Энн Перри - Туман над Парагон-уок Страница 7

— Может быть, мисс Нэш рассказывала вам, что кто-то обидел ее или сказал что-то оскорбительное? — предположил он.

Феба даже не потрудилась обдумать его слова.

— Конечно нет! Если бы такое случилось, я бы сказала об этом мужу, и он принял бы нужные меры! — Она с таким остервенением терзала свой носовой платок, что порвала на нем кружева.

Питт представил себе, какие меры мог принять Афтон Нэш. Так или иначе, он не сдавался и продолжал расспросы.

— Не припомните, выражала ли мисс Нэш беспокойство по какому-либо поводу? Не упоминала ли она о новых знакомствах?

— Нет, — яростно замотала головой Феба.

Питт вздохнул и встал. Ничего больше от нее не узнать. У него было такое чувство, что если бы он напугал ее, рассказав всю правду, она бы просто выбросила все из головы, а то, что оставалось у нее в памяти, растворилось бы в слепом страхе.

— Спасибо, мэм. Прошу прощения за доставленное вам беспокойство.

Она улыбнулась с некоторым усилием.

— Я уверена, что это было совершенно необходимо, иначе вы бы этого не делали, инспектор. Думаю, что вы хотели бы поговорить с братом моего мужа, Фулбертом? Но мне кажется, что он провел эту ночь вне дома и еще не приходил. Если вы заглянете к нам вечером, то, наверное, застанете его.

— Спасибо, я так и сделаю. Да, — Томас вспомнил об ожоге, про который рассказывал врач. — Знали ли вы, что с мисс Нэш произошел несчастный случай, ожог? — Он не хотел указывать поврежденное место, поскольку понимал, что это чрезвычайно смутит ее.

— Ожог? — переспросила Феба, наморщив лоб.

— Совсем небольшой. — Питт описал его форму, в точности повторив слова врача. — Но очень глубокий и недавний.

К его изумлению, последние остатки краски покинули лицо Фебы.

— Ожог? — Ее голос был еле слышен. — Нет, я не могу вспомнить. Я уверена, что ничего об этом не знаю. Может быть… может быть, она… — женщина закашлялась, — …делала что-то на кухне? Вы должны спросить у Джессамин. Я… я действительно не знаю.

Питт был озадачен. Было ясно видно, что Феба напугана. Означает ли это, что она знала о месте ожога, и ей неловко говорить об этом с мужчиной, который притом стоял на более низкой ступени социальной лестницы? Эта женщина была для него загадкой.

— Благодарю вас, мэм, — тихо сказал Томас. — Может быть, это и неважно.

Дворецкий проводил его до двери, что-то вежливо бормоча. А там — яркий свет, и снова солнце.

Питт стоял на улице несколько минут, решая, к кому следующему пойти. Форбс был где-то в одном из домов, разговаривал со слугами, наслаждаясь своей новой важной ролью в расследовании убийства и с удовольствием любопытствуя об устройстве быта семейств, находящихся на недостижимом для него уровне. Вечером он поделится с Питтом полученными сведениями — в большинстве своем бесполезными; однако во всем этом информационном сумбуре могли попасться наблюдения, которые привели бы к определенным выводам… а те — к другим… Томас широко улыбался, думая об этом. Проходящий мимо мальчик — помощник садовника — остановился и смотрел на него в изумлении, удивляясь, что человек, явно не будучи джентльменом, мог позволить себе стоять без дела посреди улицы и улыбаться без причины.

В конце концов, Питт решил, что пойдет в дом, стоящий в середине Парагон-уок и принадлежащий некоему Полю Аларику. Там ему вежливо объяснили, что мсье Аларик не вернется домой до вечера, но если инспектор захочет увидеть его, то, без сомнения, он будет принят.

Питт еще не составил план в своей голове, о чем будет говорить с Джорджем, поэтому он снова отложил этот разговор и решил попытать в следующем доме, принадлежащем мистеру Халламу Кэйли.

Хозяин все еще завтракал, однако пригласил инспектора войти и предложил ему чашечку крепкого кофе. Питт отклонил предложение. В любом случае, он предпочитал чай, а этот кофе выглядел как мазутная вода в лондонском доке.

Кэйли мрачно улыбнулся и налил себе еще одну чашку. Это был интересный мужчина, чуть старше тридцати; правда, его превосходный, в чем-то орлиный, профиль был испорчен глубокими оспинами на коже, а складки вокруг рта проявляли основную черту его характера — слабость. В это утро его глаза были припухшими и в красных прожилках. Питт отнес это на счет напряженной встречи с друзьями за бутылкой вчера вечером; возможно, за несколькими бутылками.

