Фридрих Незнанский - Клуб неверных мужчин Страница 7

— Ой, Александр Борисович, я вам так признательна, я очень рада… Разумеется, вы продиктуете свои условия.

Он отключил трубку и потерся подбородком о щеку жены, которая подкралась сзади.

— А что за деяние имело место, Шурик?

— Стыдно, — признался он, — угрызения совести терзают. Но самый страшный ужас после потери близких, — перспектива работать бесплатно. Потерпи, родная, мне придется еще выдернуть из постели двух рассерженных мужчин…

Следователь Нагибин производил впечатление робкого, затурканного интеллигента, смотрел исподтишка, нервничал, постоянно похлопывал себя по карманам, протирал очки, приглаживал редкие волосинки. Уже полчаса Турецкий томился в компании этого беспокойного человека и, тоже чувствуя нервозность, беспричинно злился и поглядывал на часы. «Молодой и перспективный» работник отдела дознания нагло опаздывал.

— Кофе хотите, Олег Петрович?

— Спасибо, кофе не пью, — отмахивался следователь.

— Цвет лица бережете?

Тот нервно хихикнул, покосился в настольное зеркало на свою бледную шелушащуюся физиономию. Стал объяснять, что сердце в последние месяцы ведет себя совсем не так, как в молодости. Начал жаловаться на взрослого сына-оболтуса, мучительно решающего вопрос: продолжать ли учебу на инженера-вентиляционщика или, в качестве разнообразия, сбегать в армию. Нескладно пошутил, что счастье — это когда дети сыты, одеты, обуты, здоровы и их нет дома. В итоге с тоской покосился на бар из красного дерева, закрытый на замок, и попросил чаю.

— Будьте попроще, Олег Петрович, — посоветовал Турецкий. — Нам с вами работать, и лишняя скованность, сами понимаете, делу не подмога.

— Да я всегда такой, — отмахнулся Нагибин, — уж будьте уверены, на профессиональные качества моя взболтанность, нервные судороги, пристрастие к выпивке в нерабочее время… — он вновь покосился на бар. — Никоим образом не влияют.

Турецкий рассмеялся. Нагибин присоединился, но смех в унисон не задался. Зазвонил телефон.

— Александр Борисович? — деловито осведомился молодой голос. — Я в лифте застрял.

— Худеть надо, — проворчал Турецкий. Почему-то вспомнился анекдот про лифт в эстонской гостинице. «Вам какой этаж?» — «Пятнадцатый». — «Белье брать будете?»

— А я и так худой, — поведал деловитый абонент, — я в вашем лифте застрял. Здесь подобралась такая теплая компания — в принципе, время провести можно… Это Виллис. Серьезно, Александр Борисович, я сам виноват, в лифте было уже четверо, мне не стоило сюда давиться, но я так к вам спешил, я так опаздывал… Не волнуйтесь, жильцы с седьмого этажа уже вызвали дух лифтера, и этот дух уже чувствуется…

Похоже, компания по распутыванию безнадежного дела подбиралась теплая. Сдерживая смех, Турецкий подошел к окну.

— В эстонских школах отменили физику, — пробормотал утопающий в диване Нагибин, — дабы не травмировать детей понятием «скорость».

— Нет, мне кажется, мы имеем дело со стремительным молодым человеком, — отозвался Турецкий, выглядывая в окно. Лето, кажется, стартовало традиционно. Тополиный пух, жара, июнь. Чадил пожилой развесистый тополь, засыпая тротуары и припаркованные во дворе машины, в том числе недавно отремонтированный «ауди» Турецкого. Маленький таджик в «национальной» одежде с трафаретом на спине «Управляющая компания № 48» аккуратно обметал машины, формируя из пуха компактные кучки.

— Вы правы, Боря Виллис не так уж плох, — бормотал утонувший в диване Нагибин. — Мама русская, папа латыш. Когда крякнул Союз, отец отверг жену и ребенка, патриотично обзавелся соотечественницей, а бывшую семью «депортировал» в Россию. Боря Виллис был тогда совсем маленький. Так что, в принципе, он парень наш. Немного взбалмошный, постоянно влипает в какие-то ситуации. То на шнурок наступит, то хулиганов в подворотне повстречает, а потом фингалом красуется. Знаете, Александр Борисович, один из неоспоримых плюсов Бори Виллиса — никому, глядя на него, не придет в голову, что Боря работает в милиции. Он неплохо работает, невзирая на все окружающие его нелепицы…

Освобожденный лифтером Виллис явился минут через семь, потирая отбитую коленку — в ходе «освобождения заложников» он умудрился нанести себе легкое увечье.

— Борис. Заждались? — он пожал, улыбаясь, протянутую руку, подмигнул Нагибину, окончательно утонувшему в диване. — Виноват, Александр Борисович, на работе задержали. Начальство никак не может свыкнуться с мыслью, что потеряло меня. А у вас тут мило, — оценил он беглым взглядом интерьер гостиной.

— Много работы в отделе? — посочувствовал Турецкий.

— Как всегда, — Борис плюхнулся без приглашения в кожаное кресло. — Обнаружили тело без признаков жизни. Отвезли сначала в морг, потом в вытрезвитель. Женщина обвинила мужа в домостроевской замшелости: подумаешь, застал ее в постели с неизвестным мужчиной! В итоге два трупа, причем, погибли любовник и жена, сажать некого. — Муж не виноват, он действительно оборонялся, о чем с изумлением сообщает экспертиза.

