Алексей Макеев - Врачебная тайна Страница 7

Я резко встал на ноги, однако мотнуло в сторону, Серега еле поймал.

— Тихо, тихо, — прошептал он, придерживая меня под локоть. — Пойдем-ка, дойдем до больнички. Сможешь?

— Я еще не то смогу! — пообещал я с угрозой в адрес неведомых злодеев. Впрочем, не такие уж они неведомые. Кто у нас не марширует на плацу, имеет возможность ходить в берцах? Например, кладовщик Али Баба. Задушу козла его же шнурком, — решил я, — вот только оклемаюсь маленько!

Климов, единственный в данный момент хозяин лазарета, помнил, как недавно я привел к нему побитого бойца. Теперь — самого привели. Фельдшер усмехнулся, тщательно скрывая сочувствие. «Допрыгался!» — вот что означала его усмешка.

— Чего смотришь? — наехал на него неожиданно Серега. — Видишь, человек на ногах еле стоит? Койку давай!

Климов растерялся. Единственное, до чего додумался, проводив жертву избиения до кушетки, — принести таблетку анальгина.

— А спирта нет? — спросил я его.

— Самому мало, — нашелся он. И предложил: — Если стучать не собираешься, сам придумай, с чем лег. Я в журнале должен буду записать.

Серега, не спросив меня, привел Рубликова. Я сморщился при виде сержанта, с укором глянув на друга.

— Смелков, ты чего? Кто тебя? — испуганно залепетал Рубликов, присев на табурет рядом со мной. Все-таки я был солдатом его взвода.

— Ничего, товарищ сержант. Об колесо запнулся.

— Хочешь молчать? Молодец. Но мне-то скажи!

— Оно вам надо, товарищ сержант? — тонко улыбнулся я. Рубликов оценил. Спал наш сержант, видно, хорошо, судя по розовым щекам и отсутствию синяков под глазами, и вряд ли хотел, чтобы его сон сделался менее крепким от того, что станет больше знать…

— Ну, поправляйся. — Рубликов поднялся с табурета. — Перепелкин, давай на пост.

На огонек к Климову заглянул Поваренок. Видать, спиртяшки халявного захотелось. Печальный опыт Шляхова ничему его не научил. Я, не отойдя еще от полученной взбучки, не спал и прислушивался, о чем они говорили за дверью Роминого кабинета. Интересовало, мог ли в принципе кто-то подслушать наш последний с Ромой разговор? Нет, звукоизоляция в Ромином кабинете была хорошая. Слышал только неясное гудение, слов было не разобрать.

Всю ночь в лазарете, в углу, дрались и пищали крысы, и матерился один хохол — крысы затеяли свару под его кроватью. Мне тоже не спалось, разговорились с ним. Хохол спросил, буду ли я закладывать своих обидчиков? Я ответил, при всем желании — не получится. «Темная» — старое, проверенное средство. Хохол поведал, что сам он служит при госпитале, в хозвзводе, а здесь оказался случайно. Привозил кое-что для медпункта, да скрутило живот. Пока в сортире сидел, госпитальная «буханка» укатила. Завтра намерен вернуться восвояси. У них в хозвзводе один было застучал деда, тот нос ему сломал. Деда в дисбат сдали, остальные старички притихли. Всем молодым легче жить стало, но стукача все равно позором заклеймили, неблагодарные. Житуха у больных в госпитале, по словам хохла, выходила просто сказочная — четырехразовое питание — не в неделю, в день — и еще тихий час. Задержаться там легко. Только скажи, что поработать не против, и оставят. Под началом майора Гоменского как бы второй хозвзвод держат — из пациентов. А какая у Гоменского медсестричка работает! Люсей звать.

Фамилию «Гоменский» я слышал от Ромы. Наверное, Люся — это Люция, — пришла догадка. Сразу появился дополнительный интерес к разговору.

— Расскажи про медсестричку, — попросил своего собеседника. — Хоть вспомню, какие они, женщины…

— О‑о‑о! Гарна дивчина! Высокая, стройная. Тут — он приложил ладони с растопыренными пальцами к груди, — возьмешь в руку, маешь вещь! Думаешь, видя ее: такая пава, и не моя!..

— За ней, наверное, все отделение увивается?

— Ну, все не все. Она, как-никак, начальница им! Уколы делает, за режимом следит… Но, местная мафия подбивает клинья.

— Поубивал бы! — воскликнул я.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся хохол. — Сначала с местной разберись, — подколол он меня незло.

