Ольга Володарская - Кара Дон Жуана Страница 7

— Это Кара, моя невеста. Знакомьтесь.

Услышав эту новость, Марианна нервно рассмеялась, мама недоуменно приподняла брови, отец нахмурился, бабушка покачала головой, тетка выронила ложку, Гурген с Федором обменялись гримасами. Никто из них не поверил в серьезность его заявления.

— Это не шутка, — предупредил Андрей. — Я люблю Кару и хочу с ней жить.

— Где? — хрипло спросил отец, сумрачно посмотрев сыну в лицо.

— Я думал для начала снять комнату… Потом, когда вернемся в Абхазию, квартиру…

— Зачем снимать комнату, если у тебя в этом доме есть отдельная спальня? — рассудительно сказала бабушка по-армянски. — Или ты думал, что тебя выгонят отсюда только потому, что ты влюбился не в ту девушку, которую мы хотели бы видеть рядом с тобой? Плохо же ты знаешь своих родных… — Она строго глянула на обалдевшую хозяйку дома. — Ну что ты, Каринэ, расселась? Не видишь, у нас гости! Поставь еще одну тарелку — девчонка, наверное, голодная…

— Нет, спасибо, я сыта, — возразила Кара на плохом, но понятном армянском.

— Ты знаешь язык? — удивилась бабушка.

— Немного…

— Девочка не так уж безнадежна! — улыбнулась старушка. — Она владеет тремя языками: своим, нашим и русским.

— Я еще по-итальянски говорю. Вернее, пою. Хотите послушать?

И не дожидаясь ответа, заголосила «Соле мио». Пела она так же, как и танцевала, то есть ужасно. Но ее старания вызвали доброжелательную улыбку бабушки Бэлы Ашотовны, а это многого стоило — в семье Караян она была непререкаемым авторитетом.

— Что еще ты умеешь? — спросила бабушка, когда песня закончилась.

— Хотите, я для вас станцую?

— Только не «Умирающего лебедя», — нервно рассмеялась мама. — Ведь это вы когда-то его танцевали на набережной?

— Я.

Отец удивленно воззрился на Кару и протянул:

— А я-то думаю, откуда мне ее лицо знакомо… — Он покосился на сына. — Значит, с тех пор у вас… любовь?

— Да, — твердо ответил Андрей. — И я надеюсь, что ты как мужчина меня поймешь.

— Как мужчина понимаю: она красивая, страстная, экзотичная, но как отец — нет… Ты совершаешь глупость! Тебе вообще еще рано думать о браке, пусть и гражданском! Ты только на третий курс перешел!

— Я доучусь!

— Да она тебе к диплому троих народит — у них, у цыган, это принято! — начал кипятиться отец. — В тридцать станешь отцом-героем, в сорок дедушкой!

Тут в спор вступила тетка:

— Да о чем ты вообще говоришь! Папа-дедушка! Они разбегутся через месяц! Дюся наш наиграется и бросит ее!

— Ну и зачем тогда глотку драть? — иронично сказала бабушка, перейдя на греческий — по матери она была гречанкой и научила этому языку своих детей. — Дайте ему месяц. Пусть мальчик поиграет…

— Что ты такое говоришь, мама? Неужели ты не видишь, кого он привел? — по-гречески же ответил отец.

— Очень милую девочку. Мне она нравится. — Бабушка ласково улыбнулась ничего не понимающей Каре. — Красивая, искренняя, и Андрея нашего любит.

— Она бродяжка! — яростно прошептал отец. — Я не удивлюсь, если у нее вши!

— Вшей выведем, это не проблема!

— Мама, я тебя не узнаю, — пораженно прошептала тетка. — Моего Гарика ты видеть не хотела. Тебе не нравилось, что он азербайджанец, не нравилось, что ресторанный певец, не нравилось, что разведен! Ты говорила, что он голодранец, дешевка, пьянь, что он меня не достоин! Ты выгнала его, а мне запретила с ним видеться!

— И чем все кончилось? Ты сбежала с ним в Ростов! Вышла за него замуж, родила Федьку! А потом не знала, как от мужа своего, пьяницы и дебошира, отделаться! Спасибо Карэну, увез тебя от него, беременную Гургеном, иначе муженек забил бы тебя до смерти! — Она в сердцах махнула морщинистой рукой. — Вот до чего запреты доводят! Не давила бы я на тебя, глядишь, ты бы сама поняла, какой твой Гарик выродок, и не было бы в твоей жизни этого ужасного брака!

Андрей не очень хорошо понимал суть спора — он совсем плохо говорил по-гречески, но уяснил одно: бабушка на его стороне. От этого ему сразу стало спокойнее. Он знал, что к ее мнению прислушиваются все, в том числе отец. Он даже женился с ее благословения. Взрослый, самостоятельный, бывалый Карэн, он же Барс, гроза абхазской братвы, ни за что не привел бы в дом женщину, которая не понравилась его матери. Бэла Ашотовна подняла троих детей в одиночку (муж ее погиб в сорок пятом под Берлином), многим ради них пожертвовала, и они, все трое, безмерно ее уважали. А младший, Карэн, мать просто боготворил…

— Меня, между прочим, ваш отец тоже с черного хода в дом привел, — вновь заговорила бабушка. — Он был профессорским сынком, а я прачкина дочка.

