Галина Романова - Пленная птица счастья Страница 7

– Такое возможно?

– А кто его знает, Игореша. Сам знаешь, как дело начиналось. Как лес рубили, как щепки летели… Не помню, хоть убей.

– Он меня не помнит, – проговорил Зайцев, усаживаясь в свою машину. – Валера, самое печальное, что эта мразь меня не помнит! Абсолютно.

– Вам не следовало так выходить из себя, Глеб Анатольевич. – Валера осторожно глянул на босса. – Пристегнитесь. Пожалуйста.

Зайцев нехотя подчинился. Нервно потянул за ремень, с третьей попытки попал в защелку. Машина тронулась. Оба молчали. Наконец, Зайцев не выдержал.

– Да, не сдержался. Виноват, – развел он руками. – Наговорил лишнего. Но свидетелей же нет. Ты сам контролировал официантов. Обыскал хоть его – «жучков» на нем не было?

– Я не обыскивал. Просто досмотрел.

– Просто? Досмотрел? – вытаращился Зайцев. – А если?..

– «Если» исключаются, Глеб Анатольевич. Моя аппаратура ничего не зафиксировала. На нем не было ни-че-го. Чистый. Мобильника не было, карманы пустые.

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся Зайцев. – Ты профессионал, я тебе доверяю.

Снова замолчал, погрузившись в раздумья. Времени было предостаточно: они – как будто специально – попали в пробку. Поворот налево, для объезда заблокировала дорожная техника. Словом, ехать им теперь с Валерой час, никак не меньше. Вот и хорошо, будет время привести мысли в порядок, успокоиться. К семье он должен вернуться спокойным, уверенным в себе сильным мужиком. Не неврастеником, которого легко может вывести из равновесия какой-то пижон.

Вспомнил самоуверенного, вежливого, холеного Ростислава Яковлева и еле сдержался, чтобы не застонать от ненависти и не начать рвать обивку кресла на куски.

Где он только научился так держать себя в руках? Помнится, много лет назад он таким не был. Когда стоял перед ними по колено в грязи и глотал сопли с кровью из разбитого носа. Неужели он ничего не помнит? Или у него таких разборок было много, когда или ты или тебя?

– Портфель. – Валера вдруг резко вильнул. Сзади возмущенно загудели.

– Что портфель? – не понял Зайцев – он еще весь был там, в воспоминаниях.

– Мне не понравился его портфель. – Валера затормозил на обочине и виновато глянул на хозяина.

– Почему не понравился? – Тот не понял, пожал плечами. – Классный портфель. Дорогая кожа.

– Он был почти пустой.

– Не понял. – Зайцев развернулся, уставился на него.

– В портфеле не было ничего, кроме документов на машину! Почему? – Валера крепко сжал кулак и тут же впился в него зубами. – Я что-то просмотрел. Что-то же там было! Может, диктофон?

– Да не было там ничего. Он его даже не открывал. Или я чего-то не пойму. – Зайцев недоуменно подергал плечами, подбородком. – Портфель ты обыскал?

– Обыскал.

– Ничего, кроме документов на машину, не было?

– Не было.

– В чем тогда дело? – Он кивнул в сторону забитой трассы. – Мы бы уже знаешь сколько проехали, если бы не твои истерики!

Валера виновато кивнул, снял машину с тормоза, осторожно начал сдавать влево. Через пару минут он уже нагло выруливал поперек потока. Уступали, куда деваться? Час пик – кому охота потом торчать из-за него в плотном кольце, дожидаясь полицейских.

Остаток пути они не разговаривали. Валера делал вид, что сосредоточился на дороге. Зайцев усиленно изображал, что дремлет. Оба были напряжены – сравнивали, вспоминали все детали встречи. Когда Валера остановил у ворот арендованного Зайцевым дома, оба выпалили одновременно:

– Не могло там ничего быть.

– Не могло, значит, и не было. – Зайцев протянул ему руку, крепко пожал. – Портфель ты обыскал? Обыскал. Внутри ничего не было.

– Не было, голову даю на отсечение.

– Аппаратура твоя ничего не зафиксировала?

– Так точно, Глеб Анатольевич.

– Никаких лишних телодвижений он при мне не делал, в портфель не залезал, не суетился.

– Так точно.

– Значит, все чисто.

Зайцев полез из машины и сразу недовольно зафыркал: за воротник попал дождь. Валера проводил босса до ворот. Еще раз пожал ему руку, виновато заглянул в глаза.

– Да ладно тебе! – Тот понял его мгновенно. – Нормально все.

– Не дает покоя мысль, зачем он его все-таки взял на встречу, портфель этот чертов?

– Попижонить, Валера, только и всего! – Зайцев выругался вполголоса. – Сколько помню этого скота, не мог он без штучек. Нормально пацаны одевались тогда, в дни моей молодости. Как мужики – свитер, рубашка, штаны. А этот непременно то платочек какой-нибудь повяжет на кадык, то зонт тросточкой купит. Даже стекла на машине первым из наших сделал черными.