После разговора с ним у меня стало крепнуть убеждение, что требуется срываться в госпиталь. Али Баба первым просек, что я остался без защитника — Ромы больше нет. Просекут и другие. В ближайшее время меня ждет в учебке веселая жизнь. Но дело не только в этом. Очень хотелось познакомиться поближе с Люцией. Гарна она дивчина или нет, волновало в последнюю очередь. Мог ли Рома, правда, из-за нее? Кто вообще пустил эту версию? Я предположил — Волосов. Он ведь был товарищем холостяка Ромы, поверенным в делах амурных. Знал, что Рома влюбился. Эх, Рома-Ромэо! Все-таки имена даются не зря. Я — Олег, значит, должен быть вещим. Надо разобраться с этой историей!

С утра меня пришел навестить Серега. Мой неожиданный вопрос: имеются ли у него какие-нибудь хронические болезни? — заставил Перепелкина задуматься.

— Надо придумать, Серега. Хотя бы воспаление хитрости. Я узнал, где находится рай на земле Читинской, но здоровому человеку туда попасть проблематично. Иное дело — хитрому.

Я рассказал Сереге про госпиталь и предложил, несмотря на то что на улице лето, навострить лыжи. Это лучше, чем коньки отбросить. Ведь сейчас, после смерти Ромы, на меня ополчится вся мафия, и выбор у Сереги будет небогатый: либо вступаться за меня, либо делать вид, будто незнакомы. Что выберет Серега — очевидно, только оно ему надо?..

Перепелкин не сильно испугался перспективы на пару с другом увидеть воочию кузькину мать, о которой прежде только слышал, но идея рвануть из учебки ему понравилась. Принялся выдумывать себе какую-нибудь хворь.

Уходя от преследования, мы должны были разделиться — вдвоем точно не вышло бы. Я видел, как отношение Климова ко мне меняется прямо на глазах. Я же теперь не кореш его шефа, а обычный «дух», он же — фельдшер, член мафиозного клуба по должности! Но меня-то Климов в госпиталь отправит, я полагал, чтобы не застучал кого-нибудь ненароком. Серега же, мы с ним договорились, переберется туда чуть позже.

— Что написать тебе в направлении? — спросил меня Климов. — Придумал уже?

— Напиши, что у меня насморк и голова болит с левой стороны. — Я прикрыл ладонью левый глаз. — Гайморит.

— Гайморит?

— Да. Чему ты удивляешься? Лучше пусть у меня будет гайморит, чем у вас из-за меня — геморрой. Мне главное, отсюда уехать, а там сам на рентген попрошусь, что-нибудь придумаю…

Я сидел-посиживал на лавочке в ожидании утренней лошади — «буханки» из госпиталя, как вдруг нарисовался Бочков — проходил мимо. Лицо мое оставалось чистым, все синяки, ушибы, ссадины под гимнастеркой, да несколько шишек на голове под пилоткой — не видны. Заклятый друг заподозрил во мне симулянта.

— Косишь? — Он подмигнул. Я покачал головой:

— Косить не пробовал. Копать — другое дело. Могу поделиться азами: не давай, чтобы копали под тебя, и сам не рой яму другому.

Бочков проницательно усмехнулся:

— В госпиталь решил свалить?

— Знаешь, Бочков, если бы я хотел косить, свалить, — вообще в армию не пошел бы. Имел такую возможность. Ты бы на моем месте так и поступил…

Бочков не поверил и ушел, а я от нечего делать ударился в воспоминания: как явился домой, держа в одной руке пахнущий свежей типографской краской диплом о высшем образовании, в другой — бутылку шампанского. Отец, сидевший в гостиной с очередным номером «Рабочего», кивнул: «Угу», — мол, увидел, что я принес, и продолжил гнуть свое:

— Ты по-прежнему уверен, что хочешь служить в армии?

— Больше хочу посмотреть, как другие служат.

— В гостях у дяди Васи не насмотрелся еще?

— Хочется изнутри поглядеть…

Куда мы только с отцом не летали на рыбалку к дяде Васе, пока тот служил сначала на Дальнем Востоке, потом — в Сибири и так далее, потихоньку приближаясь к столице, с благословения некоторых людей, которым еще помимо родственников дядя Вася организовывал отдых на природе. В итоге я понял, что в жизни важно не просто грамотно делать дело, как, например, старший лейтенант Волосов, но еще найти своего конька, на которого суметь вовремя сесть… И наслушался я в свое время, как солдатских баек у костерка в стороне от начальства, так и разговоров самого «начальства». Отец в то время был военным корреспондентом, а дядька, как и теперь, служил в военной прокуратуре. Им было о чем поговорить.

— Шампанское — это хорошо. Не скоро ты его еще попробуешь, — сказал упрямцу папа, отмечая его диплом. И оказался прав, ни разу не налили. Хотя известие о том, что нас после трех суток пути приняла учебка связи, сразу же вызвало желание самим принять по этому случаю. Единственным человеком за все время, который хотел угостить, оказался сержант Шляхов. Сожаления о том, что отказался, не будет никогда, наоборот — впору богу свечку поставить, спрятав подальше комсомольский билет!