Евгений Сартинов - Золото на крови Страница 7

Разбирательство и наставления продолжались и за ужином. Глаза Федька все-таки успел прикрыть, но лицо, несмотря на все ухищрения мастера, пострадало здорово. Сначала оно смотрелось как поспевающий помидор, а потом недели две лохматилось и облазило.

— И чтоб больше никаких мне драк! — грозно завершил свои наставления Иванович, а потом, сбавив тон, неожиданно сообщил. — Селиванов умер.

— Когда? — в один голос воскликнули Цибуля и Потапов. Оба они успели поработать под руководством Бати и почти боготворили его.

— Сегодня ночью. Уснул и не проснулся.

Мы с Андреем переглянулись. Из «молодняка» только мы видели легендарного основателя артели, и у меня возник естественный вопрос: успел ли грозный старик вставить «фитиль» Мациевичу и компании?

Весь вечер Цыбуля и Потапов рассказывали байки и легенды про Селиванова, а потом я долго не мог заснуть, мне казалось, что эта сволочь Федька непременно прийдет, чтобы зарезать безмятежно храпевшего Андрея. Забылся я лишь под утро и весь день чувствовал себя вареным и несъеденным под пиво раком.

Разборку с Андреем Федька-Гарик все-таки устроил, но дня через три. Я случайно заметил, как они перед обедом отошли за ближайшие кусты, и потихоньку последовал за ними. Остановились они на небольшой полянке метрах в пятидесяти от столовой. Андрей стоял ко мне спиной и, судя по позе, молчал. Зато его визави, как всегда, полуголый, возбужденно махал руками и что-то яростно говорил Андрею, тыча себя в грудь большим пальцем и частенько проводя им же по-своему горлу. Кончился этот недолгий разговор вполне логично. Федька замахнулся, но Андрей подставил свою левую руку, перехватил его удар и врезал прямой правой в лоб уголовнику. Мгновенно скопытившись, кладовщик даже не сделал попыток подняться. Я встретил Андрея на краю поляны.

— А, Юра… Пошли обедать, — сказал он, обнимая меня за плечи.

В этот раз он был предельно спокоен, даже весел. Я оглянулся через плечо. Федька пытался встать, но его откидывало назад, словно кто-то невидимый опять толкал его на землю.

— Что это с ним? — спросил я, кивая в сторону кладовщика.

— Да, фраер дешевый. Доходяга, а туда же: «Отойдем, ты из тайги живым не выйдешь, клык даю», — Андрей гнусаво передразнил Федьку и по блатному растопырил пальцы. Я невольно рассмеялся.

— Хорошо ты ему влепил.

— Я же семь лет боксом занимался, еще с суворовского. Первый взрослый. Чуть-чуть до кандидата не дотянул.

После этого Федька немного успокоился, только волком смотрел на всех, да порой по лицу его пробегала истерическая судорога. Артельщики перестали его бояться и начали допекать за безделье. Гарик начал от них прятаться. Сначала он уходил принимать свои солнечные ванны в лес, а когда оттуда выжили комары, просто стал дрыхнуть в вагончике.

А к Андрею пристала кличка «Лейтенант», и она даже как-то льстила его самолюбию.

Это произошло еще в первую неделю, потом все притерпелись, и осталась одна только работа, работа и работа.

ТАЕЖНЫЙ БЫТ

Время за работой текло однообразно. Каждый день казался бесконечно длинным, а тем более что он шел на прибыль и ночь становилась все короче и короче. Зато недели мелькали с необыкновенной быстротой. Запоминались они не выходными, их у нас просто не было, а банями по субботам. В честь этого даже отряжали одного из промывальщиков в банщики. Пару раз приходилось и мне быть в этой роли. Ничего сложного там не было. Баню плотники соорудили около реки, на самом обрыве. Небольшой такой сруб с покатой крышей и низенькой дверцей.

Топилась она по-черному. Прямо в земляном полу вырыли яму, выложили ее крупными булыжниками и среди них разводили костер. Над ним на треноге ставили большой чан с водой. Дым от костра уходил в дверь, и в первую же субботу я понял, почему эта баня называется черной, вляпавшись ладонью в сажу на стене.

Обязанности банщика состояли в том, чтобы натаскать воды в чан и бочку рядом с баней, нарубить дров, притащить из тайги сосновых лап на пол, для чистоты и запаха, развести костер и раскочегарить его до такого состояния, когда раскаленный до красноты камень превращал пролитую на него воду в небольшой атомный взрыв. При этом надо было опасаться угарного газа. В первый раз я с непривычки хватанул его сполна, и голова у меня трещала еще и на следующий день.