– Затонировал, что ли? – не сразу понял Валера.

– Ага. – Зайцев опустил голову, повозил ботинком по мокрому асфальту, как будто искал что-то, хотя в вечерней слякотной тьме ничего видно не было. – И девчонок возил, дурех, покататься будто бы. А сам такое с ними вытворял, сволочь! И ведь доказать ничего невозможно – никто не видел, кого он вез, кого потом высаживал.

– А его пытались привлечь? – заинтересовался Валера.

– Власти, имеешь в виду?

– Да.

– Нет, Валера, власти его не трогали. Никто ведь не заявлял. Я о другом.

Зайцев подавил тяжелый вздох и, чтобы не растравлять себя, принялся раздавать указания на завтра. Потом кивком простился, шагнул за ворота. Минуту стоял под дождем, мысленно репетируя предстоящий семейный ужин с вопросами, ответами, несмешными дежурными шутками. Представил осторожную улыбку жены, не знающую, как реагировать на его бородатый юмор.

Все как всегда – уныло, предсказуемо, постно.

Зайцев нацепил усталую улыбку, с которой ежедневно входил в дом, и двинулся по дорожке. На крыльце застыла жена, которую он ни единого дня не любил так, как должен был любить. Как она того заслуживала.

Глава 5

За ужином они трое – отец, Светлана и Алина – никогда не разговаривали. Так было заведено. Есть следовало молча, чтобы неосторожным словом не разрушить иллюзорную гармонию, не перебить никому аппетит. Вот после еды – пожалуйста, милости просим в кабинет хозяина. Тогда уже и жаловаться можно, и просить, и претензии предъявлять. Правда, претензий к нему, к Ростиславу Ивановичу Яковлеву, не было ни у кого и никогда. Он в этом доме был царем и богом. Он здесь повелевал, казнил и миловал.

Но сегодня с самого начала все пошло не так. Он сам нарушил тишину, когда глянул на опухшее лицо жены и вдруг спросил:

– Света, что-то не так?

– Что?

Она вздрогнула, уронила вилку на край тарелки. Звон показался оглушительным. Светлана смутилась, подхватила вилку, зажала в руке так, как будто собиралась нанести ею удар. Алина даже догадывалась, кому этот удар предназначался. Насупилась, затихла. Ростиславу эта возня с приборами показалась наигранной и фальшивой. Он вдруг разозлился и вопреки правилу, самим установленному, повторил:

– Я спросил, что с тобой сегодня.

– А что со мной?

Она выпустила вилку, и та беззвучно упала на салфетку. Пухлая ладонь Светланы с дорогим маникюром, который удивительно не шел ее коротким пальцам, исчезла со стола, затерялась где-то на колене, в складках безупречной скатерти.

– Почему ты ревела? – напрямую спросил он.

– Я? Ревела? Нет, тебе показалось. – Она отвечала отрывисто, как будто рапорт сдавала.

Уставилась в полупустую тарелку, на которой отвратительно съежился кальмар на пару.

Она терпеть не могла такую еду. Она бы с удовольствием съела сейчас тарелку картофельного пюре с салатом. Или горку тушеного мяса с помидорами. Или пасту под сливочным соусом. Но нельзя, Ростислав помешан на правильном питании. Пожить хочет подольше, сохранить здоровье и красоту. И получается ведь у мерзавца.

А у нее – нет. Не выходит быть молодой и красивой. Молодость и красоту сожрали синтетические гормоны, которые она поглощала пачками, пытаясь забеременеть. Но – не вышло. Ничего не вышло: ребенка нет, фигуры нет, красоты нет. И вдобавок приходится жрать всякую гадость, от которой тошно.

– Света, повторяю вопрос: почему ты плакала? С нетерпением жду ответ. Правдивый ответ!

Ростислав дожевал остатки со своей тарелки, аккуратно вытер рот льняной салфеткой, швырнул ее на стол. Оперся основаниями ладоней о край стола. Глянул на нее требовательно, холодно.

Как же она ненавидела этот его взгляд. И все в этот момент в нем ненавидела. И все, что ему принадлежало: дом, достаток, положение. Даже его дочь, которую воспитала.

А почему, собственно, должно быть иначе? Она в нее всю душу вложила, а что в ответ? Хамство, недоверие, вранье. А дальше чего ждать? Вот состарится Светлана. Окончательно состарится, когда Ростислав перестанет заглядывать к ней в спальню и прятать от нее своих многочисленных любовниц. И что тогда? Как поступит его дочь? Тоже станет ее игнорировать? Или примет сторону мачехи и осудит неверного отца? Ой, вряд ли.

– Правдивого ответа хочешь? Хорошо. – Света выудила руки с колен, поправила пряди, с вызовом глянула на Алину. – У нас проблемы с дочерью, Ростик.