— Мама, ты ходила в обуви и умела читать, — попыталась спорить тетка. — А эта дикарка, как пить дать, не знает алфавита…

— Зато я не умела пользоваться ножом, не знала, кто такой Шиллер, не разбиралась в искусстве, за столом рыгала, ковыряла в зубах, сморкалась. От меня семья Ованеса плакала! Но Караяны были интеллигентными людьми, они не выказывали своего превосходства, более того, они помогли мне стать лучше… Благодаря им я получила высшее образование, стала настоящей леди.

— Почему же они выгнали вас из своего дома перед войной? — подала голос Марианна, она хорошо владела греческим и все понимала.

— Ради нашего блага. Они знали, что обречены… У папы Ованеса было много врагов, в итоге на него кто-то написал донос. — Бэла Ашотовна аккуратно промокнула глаза чистым платочком, вынутым из-за рукава. — Его посадили, потом расстреляли. Свекровь моя умерла в лагерях. Нас с Ованесом это не коснулось, быть может, потому, что мы перебрались из Ленинграда, где жили, в Сухуми. Там нас не достали…

— Мама, может, хватит лирических отступлений? — рявкнул Карэн. — История нашей семьи не имеет никакого отношения к цыганке, которую привел в дом мой сын…

— Пусть поживут, сынок, — мягко перебила его бабушка. — Читать, писать научим, оденем, причешем, а там посмотрим… Вдруг эта девушка создана для него богом? Вдруг она его судьба?

— Кара она его, а не судьба! Ну ладно, пусть живут! Только если завшивеешь, не жалуйся — сама ввела в дом эту бродяжку! — Отец резко встал из-за стола и обратился к сестре по-русски: — Дай девушке полотенце, мочалку, зубную щетку и что там еще нужно… А ты, — он ткнул пальцем в грудь сыну, — покажи ей вашу комнату. Обед в два, просьба не опаздывать! И еще… — он вытащил из нагрудного кармана рубашки кошелек, достал несколько купюр, сунул их Марианне: — Купи девушке какой-нибудь одежды на твой вкус. И запиши ее к парикмахеру…

Пока он раздавал распоряжения, бабушка склонилась к Каре и тихо-тихо спросила:

— Те десять тысяч, которые я вчера дала Андрюшке, куда пошли?

— Он отдал их моей матери.

— Калым, значит, заплатил… Ну в точности как его дед! — Она тяжело поднялась с кресла, опершись на свою клюшечку, поковыляла к двери. — Пошли, молодежь, я вас провожу… А ты, Карэнчик, — бросила она на греческом, — помяни мое слово — через месяц-другой они поженятся…

— Типун тебе на язык, мама!

— Вот увидишь!

Бэла Ашотовна, как всегда, оказалась права — спустя шесть недель (ровно столько делали паспорт Каре) молодые люди поженились.

Глава 3 Лето. Адлер 200… год. Каролина

Каролина проснулась от крика. Это орал Гриня из Ростова, ее жилец с первого этажа. Орал он каждое утро то на жену, то на детей, то на соседей и вечно требовал от своей бессловесной супруги горячего обеда. Даже на завтрак. Из-за чего бедняжка, вместо того чтобы загорать на пляже, все дни простаивала у плиты, выбираясь на море только под вечер.

Гриню Каролина терпеть не могла, его супруга ее раздражала (она не понимала, как можно позволять так с собой обращаться), дети приводили в ужас своей наглостью, поэтому она считала дни до их отъезда. К счастью, оставалось всего три, а там в просторную четырехместку въедет кто-то другой. Пока же приходилось терпеть ор постоянно голодного Грини, вечное присутствие на своей кухне его жены, а также вороватость детей, которые тащили все, что плохо лежит, начиная от чужих газет и заканчивая курагой в хозяйской кладовке. Конечно, не факт, что другие жильцы будут лучше, но Каролина очень на это надеялась.

— На обед хочу борща и плова, — донесся до нее грубый голос Грини. — И ватрушки испеки. С творогом. А то я уже задолбался детям на пирожные отстегивать!

Услышав это, Каролина вскочила с кровати, подбежала к окну, высунулась в него по пояс и сердито крикнула:

— Никаких ватрушек! Вы и так у меня весь газ израсходовали! Он у нас, между прочим, привозной!

— А мне по фигу! Я за хату тебе большие деньги плачу!

— А за газ не платишь, так что, если хочешь ватрушек, гони еще пятьсот рублей!

— Скока?

— Стока! — рыкнула она. — Я каждый баллон за штуку беру, а вы уже половину его израсходовали!