Александр Макколл-Смит - Будьте осторожней с комплиментами Страница 7

Прочтя письмо до середины, Изабелла отложила его на несколько минут, затем снова взяла в руки и дочитала до конца.

Дорогая Изабелла!

Как Вы знаете, я получал большое удовольствие от работы с Вами в течение последних пяти лет. («Он собирается в отставку», — подумала Изабелла, читая эту фразу.) У нас было очень мало разногласий, и должен сказать, что на меня производило прекрасное впечатление то, как Вы редактировали «Этику». При Вас в качестве редактора значительно возрос тираж — как сказали бы некоторые, резко возрос, был изменен дизайн. Помните, как ужасно скучно выглядел наш журнал, когда мы только начинали, да еще этот розовато-лиловый цвет обложки? («На самом деле ты был против перемен. Мне пришлось тебя убеждать. Насколько я помню, тебе нравился розовато-лиловый», — подумала Изабелла.) И я всегда одобрял идею единой темы номера, принадлежащую Вам, — по моему мнению, она принесла нам большой успех.

Но, Изабелла, — уверен, Вы со мной согласитесь, — всегда найдутся аргументы в пользу перемен, а также разнообразия, и по подсказке нескольких членов редколлегии я провел опрос остальных, чтобы узнать, не считают ли они, что пора увидеть свежее лицо в кресле редактора. Я не думал, что многие поддержат эту идею, но, к сожалению, я заблуждался. Боюсь, что мнение было почти единогласным: пришла пора перемен.

Я знаю, что это Вас и удивит, и расстроит — я сам тоже испытал эти чувства. Но я также знаю, что Вы поймете: голосуя за перемены, члены редколлегии ни в коем случае не вынесли неблагоприятное суждение о Ваших значительных достижениях у руля «Этики».

Раздавались голоса в пользу немедленной смены редактора, но я высказал мнение, что будет лучше, если Вы останетесь на своем посту до конца года (если Вы не возражаете), а затем мы можем начать новый календарный год с новым редактором. Это даст Вам время приискать себе что-нибудь другое, а также обеспечит непрерывность выхода издания, что так важно.

Что касается Вашего преемника, то Кристофер Дав любезно предложил свои услуги, и этот выбор одобрили члены редколлегии. Несомненно, Вы с ним найдете возможность встретиться и обсудить технические детали смены редактора.

На этом письмо заканчивалось. Внизу стояла подпись Леттиса, а в постскриптуме, написанном ручкой, он осведомлялся, читала ли Изабелла «удивительно проникновенный некролог» в память умершего рецензента, который так и не успел дать отзыв на «Добродетели в годину испытаний». «Превосходный некролог, — писал Леттис. — Вы знали, что в молодости он был прекрасным скрипачом и планеристом?»

Изабелла испытывала сложные чувства. Ее потрясла эта неожиданная новость и удивило то, что у нее отбирают работу — то есть нечто, считающееся само собой разумеющимся. И еще она испытывала отвращение к интригам, которые плелись вокруг этого дела. Это Дав — все дело в нем, решила Изабелла. Ей и раньше казалось, что Дав жаждет занять ее пост; он был амбициозен, кресло редактора известного журнала помогло бы ему сделать академическую карьеру. В настоящее время Дав пребывал в каком-то второразрядном университете. Приятель Изабеллы, который знал Дава, сказал ей, что тот предпочел бы быть совсем в другом месте — в Колледже Магдалины Оксфордского университета, выпускником которого являлся. Это было все равно что забраться на альпийские вершины, и пост редактора «Прикладной этики» поспособствовал бы ему в этом. Он общался с другими членами редколлегии, вливая им яд в уши и улещая, и многие из них оказались малодушны и поддались на его уловки. И ни один, подумала она, ни один не связался с ней, чтобы обсудить этот вопрос. Пожалуй, это было труднее всего вынести.

Что же касается самого Леттиса, то он мог бы позвонить ей и сообщить новость лично, мог бы даже не полениться и приехать в Эдинбург, чтобы обсудить все с ней. А вместо этого он написал довольно безликое письмо — документ, который фактически был уведомлением об увольнении. И еще усугубил дело тем, что добавил непринужденный постскриптум; это признак вины, подумала Изабелла. Тот, кто чувствует себя виноватым, пытается сделать вид, что на самом деле все хорошо, прибегнув для этого к какому-нибудь банальному замечанию, не имеющему никакого отношения к делу. Именно так и поступил Леттис.

