Наталья Александрова - Демон никогда не спит Страница 7

Катя надела янтарные бусы, мама когда-то давно привезла их из Прибалтики. Это случилось еще до Катиного рождения, мама рассказывала, какой чудесный месяц провела она на Рижском взморье, про то, как только смельчаки отваживались купаться в холодном Балтийском море, остальные же прятались от ветра в близлежащих елочках. Поэтому пляж оставался почти всегда пустым, можно было беспрепятственно проходить по кромке берега многие километры.

Не зря говорят, что янтарь – живой камень, он реагирует на человеческое тепло. От долгого лежания в темном ящике янтарь умер, и бусы казались теперь сделанными из дешевой пластмассы. Катя в который раз вздохнула.

В женских журналах советовали обновлять гардероб постепенно, не покупать множество дешевой одежды, а лучше раз в месяц приобретать хотя бы одну дорогую фирменную вещь. Так, дескать, получается гораздо экономнее.

После маминой смерти Катя долго раздавала долги – много денег ушло на лекарства и похороны. К тому же в связи с кризисом библиотеке сократили финансирование, и зарплаты сотрудников, и без того очень скудные, урезали тоже.

Первые несколько месяцев после смерти мамы Катя была измучена морально и физически, после работы просто падала на диван и валялась весь вечер, бездумно щелкая пультом телевизора. Не хотелось ни есть, ни пить. Готовить тоже не хотелось, и стирать, и убирать квартиру. Она с трудом поднимала себя по утрам и тащилась на работу. Кате рассказывали, что директриса Кира Леонидовна не уволила ее тогда только потому, что побоялась показаться в глазах сотрудников полной стервой – у человека несчастье, а она добивает. И хоть отношения у нее с руководством не слишком теплые, Катя все же благодарна Кире.

Положение спас дядька. Он явился Кате во сне и заставил себя слушать.

«Займись делом! – говорил дядька. – В квартире приберись, окна покрась, занавески постирай! На гимнастику запишись, на фитнес, да хоть на танцы, найди какой-нибудь приработок! Не кисни!»

Он так долго твердил одно и то же, что Катя наконец прислушалась. И, наскоро разобрав завалы в квартире, решила заняться зарабатыванием денег.

Оказалось, однако, что в период кризиса родители школьников слегка подзабыли, что их детям нужно дать образование. Родители махнули рукой на двойки в дневниках своих чад или предпочитали решать вопросы полюбовно, с помощью подарков учителям. Причем подарков тоже не слишком дорогих.

Так что Катино умение решать трудные задачи по математике и чертить сложнейшие геометрические эпюры никому уже не требовалось. Однако дядькины советы все же сыграли свою роль – Катя приободрилась, депрессия прошла, и даже заведующая Кира Леонидовна смотрела на нее теперь гораздо приветливее. А однажды вызвала в свой кабинет и предложила дополнительную работу.

Умер один академик, после него осталась огромная библиотека, и вдова просила помочь ей разобраться – каталогизировать книги, отделить по-настоящему ценные от просто нужных и посоветовать, что сделать с ненужными. Катя договорилась, что она будет посвящать этой работе три вечера в неделю, и работа растянулась на несколько месяцев. Катя очень любила книги, так что работа ей нравилась, и с вдовой академика она подружилась.

Штандартен открыл входную металлическую дверь, вошел в свою квартиру.

Квартира эта была переделана из бывшей дворницкой. Размещалась она на первом этаже большого и мрачного старинного дома в Коломне – в старом районе Петербурга, расположенном неподалеку от Сенной площади. Штандартена такое расположение устраивало, в особенности радовало то, что у него имелся собственный отдельный вход с улицы, точнее – из темного двора-колодца. Гости к нему приходили разные, некоторые выглядели довольно подозрительно, так что отсутствие соседей было при таком раскладе очень удобно.

Закрыв за собой тяжелую дверь на все замки и запоры, Штандартен облегченно вздохнул.

Здесь и только здесь он ощущал себя в безопасности.

С детства он чувствовал, что весь окружающий мир настроен к нему враждебно, неприязненно. Он рос некрасивым, слабым и болезненным мальчиком, и сверстники на каждом шагу норовили обидеть, унизить его, да еще посмеяться над его унижением. Звали его Леней, Леонидом, и он ненавидел свое имя почти так же люто, как свою жалкую, ущербную внешность.

Отец Лени ушел из семьи, когда мальчику было пять лет, а мать, замотанная некрасивая женщина, почти не замечала сына – ей приходилось бороться за существование, зарабатывать на жизнь и пытаться заново создать семью.

