Рут Ренделл - Демон в моих глазах Страница 7

В холле стоял едва уловимый запах чеснока и гораздо более сильный запах старой, нестираной одежды. Скорее всего, это ванная комната – вот эта дверь между его дверью и дверью комнаты № 1, а другая дверь, с другой стороны старого столика, – туалет.

Размышляя о том, что за женщиной или девушкой окажется мисс Чан и будет ли она занимать ванную именно в тот момент, когда она будет нужна ему самому, Антони вышел на улицу Тринити-роуд. Через Ориэл-мьюз вышел на Баллиол-стрит. Подумал, что топонимика лондонских улиц требует отдельного изучения. Ведь должен же быть кто-то, кто знает, почему улицы в этой части города названы именами городов Девоншира, а улицы в Криклвуде – именами Гибридских островов. Были ли Барбара, Доринда и Лесли, в честь которых названы дороги к северу от Сити, когда-то любовницами Барнсбэри? А на Уорлок-роуд в Килбурн-парк действительно ли жила колдунья? В той части Кенборн-вейл, в которую судьба забросила Антони, какой-то умник назвал убогие аллеи и террасы именами оксфордских колледжей. Наверняка никто не имел в виду ничего плохого. Член городского совета, или городской архитектор, или строитель чувствовали патриотический прилив, давая улицам названия Тринити-роуд, Олл-Соулз-гроув, Магдален-хилл, Бразенос-авеню и Вадхэм-стрит. Одно было совершенно очевидно, подумал Антони, – тот, кто дал улицам эти названия никогда не учился и не жил в Оксфорде, никогда не бродил по его старинным улочкам и не любовался шпилями его церквей. Подобные изысканные размышления раньше никогда бы не пришли Антони в голову. Однако после знакомства с Хелен он научился смотреть на мир ее глазами – сравнивать, мечтать и придумывать ассоциации. Она всегда витала в облаках; он из них двоих был самым практичным. И, будучи практичным человеком, подмечал по дороге множество важных вещей. Кафе «Вейл», для быстрого перекуса, «Кемаль’с кебаб хаус» – пахнущий тмином, кунжутом и пажитником – это когда захочется чего-то более существенного; паб «Водяная лилия», который сейчас только открывался. Сквозь окна Антони увидел стулья с красными сиденьями, коричневый потолок со следами плесени и экраны из резаного стекла по бокам от барной стойки.

Черные пластиковые мешки с мусором загромождали все тротуары. Скорее всего, мусорщики бастуют. Школьные занятия уже закончились. Антони задумался, где же располагаются игровые площадки. Или что, здесь дети играют прямо на тротуарах, выложенных портлендским булыжником? Или вон на том клочке пустыря, огороженном ржавой сеткой, поврежденной во многих местах, который расположился между строительным магазином «Грейнерс» и станцией метро?

Дома в этой части города явно предназначены к сносу. И чем быстрее их снесут, тем лучше – пусть на их месте строят новые, с большими квартирами, широкими окнами и зелеными пространствами между домами. В районе было не так уж много настоящих англичан. Женщины с коричневой кожей толкали перед собой коляски с темнокожими младенцами, на тротуарах стояли похожие на цыганок женщины с суровыми, усталыми лицами; проходили индианки в кардиганах из «Маркс энд Спенсер» [10], наброшенных поверх лиловых и золотистых сари. Вдоль всех тротуаров были припаркованы машины; транспортные фургоны парковались вторым рядом на улицах, засыпанных рваной бумагой, раздавленными овощами и серебристой рыбьей чешуей – по-видимому, в этом месте был рынок, который только что закончил работу. Пять тридцать вечера. Будем надеяться, что вот тот магазин на углу, «Винтерс», все еще работает. Антони вошел в него и купил себе упаковку ветчины, банку фасоли, хлеб, яйца, чай, маргарин и замороженный горох. Подхваченный толпой окрестных жителей, направляющихся домой после рабочего дня, он вернулся на Тринити-роуд, 142. К этому моменту в доме уже появились люди.

Мужчина лет пятидесяти стоял около стола в холле, держа в руках целый ворох дешевых скидочных купонов. Ростом он был выше среднего, худой, с грубым лицом красноватого оттенка. Его жидкие волосы грязно-белого цвета были тщательно зачесаны на уже появившуюся лысину и покрыты бриллиантином. Одет он был в великолепный костюм, белоснежную рубашку и темно-бордовый галстук в мелких серебристых точках. На его длинном, прямом и узком носу были надеты очки в позолоченной оправе. Увидев Антони, мужчина вздрогнул от неожиданности.

– Они валялись на ковре, – объяснил он, кивая на бумаги в руке. – Их присылают каждый день. Глядя на эти кипы, никогда не подумаешь, что в мире проблемы с бумагой, правда? Я их просто складываю. Ведь они никому не нужны. А я все никак не могу решиться их выбросить.