Да, чуть не забыл! Веников приходилось заготавливать штук тридцать, это на двадцать-то человек! Еще бы, заядлых парильщиков в бригаде хватало. В первую очередь шли самые остервенелые: Иванович, Потапов, Андрей. Всего в бане помещалось шесть человек. Остальные ждали на улице, в самом большом в этом мире предбаннике: от Урала до Камчатки. Все они с завистью прислушивались к взрывам пара и реву довольных артельщиков. Неизменно кто-то из второй очереди поднимал крик:

— Эй, хватит поддавать, нам-то жар оставьте!

Кончалось все тем, что дверь распахивалась, и малиновые парильщики с пятнышками прилипших листьев с уханьем и стонами бежали к реке, с ревом погружаясь в ледяную даже летом воду Катуги. И все это было не просто так. Первый, кто выскакивал из бани не выдержав пара, автоматически переводился во вторую шестерку, а оттуда один поднимался к ним, в «высшую лигу». Кандидатуру счастливчика обсуждали чуть ли не всей бригадой, с жуткими матюгами и до хрипоты.

Вернуться обратно в парилку первой шестерке было уже не суждено, после речки домывались в «предбаннике», тут же стирали и нехитрое белье. А тем временем следующая шестерка с завистью кричала:

— Эй, хорош борзеть, оставьте нам парку!

Замыкал помывку Федька, на удивление не жаловавший баню. Посидев минут пять в бане, он опрокидывал себе на башку таз с водой и на этом кончал все гигиенические процедуры. Я никогда вперед не лез. Что делать, в детдоме мы обходились простым душем, так же было и в нашем затрапезном гарнизоне в армии, а привычка — штука страшная. Но как-то раз пришлось и мне попариться в первой шестерке.

Холодная вода Катуги, в которой приходилось бродить целыми днями в резиновых сапогах, отомстила сполна. У меня на мягком месте вскочил здоровенный фурункул. Это было и глупо, и больно, и обидно, и смешно. Сначала не мог сидеть, потом с трудом уже и ходил, еле передвигая ноги. Народ, конечно, потешался от души. Иной приходил с поленом и на полном серьезе говорил:

— Врача вызывали? «Скорая» прибыла. Подставляйте свою нижнюю часть головы.

Особо изощренно шутил Олежка Чигра, к этому времени уже прочно ходивший у меня в друзьях. Раз заметив как я со скоростью черепахи приближаюсь к обеденному столу Олежка замогильным голосом телеведущего объявил:

— В эфире передача «В мире животных». Сейчас мы находимся в Антарктиде, слева от вас большой императорский пингвин несет свое яйцо, ой, извините, целых два. Походка его очень осторожна, еще бы, он так боится остаться без наследства.

Вся бригада просто подыхала со смеху. Смешливый Цибуля, тот просто вывалился из-за стола и начал кататься по земле. Сначала мне было обидно до слез, я чуть было не причислил повара к исчадиям мирового зла, но потом представил, как все это выглядит со стороны, и мне тоже стало смешно.

Иванович так же вносил свою лепту в неожиданно подвернувшуюся веселуху. Каждый день именно в обед он заставлял меня при всех оголять собственный зад, осматривал мое жуткое увечье и неизмененно выносил один и тот же загадочный диагноз:

— Еще не готов, но скоро будет.

Раз он как-то сжалился и подбодрил меня:

— Сколько я на золоте ни работал, все время кто-то чирьями да мучился. Холод, сырость, вода. У тебя чиряк-то хоть на задницу вылез, а у Федьки Маркелова они все на морду вылазили, потом у него харя была как после бомбежки. А один парень, фамилию уже не помню, тоттак и помер, гной у него вовнутрь пошел. Сначала ногу по колено отняли, потом по бедро, и все-таки крякнул. Так что не робей, хлопче!

Я был очень благодарен ему за подобную поддержку!

Но и в таком состоянии меня отрядили в помощь к повару. Что ж делать, в артели каждый живой человек на вес золота. Помощь моя состояла в том, что, лежа пузом на самом краю скамейки, я скоблил картошку, морковку и развлекал разговорами Чигру. Раз он доверил мне чистить лук и сам был этому не рад. Так как ходить я не мог, то Олежке пришлось поработать в роли няньки, вытирая мои заплаканные глаза.

— Ну вот, прямо-таки нянька Татьяны Лариной. Как там у Пушкина? «Ах, няня, няня…» — он наморщил лоб, припоминая.

— Мне не спиться…

Я с ходу продолжил Пушкинскую цитату и дочитал строфу до конца. Олег вытаращил глаза. Ну он-то, понятное дело, интеллигент в третьем поколении, недоучившийся студент МИФИ, случайно, во время службы в морфлоте овладевший поварским искусством и приехавший в тайгу больше за впечатлениями, чем за золотом. А я, детдомовский подкидыш.