Марина Серова - Нет человека – нет проблем! Страница 7

— Что? Но удобно ли, вот так сразу? — взволнованно спросила тетя Мила, всем своим видом выказывая неприятие моего желания.

— Тетя, я же не малолетка какая, — сказала я. — Не забыла, что мне двадцать восемь?

— Ладно, поступай как хочешь, но знай, что я против поспешных поступков, — сдалась тетя.

— Постелешь ему на диване, хорошо? — я заискивающе посмотрела ей в глаза. — Мне просто не хочется отпускать его домой после случившегося. Он еще не отошел от шока.

— Ладно, постелю, — пожала плечами тетя Мила.

Урегулировав вопрос с ночлегом, я вернулась в гостиную. Феофанов поднял на меня глаза с застывшим в них немым вопросом.

— Все в порядке. Спать будете здесь, в гостиной на диване, — успокоила я его, — но перед сном надо кое-что сделать. Для начала сообщите пин-код вашей карточки и кодовое слово, если помните.

— Это для чего? — нахмурился Феофанов.

— Вы еще не забыли, что пообещали беспрекословно выполнять мои приказы? — спросила я строго. — Снимать деньги с вашего счета в банке опасно. Искать утерянную карточку тоже бы не советовала. У меня есть человек, который сможет перевести деньги с вашей карточки на мою. Потом мы их безболезненно снимем в любом банкомате. Свою оплату за неделю вперед я попросила перевести себе на счет, вы же не против?

— Нет. Хорошо, я все понял, записывайте. — Он продиктовал пин-код — кодовое слово было «Витя».

— В каком банке заводили карточку? — спросила я, записывая на телепрограмме тетиным карандашом, которым она помечала интересовавшие ее телепередачи.

— В сбербанке, в центре, — ответил Феофанов. — Номер отделения не помню.

— Я знаю сама, сто двадцатое, — пробормотала я, барабаня карандашом по газете. — Плохо, что сбербанк. У них защита сильнее.

— Что, не сможете? — заволновался Феофанов.

— Не говорите глупостей. Прорвемся, — беспечно махнула я рукой.

— Воркуете, — бросила тетя Мила, вернувшись за оставшейся грязной посудой.

— Есть немного. — Я отнесла газету в свою комнату и вернулась с цифровым фотоаппаратом.

— Это зачем? — не понял архитектор.

— Надо серьезно поработать над вашим образом, Виктор Арсентьевич, вы слишком заметны.

Феофанов сел на стул к свободной стене, оклеенной светло-кремовыми обоями. Я сделала несколько снимков.

— Улыбнитесь, скажите «чиз».

Грустный клиент через силу улыбнулся. Сверкнула вспышка. Я опустила фотоаппарат.

— Отлично. Осталось придумать, где вам взять новую одежду, соответствующую образу, а остальное — вопрос почти решенный.

— Вы профессионал, вам виднее, — покорно кивнул Феофанов.

Тетя Мила принесла из своей спальни комплект постельного белья, подушку, плед и велела мне убираться с дивана. В половине первого в квартире наступила тишина. Тетя спала у себя в спальне, Феофанов похрапывал на диване, а я продолжала трудиться, как пчелка, за компьютером в своей комнате. Перво-наперво я послала Юзеру информацию, необходимую для перевода денег. Хакер пообещал, что все пройдет без сучка без задоринки. Перевод решили осуществить в десять часов утра. После этого с помощью специальной программы я обработала фотографии Феофанова на компьютере, пытаясь подобрать для него образ, способный изменить значительно внешность архитектора. Выбрав три варианта, я оставила окончательное решение до утра. Дальше по плану шло изготовление документов для Феофанова.

Глава 3

— У них лица какие-то отталкивающие, — недовольно поморщился Феофанов, разглядывая свои измененные изображения на экране монитора.

— Зато второй раз никто не взглянет, — парировала я.

— Ну почему вы так хотите меня изуродовать? — взмолился Феофанов.

— Потому что нельзя быть красивым таким, — буркнула я.

— А может, сделать из меня кавказца? Я смогу сыграть эту роль, — неожиданно предложил Феофанов и продекламировал с отвратительно фальшивым акцентом: — Эй, дарагой, слышыш, сколко сэйчас врэмень, вах, вах?

— Да-а, — протянула я, посмотрев на него долгим взглядом. — Вершина актерского мастерства. Знаете, что с такими кавказцами делает милиция?

— Ах да, милиция, — поник Феофанов. — Совсем позабыл об этом.

— Короче, делаем из вас старика, и баста, — твердо сказала я. — У меня уже готово пенсионное, так что нечего тут разглагольствовать, время поджимает.