— Чем могу помочь, инспектор? — спросил Кэйли до того, как Питт начал задавать вопросы. — Я ничего не знаю. Я был на приеме у Дилбриджей весь вечер до глубокой ночи. Любой подтвердит это.

Настроение у Томаса упало. Неужели каждый, с кем он будет говорить, не сможет точно вспомнить, чем занимался вчера?.. Да, все это глупо и не имеет значения. Почти наверняка убийцей был слуга, который, нарушив субординацию, напился и стал приставать к девочке, а затем, когда та закричала, от страха ударил ее ножом, чтобы она замолчала, — возможно, даже не желая убить. Форбс, вероятно, все это выяснит. Питт же расспрашивает хозяев просто потому, что это необходимо сделать. Простая формальность, чтобы все видели, что полиция работает не покладая рук. В любом случае будет лучше, если это сделает Питт, а не Форбс с его ужасным языком и любопытством, граничащим с наглостью.

— Вы можете припомнить, с кем были вчера около десяти часов вечера, сэр? — вернулся Томас к своим вопросам.

— На самом деле я поссорился с Бэрхамом Стивенсом. — Кэйли налил себе еще кофе и, раздраженно потрясши кофейник, поскольку из него вылилось только полчашки, со стуком поставил его на стол; звякнула крышечка. — Этот дурень сказал, что никогда не проигрывает в карты. Не перевариваю неудачников. Никто их не любит. — Он уставился на покрытую крошками тарелку.

— Итак, разногласие имело место в десять часов? — спросил Питт.

Кэйли продолжал смотреть в тарелку.

— Нет, чуть раньше, и это было больше, чем просто разногласие. Это была чертова ссора. — Он выглядел агрессивно. — Ну, не совсем то, что вы называете ссорой. Криков не было. Может быть, он вел себя не по-джентльменски, но мы оба достаточно хорошо воспитаны, чтобы не начинать скандал в присутствии женщин. Я вышел на улицу, чтобы остыть.

— В сад?

Кэйли снова уткнулся в тарелку.

— Да. Если вы хотите знать, видел ли я что-нибудь… то я не видел. Там было полно людей, толкущихся вокруг. У Дилбриджей очень странные социальные предпочтения. Я полагаю, у вас есть список гостей?.. Когда вы найдете убийцу, то, скорее всего, им окажется какой-нибудь слуга, нанятый на один вечер; некоторые люди нанимают кареты, вы знаете, особенно если приезжают в город только на время балов, на сезон… — Его лицо вдруг стало очень мрачным, а его немигающий взгляд был направлен прямо на Питта. — Честно скажу, не могу представить, кто убил бедняжку Фанни. — Его лицо вдруг исказилось от сдерживаемой боли, более глубокой, чем простая жалость. — Я знаю большинство мужчин на Парагон-уок и не могу отвечать за всех, но ни один из них, я верю, не способен вонзить нож в женщину, в такого ребенка, как Фанни. — Он оттолкнул тарелку с отвращением. — Я полагаю, что это мог бы быть француз, этот странный тип; да и «нож» звучит как что-то французское. Но это не кажется мне правдоподобным.

— Убийство часто не кажется правдоподобным, — тихо заметил Питт.

Он вспомнил о густонаселенных притонах, расположенных сразу же позади благопристойных улиц, где преступление — не более чем способ выжить, где младенцы учатся воровать тогда же, когда они учатся ходить, и только самые хитрые или самые сильные доживают до взрослого возраста. Но все это не относилось к жителям Парагон-уок, будучи для них шокирующим, зловещим, посторонним, и они постоянно искали способ, как не допустить эту грязь в свой мир.

Кэйли сидел тихо, снедаемый тяжелыми внутренними эмоциями. Питт ждал. Снаружи проскрипели колеса проехавшей мимо кареты.

Наконец Кэйли поднял глаза.

— Какой подонок захотел так поиздеваться над совершенно безвредным созданием, каким была малютка Фанни? — сказал он тихо. — Так бессмысленно…

Питт не знал, что ответить. Наконец он встал.

— Не знаю, мистер Кэйли. Предположительно, она узнала насильника, и он это понял. Но почему он вообще ее выбрал, только бог знает.

Кэйли ударил тяжелым сжатым кулаком по столу, не сильно, но с чрезвычайной энергией.

— Или дьявол! — Он положил голову на стол и не поднял ее даже тогда, когда Питт вышел из двери и закрыл ее за собой.

Снаружи сияло солнце, теплое и ясное. В соседних садах распевали птицы, где-то за поворотом процокали копыта лошади.

В первый раз Томас увидел, что кто-то искренне горюет о Фанни. Пусть для кого-то это не более чем обычное преступление, но для других — реальная трагедия; и как бы много времени ни прошло с тех пор, как все узнают, кто, как и почему убил, Фанни будет оставаться в памяти людей. Питту стало немного легче.