Антони никак не мог понять, к чему эти объяснения.

– Я Антони Джонсон, – представился он, – переехал только сегодня.

– Ах вот как, – произнес мужчина и протянул руку. У него был довольно чопорный вид – судя по нему, он вполне мог отвечать за наименование улиц в этом районе. Однако произношение выдавало в нем простолюдина – в его разговоре постоянно звучали интонации кокни, присущие именно этому району Кенборн-вейл. – Так это вы въехали в комнату на первом этаже? Мы все здесь держимся очень обособленно. Вы ведь не собираетесь пользоваться телефоном после одиннадцати вечера, нет?

Антони спросил, где находится этот самый телефон.

– На первой лестничной площадке. Моя квартира на второй площадке. У меня здесь квартира, а не комната, понятно?

– Так вы, часом, не другойДжонсон? – догадался Антони.

– Наверное, вы хотите сказать, что это вы другойДжонсон, – ответил мужчина с сухим, неодобрительным смешком, – я-то живу здесь уже двадцать лет.

На это Антони не нашелся что ответить. Он вошел в комнату № 2 и закрыл за собой дверь. В такие мягкие, тихие летние дни в комнате, со всех сторон окруженной кирпичными стенами, темнело уже к шести вечера. Антони включил лампу-медузу и посмотрел, как свет осветил весь дворик под окном. Высунувшись из окна, посмотрел наверх. В кирпичной стене, возвышавшейся над его головой, было еще всего одно окно. Оно располагалось на верхнем этаже. Легкомысленные тюлевые занавески в этом окне пошевелились. Было понятно, что кто-то смотрит на него и на свет, льющийся из его окна, но Антони еще слишком плохо знал расположение комнат дома, чтобы можно было определить, кто же это был.

С того самого дня в течение всей недели Артур каждое утро внимательно прислушивался, когда же Антони Джонсон отправится на работу. Но Джонатан Дин и семейка Котовски по утрам всегда уходили с таким шумом и грохотом, что остальных постояльцев просто не было слышно. Однако Артур был совершенно уверен, что по вечерам Антони Джонсон оставался дома. Каждый вечер Артур наблюдал из своего окна пятно света, перечеркнутое крестом от оконной рамы, падавшее из окна другого Джонсона,который даже не удосуживался задергивать шторы. Пока Артур еще не испытывал острого желания посетить подвал, однако он уже начинал нервничать.

Разбирая почту в пятницу утром, Артур увидел, как дверь комнаты Антони открылась, и тот прошел в ванную, одетый только в джинсы. Этот человек что, никогда не работает? Именно в этой почте и было первое письмо, пришедшее на имя Антони Джонсона. Артур знал, что письмо адресовано именно Антони, потому что отправлено оно было из Йорка, и адрес отправителя был: Миссис Р. Л. Джонсон, 22 Вест-Хайэм-гейт, Йорк. Однако адрес получателя был написан с явной претензией: А. Джонсону, эсквайру [11], 2/142 Тринити-роуд, Лондон W15 6HD. Артур в раздражении прикусил губу, и, когда через минуту из ванной вышел Антони Джонсон, весь пахнущий зубной пастой и свежестью, Артур не преминул обратить его внимание на возможные последствия подобной неточности.

Казалось, что на молодого человека это не произвело никакого впечатления.

– Письмо от моей матушки, – пояснил он. – Если это так уж важно, то я скажу ей, чтобы впредь она писала «комната № 2».

– Буду вам очень благодарен, мистер Джонсон. Подобная небрежность может привести к значительным затруднениям и неловкости.

Антони Джонсон улыбнулся, продемонстрировав великолепные зубы. Казалось, что он лучится здоровьем, жизнелюбием и мужским началом до такой степени, что Артур Джонсон даже поежился. Кроме того, Артур не любил смотреть на обнаженные мужские торсы в девять десять утра – это совсем не для него, благодарю покорно.

– К значительной неловкости, – повторил он.

– Не думаю. Давайте не будем бежать впереди паровоза. Я полагаю, что мне будет приходить не так уж много писем, и все они будут или из Йорка, или из Бристоля.

– Очень хорошо. Я считал своим долгом предупредить вас, что я и сделал. Теперь вы не сможете сказать, что не были предупреждены, в случае если письма перепутаются.

– Да я и не собираюсь в чем-то вас обвинять.

Больше Артур ничего не сказал. Манеры этого человека обезоружили его. Антони был совершенно спокоен, доброжелателен и великолепно небрежен. Артур мог бы согласиться на извинение или попытку оправдаться, но подобное холодное признание вины – да нет, даже не холодное, а теплое и дружелюбное – было чем-то, с чем ему еще никогда не приходилось сталкиваться. Все это выглядело так, как будто из них двоих Антони Джонсон был старше и мудрее и поэтому мог себе позволить относиться к подобным бытовым проблемам со снисхождением.