А Гардари - Ядерный принц Страница 7

- Что с тобой, сынок? - Появилась разбуженная шумом мать.

- Да что-то не спится, ма, хотел окно открыть, но там прохладно слишком и комары...

Сан Саныч осторожно покосился на улицу - лунный кот исчез.

Утром, как только Сан Саныч открыл окно, красивый длинноногий кот впрыгнул в комнату. Был он дивного серого в полосочку окраса с белой грудкой, белой мордочкой и белыми носочками на лапках. Кот потянулся, как после долгого сна, зевнул, свернув колечком розовый язычок, вытянул передние лапки, растопырив аккуратные когтистые пальчики. Сан Саныч сел от неожиданности на кровать, а кот вскочил ему на колени и ничуть не стесняясь, занялся своим утренним туалетом. Возмущенной таким нахальством, Сан Саныч взял зверя за шкирку, намереваясь выбросить его с балкона на улицу, но передумал и вышел в соседнюю комнату.

- Пап, ты случайно не знаешь: это что за зверюга?

- А, этот обормот - соседский кот. Ну, нашего соседа снизу. Да ты вспомни. Он нам садовые яблоки ведрами носил, когда ты с сыном приезжал. Хороший мужик... Говорят, он кому-то рассказывал, как в молодости лежал в охранении Берии на пригорке за вокзалом... А с этим котом - целая история... Зимой к нам мыши забирались. Ну, возможно, запах и остался. Вот кот и приходит... Ну что, морда усатая, катись домой, пока я тебе хвост не открутил. Ишь взял моду по гостям шляться, потом отвечай за тебя.

Во время разговора кот, со свистом рассекая воздух кинжальными когтями, выкрутился из рук Сан Саныча и оказался на полу. Он презрительно смерил окружающих своими раскосыми желтовато-зелеными глазищами, тяжело вздохнул, взлетел на подоконник и принялся там вылизывать помятую нехорошим человеком Сан Санычем шкурку, временами выкусывая что-то в ней. Затем, закончив свой туалет, свернулся клубочком на подоконнике на мюллеровском англо-русском словаре, презрительно свесив хвост в сторону людей.

Возбужденный ночным чудовищным котом с глазами, высекающими малиновые искры, мозг Сан Саныча судорожно пытался найти этому хоть какое-то разумное объяснение и не находил. Ну не бывает, не должно быть в природе таких прекрасных и в то же время кошмарных животных. И опять же эта зарница, как сигнал высшей воли, и нелепый шепот: "Ты должен жить..." Кому должен? Зачем? И опять же это ощущение непонятного контроля, когда так и подмывает спросить: кто здесь? кто ты?.

- Ты плохо кушаешь, сынок. Что-то не так? Может, ты болен?

- Да брось ты, ма. Все прекрасно, - ответил Сан Саныч, наматывая на вилку макаронину длинной приблизительно в полметра. Кончив мотать, он понял, что в рот это все скорее всего не влезет. Отец удивленно поднял, подцепив вилкой, белого червяка аналогичной длины и спросил:

- Мать, и как это ты умудряешься такие длинные варить?

"И главное, ты спроси, спроси - зачем?" - Заскрежетал внутри Сан Саныча ворчливый голос. "Опять явился, что-то давно тебя не было" - отметил про себя Сан Саныч. "Меня восхищает твоя безмерная радость по поводу моего прихода," - парировал Некто.

- О, это особая технология, - с радостью поделилась секретом мама, - опускаешь концы в подсоленную воду и потихоньку, потихоньку их по кругу, по кругу. Чем длиннее макароны, тем больше счастья в доме будет. Так китайцы считают или итальянцы. Что-то я не помню, кто из них.

"Много, много счастья будет, будет у тебя, вот погоди ужо, лапушка." - Опять услышал Сан Саныч, но решил не обращать внимания и спросил:

- Слушай, ма, а это что?

- Яичница глазунья, помнишь, как Виталик просил: "Хочу яичницу с глазом"?

О господи, лучше бы она этого не говорила. Сердце Сан Саныча болезненно сжалось. Вспомнился сын. Дитя компьютерного века. Он глотал книжки килобайтами: "Вот дочитаю еще десять килобайт и пойду спать". Любил дурачиться, распевая "пока-пока-покачивая веслами на шляпах" и заразительно смеялся... Теплой волной всколыхнулось все внутри... "Но нет, только не сейчас..." - подумал Сан Саныч, встряхнулся и продолжил разговор:

- Помнить-то помню, но почему желток в глазунье твердый?

- Такая "глазунья" получается после пятнадцати минут упаривания под крышкой. Нас по радио Искрицкая запугала сальмонеллезом, и теперь люди в городе яйца термически обрабатывают не менее четверти часа, - прокомментировал отец. Да ты ее помнишь, ты же с ее дочкой вместе в школе учился.

