Екатерина Барсова - Грааль клана Кеннеди Страница 7

Он выплюнул пожухлую травинку и растянулся на траве. Осеннее солнце было расслабленным, ленивым и грело как бы нехотя. Незаметно дрема сморила его, и он не сразу услышал, как подошел отец.

– Просыпайся, нам пора.

Он открыл глаза и сел, отряхивая брюки.

– Ты один? А где…

– Валерий Игнатьевич уже ушел. Тебе привет передал. Как он тебе? – внезапно спросил отец.

– Нормально. Мы с ним еще увидимся?

– Конечно, хотя, может быть, лучше… – но свою мысль отец не закончил.

А через несколько месяцев всю Америку охватило ликование – президентом стал человек, который обещал перемены. Джон Фицджеральд Кеннеди. 35-й президент США.

В поезде народу было немного. Рядом были свободные места. Маруся поставила переноску с котом на кресло справа. Кот глухо, недовольно поворчал. Маруся наклонилась к нему и шепнула:

– Потерпи, товарищ Фалерский. Скоро будем на месте.

В поезде Маруся подремала, потом проснулась, посмотрела в окно: зеленые деревья, синее небо без облаков – ровная яркая синева… Вспомнила про бумаги, найденные в тайнике, и решила почитать, чтобы скоротать время.

«Вести дневник мне посоветовала моя русская переводчица Римма. То есть не посоветовала, а просто мимоходом сказала, что многие русские писатели вели дневники, и при этом как-то странно посмотрела на меня. В мозгу что-то щелкнуло, и я подумал – почему бы нет? Это мне поможет избавиться от чувства страха. Я знал, что все будет так, как я захочу, но иногда меня терзали сомнения, и я казался самому себе слишком самоуверенным.

Но, наверное, стоит начать с самого начала – с моего детства. Хотя оно было ничем не примечательное. Я даже не могу вспомнить какие-то особо счастливые моменты. Или их не было? А может, они стерлись из памяти. Но так быстро? И что со мной происходит? У меня было два брата? Или один? Вроде с одним я поссорился… Или он умер? И куда деваются люди, которые исчезают из нашей жизни? Но начну строго по порядку. Хотя всю жизнь разрывался между порядком и анархией. Меня принуждали быть как все, вписаться в существующую жизнь, а мне хотелось ее разрушить…

Я родился в Новом Орлеане 8 октября 1939 года. Кроме меня, в семье было еще двое детей – Роберт и Джон. Джон был сводным братом от первого скоротечного брака матери, о котором она практически никогда не говорила.

Самое первое воспоминание моего детства – озабоченное лицо матери, склонившейся надо мной. Она не улыбалась и не выглядела счастливой, а смотрела именно сосредоточенно-озабоченно, словно мать ожидала увидеть кого-то другого вместо меня. А может быть, она была не рада моему рождению? Ведь отец умер, когда я еще не появился на свет. И скорее всего, она уже тогда хотела избавиться от меня, но было уже поздно. Вряд ли ей доставило радость мое появление. Лишняя обуза, лишние хлопоты….

Так мы и смотрели друг на друга. Я – на мать, она – на меня, как будто бы примерялись друг к другу, оценивали и думали, как нам жить вместе. Смешно сказать, но почему-то я думаю, что все было именно так. Говорят, что младенцы мало что соображают – это неправда, просто они не могут выразить словами. А потом случилось и вовсе не понятное – горячая слеза упала мне прямо на лицо, и я недовольно поморщился. Мать смотрела на меня с тревогой, и я было собирался заплакать, но почему-то затих. Я вдруг понял свою глубочайшую ненужность никому. Я не мог это выразить ни словами, ни чувствами, наверное, только чувствовал кожей. Да, именно так, нутром и кожей я понял это. И понял, что так будет всю мою жизнь. Наконец робкая улыбка появилась на лице матери, а я закрыл глаза. Я ей не верил, мне хотелось остаться одному. Если бы кто-то прочитал мой дневник, но я знаю, что этого никогда не будет, он бы сказал, что я крейзи, сумасшедший, и мое место в психушке. Или что я все придумал. Но клянусь: все было именно так.

Позже я понял, почему плакала мать и почему я закрыл глаза. Это было неосознанным движением – стремлением отгородиться от всего мира, которому я был не нужен.

Мать воспитывала детей одна и меня, двухлетнего, была вынуждена отдать в детский дом, где я провел тринадцать месяцев.

Я был там совсем один в чужом пространстве и с чужими людьми. И руки, которые прикасались ко мне, были холодными. И этот холод от прикосновений я запомнил навсегда. На всю жизнь.

