Наталья Александрова - Фермуар последней фрейлины Страница 7

– У вашей госпожи нет каюты? – Он озабоченно наморщил низкий лоб.

– Какая уж тут каюта! – вздохнула Дуняша. – Спасибо, на корабль попали…

– Такая дама не может находиться на палубе! Сейчас мы что-нибудь придумаем…

Наконец он исчез.

Дуняша вздохнула с облегчением, не рассчитывая более увидеть назойливого господина, она сочла, что пустой разговор о каюте – всего лишь приличный повод для исчезновения. Какие уж каюты на битком набитом пароходе…

Тем не менее прошло не более получаса, как клетчатый господин снова появился возле Дуняши, глаза его радостно сверкали, усики топорщились.

– Зовите вашу госпожу! – проговорил он радостно. – Есть для нее каюта!

Дуняша взглянула на господина Шнуркова недоверчиво, однако позвала хозяйку.

Клетчатый благодетель уже схватил сундучок, взвалил его на плечо и шел по палубе, расталкивая встречных. Дуняша, все еще чувствуя недоверие к новому знакомцу, держалась к нему как можно ближе, не спуская глаз с хозяйского сундука.

Наконец Шнурков остановился перед железной дверью в палубной надстройке, постучал в нее условным стуком. Дверь открылась со страшным скрежетом, на пороге возник сутулый кривоногий матрос с единственным черным глазом. Второй глаз был закрыт черной пиратской повязкой.

– Вот, значит, эти дамы! – сообщил ему Шнурков с некоторой нервной суетливостью. – Значит, все как договорились… все как условились, хе-хе…

Матрос мрачно взглянул на женщин, кивнул и отошел прочь, утратив к ним всяческий интерес. Шнурков втащил внутрь сундук, поставил его на пол и позвал женщин:

– Извольте располагаться!

За дверью обнаружилась не каюта первого класса, конечно, однако вполне сносный чулан, в котором имелись две узенькие койки и откидной столик.

– Благодарю вас, молодой человек! – проговорила высокая дама и повернулась к Дуняше: – Голубушка, рассчитайся с ним!

– Это мне даже обидно! – отозвался Шнурков. – Я только хотел сделать вам свое уважение, а никаких денег мне совсем от вас не нужно! Располагайтесь и будьте как дома!

– Что ж, – Дуняшина хозяйка легко примирилась с великодушием нового знакомого. – Я вам весьма благодарна… А нельзя ли раздобыть еще чаю? Я бы выпила чашечку…

– Сию минуту-с! – Шнурков исчез, чтобы вскоре появиться с чайником и двумя кружками тяжелого морского фарфора. На локте у него висела небольшая вязка баранок.

– Простите, посуда тут не очень, – извинился он, поставив все принесенное на откидной столик.

– Это не важно! – Анастасия Николаевна улыбнулась страдальческой улыбкой, прикоснулась двумя пальцами к виску.

– Располагайтесь! – повторил господин Шнурков и деликатно покинул каюту.

Едва дверь закрылась за ним, Анастасия Николаевна вздохнула, подняв глаза к потолку:

– Слава создателю, еще не перевелись на свете порядочные люди!

У Дуняши были некоторые сомнения насчет порядочности господина Шнуркова, но она оставила их при себе.

Госпожа выпила свой чай. Дуняша налила немного во вторую кружку, но чай показался ей горьким. Она вообще не любила чай, так что уступила оставшийся чай Анастасии Николаевне.

– Налей еще рюмку! – Толик Хромов по кличке Хромой мрачно взглянул на бармена, старательно перетиравшего стаканы. Стаканы и без того были чистые.

Тот вопросительно приподнял одну бровь.

– Да отдам я тебе, отдам все! – огрызнулся Толик. – Ты же меня знаешь!

– В том-то и дело, что знаю! – раздумчиво ответил бармен. – Потому-то и сомневаюсь!

– Налей ему! – раздался рядом низкий густой бас, и на стойку легла тяжелая волосатая рука с зажатой в ней купюрой.

Толик оглянулся. Справа от него на высоком табурете сидел здоровенный толстый мужик, до самых глаз заросший густой черной бородой.

Когда-то давно, очень давно, когда Толик был еще ребенком, мать водила его в зоопарк. Там были тигры и львы, жирафы и антилопы, целый павильон самых разных мартышек и еще много всякого зверья. Но самое большое впечатление на Толика произвела огромная обезьяна, которая неподвижно сидела посреди клетки и смотрела на проходящих мимо людей тоскливым и равнодушным взглядом. Обезьяна называлась орангутанг – по крайней мере, так было написано на клетке. Так вот, этот толстый мужик напомнил Толику ту обезьяну. Правда, орангутанг был рыжий, а этот мужик – черный.