Грейс была на кухне — она сидела напротив Чарли, который был посажен в детское кресло и для верности привязан к нему. Она держала перед ребенком вязаную фигурку, имевшую сходство с полицейским, и водила ею вверх и вниз, чтобы привлечь его внимание. Когда Изабелла вошла в комнату, Грейс посмотрела на нее и тут же перевела взгляд на Чарли.

— Вам уже надоело? — спросила Грейс. — Посмотрите-ка на это. Ему нравится этот маленький полисмен. Думаю, он должен быть темно-синим. Чарли находит его очень смешным.

Изабелла кивнула; она посмотрела на Чарли, потом на Грейс. Ей хотелось сказать: «Я уволена. Я жертва…» Жертва чего? Дворцовый переворот — вот, пожалуй, самое подходящее слово. А может быть, ей следует назвать произошедшее путчем — в этом слове есть уничижительный оттенок, намек на насильственное низложение. Но, пожалуй, тут будет содержаться преувеличение…

— Меня…

Грейс перебила ее.

— Я думаю, он устал, — сказала она. — Посмотрите, у него слипаются глаза.

Нет, подумала Изабелла, я ей не скажу. Я буду держать в секрете это унижение. Потом, позже, просто объявлю, что ушла в отставку с поста редактора «Прикладной этики», и это будет правдой; и если кто-нибудь спросит о причине, я все объясню. Но до тех пор я буду жить так, будто ничего не случилось.

Теперь Грейс повернулась к Изабелле:

— Простите, вас что?

— Я думаю съездить в город, — сказала Изабелла. — Если вы не против присмотреть за Чарли.

Грейс ответила, что с удовольствием это сделает.

— Спасибо, — поблагодарила Изабелла и поскорее вышла из кухни, чтобы Грейс не заметила слезы, навернувшиеся ей на глаза. Изабеллу никогда прежде не увольняли, и она не привыкла к болезненному чувству, связанному с увольнением. Это так тяжело, как быть брошенной любовником, или почти так же тяжело, подумалось ей. А ведь она даже не зависит от крошечной зарплаты редактора — для нее это что-то вроде гонорара. Каково же лишиться работы, с помощью которой зарабатываешь на хлеб своей семье? Ведь такое видишь сплошь и рядом. Это была отрезвляющая мысль, способная утешить в ее положении; Изабелле действительно стало легче.

Глава четвертая

Изабелла отправилась в город пешком. Она редко выезжала на своей зеленой, словно трава, шведской машине из-за проблем с парковкой. Правда, теперь, с появлением Чарли, ею придется пользоваться чаще: ведь детям требуется так много вещей, что мысль об автомобиле становится все соблазнительнее. Она хорошо относилась к общественному транспорту и поступала соответственно, но не принадлежала к числу тех, кто был одержим идеей, будто их машина отравляет воздух выхлопными газами, и не читала другим нотации на эту тему. К тому же, напомнила себе Изабелла, ее шведский автомобиль зеленый и в другом смысле, в отличие от монстров, смахивающих на танки, в которых ездят некоторые, свысока поглядывая на остальных. Изабелла как-то прочла о человеке, начавшем свой личный крестовый поход против этих машин, прикрепляя к ветровому стеклу записки, в которых говорилось, что их владельцы безответственно подошли к выбору автомобиля. Она понимала его, хотя сама никогда не смогла бы сделать такое: одно дело думать о подобных вещах и совсем другое — высказывать людям то, что думаешь.

Но забота об окружающей среде была не единственной причиной, побудившей Изабеллу пройтись пешком в то утро: ей хотелось привести в порядок свои мысли, а на ходу лучше думается. Она шла через Медоуз — большой парк, отделявший Старый город Эдинбурга от южного пригорода. Она так много раз ходила этим путем, в самом разном настроении. Ей вспомнилось, как однажды она возвращалась домой с концерта в Квинз-Холле, еле сдерживая слезы, — ее тогда остановила молодая женщина и спросила, все ли с ней в порядке. Она плакала из-за того, что у нее ничего не может быть с Джейми: увидев его в антракте с какой-то девушкой, она решила, что это его пассия. В ту минуту ей и в голову не могло прийти, что довольно скоро они станут любовниками, и у нее родится от него сын. Она никогда бы в это не поверила и сочла абсолютно невозможным. А теперь…

И еще ей не пришло бы в голову, что она будет идти по Медоуз, с горечью размышляя о том, что ее лишат работы, которой она отдала так много. Ей не пришла такая мысль, потому что она не могла представить себе того, кто действительно захотел бы быть редактором «Этики». Как не могла представить себе, что кто-то решит, будто она плохо выполняет эту работу. Она работала хорошо и добилась больших успехов, причем брала за свой труд очень мало.