Потом мы колесили по Америке, постоянно переезжая с места на место, нигде не задерживаясь и не пуская корни. У меня не было своего дома, дома, о котором я мечтал. Я ненавидел окружающую действительность, раз уж она не дала мне того, что я хотел.

Мать работала как каторжная, чтобы прокормить семью, и у нее не было времени на то, чтобы общаться с нами, своими детьми, разговаривать по душам… Но вряд ли мать вообще была на это способна. Она была яркой, сильной, волевой, принимала решения импульсивно, не задумываясь о последствиях. И еще она очень хотела выбиться из нищеты, но у нее плохо получалось. Она любила моего отца, но семейное счастье длилось недолго… Словом, она была невезучей женщиной, хотя упорно не хотела признаваться в этом.

Ей даже удалось выйти замуж в третий раз, но и новый брак был обречен. Яркая умная женщина, она не могла найти себя ни в личной жизни, ни в работе. Что могла предложить Америка в те годы женщине? Практически ничего. В то время царил культ домохозяйки, воспитывающей детей-ангелочков, когда муж был на работе и зарабатывал деньги, необходимые семье. А если мужа не было и женщина не обладала престижной профессией, то дела ее шли совсем плохо. Как у моей матери.

Мои старшие братья учились в военной школе, и когда ее окончили, вернулись к матери, мы снова жили вместе. Учился я неплохо, но терпеть не мог математику, лучше дело обстояло с гуманитарными предметами.

Я научился обходиться без людей и привык к одиночеству. Меня не тянуло в общество. Пример моей матери доказал: надеяться нужно только на себя. Люди всегда подведут. Когда ты постоянно переезжаешь с места на место – лучше ни к кому не привязываться, так ты не будешь потом переживать».

Маруся задумалась. Повертела листы бумаги. Интересно, что это? И почему бабушка спрятала эти записи? Она наморщила лоб. Возможно, это книга? В то время интересную запрещенную литературу перепечатывали и отдавали друг другу под страшным секретом. Были диссиденты, которые хранили запрещенную в СССР литературу, например, «Архипелаг ГУЛАГ». Может быть, это запрещенный текст? Но СССР уже давно не было, а бумаги оставались в тайнике. Бабушка могла забыть о них? Хотя она на память никогда не жаловалась. Непонятно…

Маруся еще раз пробежала глазами текст – писавший утверждал, что он родился в Новом Орлеане в 1939 году. Можно попробовать задать поиск в Интернете. Маруся вынула из сумки телефон. Но Интернет в поезде ловился плохо. После нескольких безуспешных пыток поймать Сеть Маруся решила пока отложить этот вопрос.

Она засунула листы в боковой карман чемодана. Поезд уже подъезжал к городу…

На вокзале Маруся поймала такси и попросила отвезти ее в центр. На первое время она собиралась снять гостиницу. А потом посмотреть, что и как.

Деметрий недовольно пробурчал, когда перевозка была втиснута между ее боком и сумкой. Маруся из-за кота села на заднее сиденье.

– Потерпи! – шепнула она. – Скоро будем на месте.

Недовольный взгляд кота был ответом.

– Ну что, поехали? – спросил шофер, смотря на нее в верхнее зеркальце.

– Поехали!

Мимо проплывал город: высотки окраин сменились историческими кварталами: двух-трехэтажная постройка, нежно-голубые и бледно-желтые домики, лепнина, балкончики….

– Вы тут впервые?

– Впервые….

– По делам или как?

– Пока не знаю.

– Это как? – удивился шофер.

Она рассмеялась.

– А вот так… – Ничего объяснять не хотелось.

Между двумя домами в глубине за зеленой оградой показался одноэтажный домик с пышной красной геранью на окне. Рядом с геранью стояла плетеная корзинка, а в ней – мотки пряжи: голубые, желтые, бордовые… Такая же корзинка была у ее бабушки Елизаветы Федоровны….

– Стойте! – крикнула она. – Остановитесь.

– Мы еще до центра не доехали.

– Не надо. Остановите здесь. Я выхожу…

Шофер недоуменно пожал плечами.

– Нужно крюк сделать, тут и парковаться нельзя.

– Ну так сделайте….

Машина остановилась недалеко от чугунной ограды.

Чемодан был вынут из багажника, одна сумка через плечо, в руках переноска.

– С вас – триста рублей. Вот телефончик, если что, звоните… – Шофер был немолодым, с обвисшими усами и выщербленным зубом спереди.

– Спасибочки.

Машина уехала, а Маруся сделала два шага вперед.

– И что нас там ждет, Деметрий? – спросила она вслух. Мимо прокатил мальчишка на велосипеде. Он вильнул и чуть не выпустил руль из рук.