Под влиянием какого-то импульса Толик повернул голову в другую сторону – и захлопал глазами от удивления. Хотя Толик был не из тех людей, кого легко удивить.

Слева от него сидел точно такой же мужик – толстый, страшный, длиннорукий, заросший черной бородой. Толик сперва даже подумал, что у него двоится в глазах, но нет – бородатых мужиков было действительно двое. И то сказать – выпил-то он сейчас всего две рюмки, с чего тут двоиться-то…

Бармен взял из волосатой лапы деньги, налил Толику еще одну рюмку и деликатно отошел.

Толик жадно выпил, прислушался к себе, почувствовал, как спиртное дошло до желудка и разлилось по телу живым теплом, и только потом проговорил, обращаясь к тому мужику, что справа (ведь это он заплатил за его выпивку):

– Чего надо?

– Поговорить.

– Поговорить – это можно, – Толик облизнул пересохшие губы, – только бы сперва еще рюмку…

– Получишь свою рюмку, когда ответишь на наши вопросы! – проговорил тот орангутанг, что справа.

– Какие еще вопросы?

Толик почувствовал, что от этих двоих орангутангов исходит чувство серьезной опасности. Опасность буквально струилась от них, как жар от раскаленной печи. Толику захотелось сбежать от них как можно быстрее и как можно дальше… но вряд ли они его отпустят. Вон какие здоровые…

С другой стороны, Толику ужасно хотелось выпить, а они обещали ему дармовую выпивку…

– Ну, какие еще вопросы? – повторил Толик.

Один из громил – тот, что слева – придвинулся ближе в Толику, навис над ним тяжелой тушей и проговорил в самое ухо, так что Толик почувствовал его жаркое дыхание:

– Два года назад Николай Николаевич послал тебя с двумя парнями тряхнуть одного должника.

– Два го-ода!.. – протянул Толик. – Это ж как давно было… думаешь, я помню…

Два года назад он был совсем другим человеком. Его уважали и ценили большие люди. Ему доверяли серьезные дела. Он был старшим группы у самого Николая Николаевича. И он не пил… ну, то есть почти не пил. Разве что пару рюмок в день.

С тех пор жизнь удивительным образом изменилась. От его тройки, считай, никого не осталось. Вася Беленький зарезал парня, который толкнул его и обозвал обидным словом в туалете. Дело происходило в баре, парень был незнакомый, зашел в тот бар случайно. А оказалось, что он сын какого-то влиятельного типа, какой-то шишки, так что Васю мигом замели менты, а после заперли в психушку для особо опасных, где он и сгинул.

Впрочем, от Васи всегда пахло безумием, чего стоили одни его пустые страшные глаза, по любому поводу наливавшиеся белесой непроглядной мутью! Правда, в этом были свои плюсы – Вася мог напугать кого угодно, хоть неаккуратного должника, хоть бойцов конкурирующей фирмы.

Второго в его тройке – Свища – случайно убили на стрелке с людьми Крапленого. Свищ не вовремя полез в карман за сигаретами, а кто-то из парней Крапленого психанул и выстрелил. В результате все чуть не поубивали друг друга…

Так что от той тройки остался только сам Толик, да и то – он был не тот, что прежде, и ничего серьезного ему давно уже не поручали. Да и вообще, честно признаться, ничего не поручали. Он перебивался случайными заработками или клянчил на выпивку у тех, кто помнил его по прежним временам…

В последнее время давали все реже.

– Это ж как давно было… – повторил Толик. – Думаешь, я помню всех, у кого выбивал долги?..

– Всех и не надо, – отозвался орангутанг (тот, что слева), – ты вспомни только одного, вот этого! – и он сунул под нос Толику мятую фотографию какого-то мужика.

– И ты уж постарайся! – добавил второй (тот, что справа) и ударил Толика в бок. Вроде бы и не сильно ударил – но боль пронзила все тело Толика.

И, что удивительно, эта боль действительно освежила его память. Он вспомнил мужика с фотографии, вспомнил тот день, когда они втроем пришли к нему домой. Мужик был хлипкий и нестоящий, тряпка, пустое место, он что-то жалко лепетал и умолял пощадить его.

Тут же была его баба – жена, что ли. С виду ничего особенного, но что-то в ней было – глаза, что ли, взгляд такой…

Толик тогда еще подумал, что дрянному мужичонке досталась хорошая баба – не стоит он ее. А Вася Беленький, как это с ним часто бывало, озверел, глаза его побелели, он выхватил свой нож и полоснул женщину по шее. Толик тогда с трудом смог его утихомирить – им совершенно ни к чему был труп, с ним пришлось бы возиться, и Николай Николаевич был бы страшно недоволен…