Лене уже минуло пятнадцать, когда он встретил Владимира Павловича.

Это был рослый, вальяжный, представительный мужчина с бархатным голосом и большими, сильными руками. На мизинце левой руки он носил кольцо с крупным черным камнем, отсвечивающим тусклым таинственным блеском.

Владимир Павлович защитил Леню от своры уличных хулиганов, пригласил к себе домой, угостил вкусным швейцарским шоколадом. Он пригрел ущербного подростка, научил его простым и эффективным приемам самообороны. Самое главное – Леня чувствовал, что небезразличен Владимиру Павловичу, что он интересен этому взрослому и значительному человеку.

Когда он допоздна засиделся у нового друга и тот оставил его у себя ночевать, Леня понял причину этого интереса. Изменить что-то было уже поздно, да он и не очень этого хотел. Леня давно уже понял, что за все надо платить, и платить преимущественно собой.

У Владимира Павловича ему нравилось: большая просторная квартира, много красивых вещей, интересные книги на полках, картины и фотографии по стенам. Все это так отличалось от их с матерью бедного и скучного жилища!

Именно от Владимира Павловича Леня узнал о Третьем рейхе.

То есть, конечно, и раньше он знал о великой войне, о фашистах, но эти знания были на уровне занудных школьных учебников и старых наивных фильмов, где фашисты выглядели круглыми дураками, а теперь он узнал от старшего друга об истоках нацистского движения, о Черном ордене СС, о романтике штурмовых отрядов, о высоком значении слов «Кровь» и «Почва».

Только теперь Леня понял причину враждебности окружающего мира: эта причина заключалась в извечной ненависти людей низшей расы, недочеловеков, к представителям расы господ…

А в том, что сам Леня принадлежал к расе господ, он нисколько не сомневался.

Как все жалкие, закомплексованные неудачники, он искал причину своих неудач, причину своей никчемности в каких-то внешних обстоятельствах, в других людях, в происках злых посторонних сил.

Лене было уже почти восемнадцать, когда Владимира Павловича нашли в спальне с перерезанным горлом. Следователь заинтересовался их взаимоотношениями, но Леня числился еще несовершеннолетним, и от него быстро отстали.

Способный юноша унаследовал от старшего друга немного денег (он как-то подсмотрел, где Владимир Павлович прячет свои небольшие сбережения), потрепанный томик «Майн кампф» и серебряное кольцо с черным камнем. Своим новым знакомым Леня говорил, что это кольцо принадлежало когда-то Йозефу Геббельсу. Иногда, впрочем, он сбивался и называл хозяином кольца то Германа Геринга, то Рудольфа Гесса. Впрочем, новые знакомые уже не называли его Леней: именно тогда юноша придумал себе звучный и выразительный псевдоним – Штандартенфюрер.

С тех пор прошло больше десяти лет.

Из некрасивого, ранимого, болезненного юноши Штандартен превратился в некрасивого, злого, самоуверенного мужика с замашками начинающего супермена, поселился в бывшей дворницкой и увешал свое мрачное логово нацистскими флагами, плакатами и прочей сомнительной символикой.

Иногда по вечерам, проводив поздних гостей, Штандартен садился в глубокое кресло с вырезанной на спинке свастикой (он говорил своим гостям, что это кресло стояло в подземном бункере Гитлера, хотя в действительности оно происходило из полицейского участка в Баварии), под сенью развернутого красно-бело-черного флага, сворачивал в трубочку купюру в десять рейхсмарок и с шумом втягивал приличную порцию кокаина.

На парусах очищенного кокаина Штандартен уносился в мир своей мечты, в мир, где властвовали Кровь и Почва. Себя он видел белокурой бестией в черном мундире СС, властителем судеб целых народов. Он стоял на трибуне перед многотысячными толпами единомышленников и бросал им слова, тяжелые и страшные, как гранаты. Или в сопровождении безмолвных автоматчиков шел вдоль строя трясущихся, жалких недочеловеков и резким взмахом руки в черной перчатке выхватывал из строя то одного, то другого, разделяя их, как на Страшном суде: одного – направо, другого – налево.

Лица этих недочеловеков были удивительно знакомыми: он узнавал среди них тех мальчишек, которые высмеивали и мучили в детстве маленького Леню, тех учителей, которые вызывали его к доске на посмешище классу, всех тех, кто воплощал для него враждебный, жестокий и безжалостный мир…