Я разложила на своей кровати одежду, приобретенную за наличные у соседа с первого этажа. Сегодня в восемь утра я зашла к этому вредному старикашке и предложила сделку, от которой он не смог отказаться.

— Уж не надеетесь ли вы, Евгения Максимовна, что я надену это тряпье? — сварливо спросил Феофанов, узрев наряды доперестроечной эпохи.

— Наденете, наденете, — пообещала я и добавила: — Девяносто девять процентов стариков одеваются подобным образом. Кстати, парика для вас у меня нет, и седину придется наносить химическим способом, да и прическа у вас слишком аккуратная, будем исправлять.

— Слушайте, это уже чересчур! — Феофанов с паникой в глазах схватился за свои ухоженные волосы. — Я протестую!

— По вашей милости я ввязалась в ваши разборки с женой, готовые в любую минуту перерасти в смертоубийство, а вы еще протестуете! — Меня начинали злить капризы клиента. — Хотите расторгнуть договор и оказаться на улице?

Мое замечание здорово испугало Феофанова. Больше с его стороны я не слышала ни намека на недовольство. Превращение архитектора в пожилого мужчину заняло немногим более часа. Хорошо, что тетя Мила ушла в гости к своей подруге Марии Александровне, иначе бы она в секунду догадалась, что я надуваю ее с архитектором. Феофанов одевался, а я в это время перевоплотилась сама. Мне потребовалось гораздо меньше времени, чтобы загримироваться, так как образом «серой мышки» я пользовалась часто и уже набила руку.

Одетый в оливкового цвета пожеванный матерчатый плащ с круглыми блестящими металлическими пуговицами, Феофанов крутился перед зеркалом в прихожей, ужасаясь своему виду.

— Наденьте шляпу и перчатки. И возьмите вот это, — велела я, подавая ему деревянную трость.

— Какая тяжелая! — удивился архитектор, когда трость едва не выскользнула у него из рук.

— Стальной сердечник можно использовать как оружие, а со стороны будет казаться, что вы настолько слабы, что еле держите свою палочку, — пояснила я. — И не забывайте горбиться, шаркать ногами и кашлять. Старайтесь меньше разговаривать. Косите под глухого, страдающего маразмом старика.

— Постараюсь, — неуверенно сказал Феофанов.

— Не надо стараться, сделайте это, — резко сказала я. — Так, еще это, — на нос архитектора были надеты очки в толстой роговой оправе. — Вы еще плохо видите.

— В общем, моральный и физический инвалид, — вздохнул мой подопечный с грустью.

Я велела ему попрактиковаться, походить с тростью, привыкнуть к одежде. Сама же двинулась на кухню собрать в дорожную сумку немного припасов. Кто знает, когда теперь удастся поесть по-человечески. В сумку я положила также гримировальный наборчик, так как понимала, что придется не раз поправлять внешность и себе, и клиенту.

— Мне ваши вставные зубы очень мешают, — пожаловался Феофанов, трогая рот.

— Не прикасайтесь к лицу! — рявкнула я, засовывая в сумку аппаратуру для прослушивания, несколько микрофонов, передатчиков, мини-камер и других шпионских штучек, впрочем, не занимающих в багаже много места. В качестве средств защиты я выбрала метательные ножи, замаскированные в многочисленных пряжках пояса. Револьвер сунула в двойное дно дорожной сумки вместе с комплектом химикатов и парочкой запасных удостоверений. Баллончики с газом и электрошок я бросила в сумку вместе с вещами. Посмотрела на часы — половина десятого, время выступать. Одевшись, я взяла из шкафа зонтик, проверила нажатием кнопки, как из упора выскакивает игла, затем заправила его сильнодействующим снотворным.

— Ты прямо как на войну собираешься, дочка, — по-старчески дребезжащим голосом сказал Феофанов, проковыляв в комнату.

— Надо быть готовым к любым неожиданностям, — сказала я, глянув в последний раз в зеркало. — Идем.

На маршрутном такси мы доехали до банка почти на окраине Тарасова. Феофанов остался сидеть на лавочке перед девятиэтажным домом, а я пошла к банку, сжимая зонтик в руках. Прошлась сначала мимо, будто прогуливаясь, затем ровно в десять приблизилась к банкомату. Я сняла деньги в два приема так, чтобы в суммах не было нулей до десятков рублей — некруглые суммы труднее вычислялись. Вернувшись за Феофановым, я застала рядом с ним какую-то бабку. Феофанов пытался никак не реагировать на нее, зябко ежился, покашливал и смотрел прямо перед собой, словно никакой бабки поблизости не существовало.

— Отец глухой, плохо видит и плохо соображает, — пояснила я старушке. — У него разжижение мозга последней стадии.