то же самое: я не отдам тебя без боя. Я буду за тебя бороться.

И теща собиралась бороться – не за него самого, конечно, а за его деньги.

Элли вчера привела его в восторг, и он даже какое-то время упивался сознанием собственной значимости, а… эти? Женька почти загубила жизнь Федора Еременко, а теща с женой испортили жизнь ему самому – что там говорила Нателла о тех, кто сознательно портит жизнь? Кажется, что они недостойны ни сочувствия, ни жалости.

А он, Алексей Александрович Плетнев, достоин?.. Он ведь тоже испортил жизнь Маринке – влюбился, женился, теперь вот разводится! Ему даже в голову не приходило как следует узнать, чего хочет она сама! Он верил в то, что она шептала ему о любви, верил просто потому, что ему так хотелось, а заглядывать глубже, за фасад, за вывеску, у него не было ни желания, ни времени.

Чем он лучше Женьки, которая, не получив того, чего хотела, принялась строить идиотские и опасные козни?

– Я думала, никто не догадается, – бормотала она ожесточенно. – Да никто б и не догадался, если б не ты!.. Откуда ты только взялся на мою голову, провались ты к чертовой матери!..

– Пошли. У меня времени нет.

– Еще времени у него нет!.. Выискался! Девушку безответную всякий обидеть может, а вот защитников-то нету!

– Что вы несете? – Плетнев поморщился и встал со скамейки. – Вы все время врете! Зачем?! Даже Николай Степанович говорил, что вы врете!

– А я этого старикашку поганого терпеть ненавижу! – закричала Женька и пнула ведро, оно загремело, покатилось. – Он мне, главное, нотации делал! Еще чего лучше! Я, говорит, все знаю, все замечаю! Отвяжись ты от Федора, худо будет!.. Он мне чего, отец, что ли, нотации делать?! Федор то, Федор се, не приставай к мужику! Я думала, они хоть из-за кобеля поганого передерутся, а они только друг дружке по физиономии смазали, и опять Федор самый лучший стал!.. А я как будто распоследняя самая! Замечания мне делать!

– Из-за кобеля? – переспросил Плетнев быстро. – Из-за какого кобеля?

– А из-за Федькиного! Он над этим кобелем трясся, чуть не целовался с ним! А его – чпок! И пристрелили! – Женька сделала движение, как будто нажимала пальцем на курок, и захохотала. – Уж как он над ним убивался, над кобелем этим! А я его жалела, ой, жалела! Кто ж, говорю, Феденька, эта гадина, что собачку твою укокошила? Утешаю, а у самой от смеха глаза лопаются! Ой, не могу, умора!..

Плетнев посмотрел на нее. Она на самом деле веселилась.

– Только со Степанычем они так и не поссорилися! А я думала, Федька-то за кобеля все зубы старому хрену повыбивает! Слабак он и скот последний, вот он кто! Я б ему такой женой была, во сне не приснится!..

– Это точно, – согласился Плетнев. – Такая жена во сне не приснится. Кто застрелил собаку?

Женька фыркнула, покрутила головой и одернула сарафан. Она пришла в себя очень быстро.

– А тебе-то что за дело? Или тоже станешь судом грозить? Ты хоть тыщу раз скажи, что я дура, а я умная, понял?! Все по-моему шло, и вышло бы, если б ты у нас не нарисовался, принесло тебя!..

– Кто застрелил собаку?

– Пошел ты к такой-то матери!

– Хорошо, – согласился Плетнев.

В глазах у него плавали зеленые и оранжевые круги, как сто лет назад, когда его ударили суком по голове, приняв за медведя. Только на этот раз они плавали не от полена, а от ненависти.

– Хорошо, – повторил он. – Значит, мирное урегулирование вопроса отменяется.

– Чего?

– Поехали в отделение. По дороге заберем Терезу Васильевну. Давай поднимайся, поедем!..

На Женькином лице опять возник страх. Он возник где-то в районе лба, который сразу повлажнел и растекся по щекам и носу. Лицо стало бабьим, некрасивым.

– Не поеду я в отделение, чего мне там делать-то…

– Тебе – нечего, а я скажу, что видел, как ты украла у Терезы драгоценности. Дом обыщут, все найдут. А дальше разбирайся с ней сама.

– Как… разбирайся?

Плетнев пожал плечами:

– Мне наплевать. Как хочешь. Только засудит она тебя, это уж точно.

– Как засудит?! Миленький, дорогой, не хочу, не надо! Не надо меня судить, не надо в отделение! Я все, все так отдам, я же понимаю, что это нехорошо!.. Ну, не могу я в тюрьму, не хочу, не буду!..

И она опять поползла по траве к Плетневу, и руки протянула, и зарыдала бурно.

Он присел на корточки и взял ее за плечи. Осторожно взял, брезгливо, стараясь не делать лишних движений, чтобы еще больше не запачкаться.

– Кто убил собаку? – глядя ей в лоб, повторил он. – Ты мне рассказываешь, мы идем к «газпрому», ты говоришь, что нашла украшения в траве или под деревом, и никто не пишет никаких заявлений. Поняла?

– Да чего тебе собака-то эта? Человек пропадает, в тюрьму сажают, а он заладил – собака, собака!

– Это ты-то человек, который пропадает?!

Женька горестно кивнула.

– Виталька ее застрелил, – сказала она и шмыгнула носом. – Я его попросила, он и убил. Для меня любой мужик чего захочешь сделает! Только Федька, козлина вонючая, все упирался!.. Получил бы он свое, если б не ты!..

Плетнев отпустил ее и поднялся с корточек. Вытер ладони о джинсы, сверху посмотрел на нее.

– Ты хотела поссорить Федора с егерем и попросила Виталия застрелить собаку. Так?

– А чего старикашка про меня разные слухи гадкие пускал? – Она опять завелась, сразу на высоких оборотах. – Я плохая, а Федька, стало быть, хороший!.. Вот я Витальке-то и сказала, чтоб он собаку завалил! Он в тулуп и малахай старикашкин нарядился, пошел да и пристрелил! Я думала, Федька тут старикашке всю морду расквасит, а может, и убьет, а он тюха-матюха! Тьфу, а не мужик оказался!..

– Он спрашивал тебя, зачем нужно убивать собаку?

– Виталька-то? Не, не спрашивал! А ему чего? Я попросила, он и сделал! Он для меня что хочешь сделает!..

– Это я знаю, – сказал Алексей Александрович.

– Ничего ты не знаешь!

Он подумал немного. Думать получалось