— Видимо, крупный чиновник со связями? — ухмыльнулся Турецкий.

— Отнюдь, — помотал головой Борис, — безработный инженер без связей. Глупые смерти. Супруга выпрыгнула из постели, стала обвинять мужа в своей загубленной жизни. Схватила тяжелую лампу с прикроватной тумбочки, чтобы швырнуть в него, но не учла сетевой шнур, воткнутый в розетку В итоге лампа раскроила череп любовнику, женщина разъярилась, вцепилась благоверному в волосы. Он бросился бежать, она — за ним, с зажатым в кулаке клоком волос, споткнулась о сервировочный столик на колесиках», и лбом — об острый угол трельяжа. Уцелевший, к его чести, сразу вызвал милицию. Его, конечно, арестовали, но, проведя необходимые следственные действия, выпустили…

— Бывает, — проворчал искушенный в криминальных казусах Нагибин. — В прошлом году была анекдотическая ситуация. Некто Быковский резал мясо на кухне, споткнулся о миску для кормления кота и упал на нож, распоров себе живот. Начал подниматься, но под рукой оказался кот. Возмущенный самоуправством над своей миской, укусил Быковского в руку, тот второй раз упал на нож, что, собственно, окончательно и довело ситуацию до греха. Все это происходило на глазах у супруги, жаждущей развестись с Быковским. Чувства, которые она испытывала в тот момент, были весьма противоречивы… А еще пацан недавно забрался на склад магазина игрушек. Было темно, руки были заняты, он сунул фонарик в рот. Споткнулся о коробку, упал лицом вниз… жуть, короче.

— С глупыми смертями всегда все было в порядке, — хохотнул Борис. — Айседора Дункан задохнулась, когда ее шарф намотался на колесо во время движения автомобиля. Министр финансов Венгрии прибыл с визитом на завод и благополучно ухнул в котел с раскаленным железом. Студент аграрного техникума на прошлой неделе скончался от усталости: двое суток рубился в «Фаркрай» в компьютерном клубе на Суховской. Подошли к нему, а он уже не дышит…

— А философ Хрисипп задолго до рождения Христа умер от смеха, наблюдая, как пьяный ослик пытается есть фиги, — пробормотал Турецкий, разворачивая на журнальном столике карту столицы. — Ну что ж, коллеги по несчастью, как будем действовать? Имеются соображения?

Судя по замутненному оку следователя, тот предпочел бы действовать методом проб из бутылок. Борис вытянул шею. Турецкий украдкой обозрел свое войско. С Нагибиным все было понятно: перспектива работы над безнадежным делом делала следователя самым несчастным человеком на свете. С Виллисом несколько иначе, парень не высказывал недовольства. Ему от силы было года двадцать три — двадцать четыре, худощавый, зеленоглазый, с забавной ямочкой на небритом подбородке. Излюбленным жестом парня было корябанье всеми пятью пальцами горбинки носа, благодаря чему она постоянно была красной и казалась сделанной из другого материала, нежели остальной нос. Одет небрежно, потертые джинсы, клетчатая рубаха навыпуск, кроссовки с живущими самостоятельной жизнью языками. Он не мог постоянно находиться в одной позе, вертелся, как на иголках, сообщая свою активность окружающему пространству.

— Перво-наперво, — сказал Борис, — надо выяснить, не имеет ли наша история печального развития. Иными словами, не случалось ли после убийства Кошкина аналогичных убийств. К сожалению, в последние два дня провентилировать эту тему у меня не было возможности.

— Соглашусь с предыдущим оратором, — согласно кивнул Нагибин. — Не факт, что Бог однозначно любит троицу. Однако спешу вас обрадовать: данная история не имеет развития. Пока, во всяком случае, не имеет. Ничего похожего. Выстрелом в голову из «Браунинга» модели «Краун» никого в Москве и окрестностях не убивали — информация достоверная.

— Спасибо, Олег Петрович, — с чувством поблагодарил Турецкий, — избавили от массы хлопотливой работы. Давайте рассмотрим, что мы имеем, — все трое склонились над картой. — Пожарские проживают в Леонтьевском переулке недалеко от Тверского бульвара, — он ткнул пальцем. — Это почти центр. Метро «Рижская», — палец пополз по проспекту Мира до пересечения с Графским переулком. — Здесь проживал в собственной студии Роман Кошкин. А убили его вот здесь, — палец начал продвижение вниз, миновал проспект Мира, Сретенский, Чистопрудный бульвары и повернул на улицу Солянка, — Такая вот Солянка. Здесь у Кошкина студия-мастерская, где он проводил большую часть своего рабочего времени. А что касается третьего потерпевшего, журналиста Эндерса, — взоры присутствующих сместились к Третьему транспортному кольцу — к пересечению Малой Трубной и Большой Пироговской, — то здесь он проживал, здесь его и настигла пуля. А проживал он, кстати, недалеко от места работы, — палец потащился вверх по карте, пересек Зубовский бульвар и утвердился в районе Кропоткинского переулка. — Примерно здесь расположена редакция еженедельника «Полночный экспресс».