- Помню-помню. Она тогда курила как паровоз в то время, как вела по радио беседы о вреде курения. Так это опять ваше местное радио? Ваш любимый "голос подземелья"?

- Ну должны же мы быть в курсе местных событий, - стала оправдываться мама.

- Ма, пусть я помру от сальмонеллеза, но в следующий раз сделай мне, пожалуйста, "глазунью" нормальную, эту же есть невозможно.

- Хорошо, хорошо, как скажешь. Ты что-то грустный сегодня. Хочешь - съезди порыбачь. В парке лодки дают. Помнишь, когда-то давно вы с сыном ужасно любили на лодках кататься?

Сан Саныч помнил. Помнил, как сынишка говорил: "Погоди, я сейчас, только гребло положу." У него тогда слова легко путались. В зеленоватой воде отражалось небо с облаками, черный нос лодки, растрепанные волосы и искаженные водной рябью их лица. Их счастливые лица. Виталик только начал ходить в школу, но уже многого там поднабрался, поэтому на все попытки взрослых его воспитывать реагировал шутливо: "Что наехал? Наехал? Пипикать надо, когда наезжаешь". И оставалось только улыбаться в ответ. "Не спорь ты с ним, - умоляла Елизавета, - а то опять начнет кишки родителей на люстру мотать." Вспомнил сынишку голопятого, косматого, еще тепленького после сна с улыбкой шире лица. Где ты, малыш? И опять тоскливо зазвенела потревоженная нить, протянутая сквозь время и пространство между двумя любящими сердцами, разлученными злой волей. Собственной же злой волей...

- У Антонины Степановны Вася каждое утро к обеду полведра рыбы приносит, - тем временем привела пример мама, - А у Юлии Владимировны сын на раков ловушки ставит.

"Ну, этот ничего в дом не приносит, только выносит, но все равно пример, достойный подражания," - почему-то подумалось Сан Санычу.

- Да вон и солнце для тебя выглянуло, - поддержал отец, опасаясь, как бы ненароком советы заботливой матери не превратились в ворчание любящей жены.

- Хорошо, хорошо, - согласился Сан Саныч, по личному опыту зная, что просто так ему не отвертеться, - схожу прогуляюсь. Мам, ты только папе макарон еще добавь, да подлиннее. На счастье.

Сан Саныч сидел на самом краю трехметрового обрыва, и озеро неспокойно шумело внизу. Он опять ощущал себя странником, одиноким бесконечно уставшим странником, неведомо какими силами заброшенным в этот убийственно прекрасный мир. Сан Саныч был гостем на этой нелепо великолепной планете, гостем, готовым в любую минуту покинуть ее и продолжить свой бескрайний путь вне времени и пространства. Душа рвалась куда-то прочь от земли, но какая-то посторонняя сила удерживала его здесь. Сизые всклокоченные облака толпами неслись над свинцовыми прыгающими волнами. Сквозь облачные разрывы били столбы солнечного света, рассыпаясь золотом по воде. Где-то там, вдали, у теряющихся в тумане гор, изменчивый полог неба соединяется с беспокойной озерной гладью и создает некую замкнутую прозрачную сферу. В центре этой сферы на маленьком островке, связанном с большой землей лишь узеньким перешейком, на покрытом колючей травкой каменном лбе сидит жалкий измученный клочок вселенского разума, и Вечность распростерла свои хищные рваные крылья над ним. Все здесь было таким же и тридцать тысяч лет назад, когда поселились здесь первые люди, когда еще не было ни золотых куполов на том берегу озера, ни часового с автоматом за спиной. Все здесь будет таким же и потом, когда уже не Сан Саныч, а какой-то другой осколок всемирного разума, называемый человеком, вот так же с болью в душе и бурей в сердце будет искать успокоения в этой суровой уральской красоте, в дивной неповторимой гармонии жизненного огня, невесомости воздуха, живительной силы воды и защищающей надежности земли.

Ветер крепчал, волны с глухим ворчанием бились о рыжевато-бурые камни под обрывом, золотистый изогнутый стволик сосны, держащейся самыми кончиками тоненьких корешков за скальный грунт, зябко вздрагивал под студеными порывами, и жиденькая крона сжималась, словно пытаясь закутаться в сквозистую шаль. Стало холодно, Сан Саныч встал и начал спускаться с холма. Навстречу по склону поднималась такая же нелепая в своем одиночестве фигура пожилой женщины. Она подслеповато сощурилась на Сан Саныча, затем произнесла:

- Саша, Александр Драгомиров? Здравствуй, Сашенька.

Сан Саныч остановился, всматриваясь, механически кивнул. И вдруг узнал, да, конечно же, это была его классная, Валентина Семеновна, Вээсса. Все та же высокая прическа белых взбитых волос, прикрытая пуховым ажурным платком - "божий одуванчик", все те же внимательные, обрамленные морщинками глаза.

- Ну, как живешь? Как дела в столицах? - спросила Вээсса. - Рассказывай. Давненько ты у нас не был.