Наталия Левитина - Неумышленное ограбление Страница 7

— Эванжелина, — повторила я свой вопрос, — ну, на кого меня можно променять?

— А-а-а, ты про это… Тебя нельзя променять. Ты такая умная, образованная, даже симпатичная. Не толстая. Вот…

Что-то слишком быстро закончился перечень моих достоинств!

— Может быть, это какая-нибудь маленькая дурочка, которая смотрит на него изумленно и с восхищением!

— Эванжелина, но я тоже смотрела с восхищением!

— Да что ты расстраиваешься! Погуляет, развеется и к двенадцати вернется. Вот лучше ответь мне на вопрос. Слушай, меня удивляют журналисты, которые пишут про проституток. Конечно, тема жареная, и все будут читать не отрываясь. Но зачем это подавать под соусом, будто они заботится о нашем просвещении? «Вы все равно никогда не побываете в Амстердаме, так я вам подробно опишу все заведения и их услуги» — так, что ли? Еще изображают из себя борцов за чистоту нравов. Ну, признались бы честно, что самим ужасно интересно посмотреть и очень приятно описывать голых красоток и их манипуляции. Зачем же врать, что в бордель их привел лишь профессиональный долг журналиста быть везде и всюду? Э-э, девочка моя, да ты плачешь?

Эванжелина потеряла дар речи — такое зрелище ей было незнакомо. Обычно это она долго и упоительно рыдает на моей груди, а я ее успокаиваю. Не зная, что предпринять, Эванжелина пришла к выводу, что самое лучшее поддержать товарища, попавшего в беду. Мы начали реветь вдвоем и в голос. А в телевизоре в это время очень удачно появилась Таня Буланова с песней «Не плачь», и траурная композиция получила логическую завершенность.

Не плачь. Еще одна осталась ночь у нас с тобой.Еще один лишь раз скажу тебе: «Ты мой».Еще один лишь только разТвои глазаВ мои посмотрят, и слеза вдруг упадетНа руку мне. А завтра яОдна останусь, без тебя,Но ты не плачь…

— пела Танечка, а мы упоенно и с надрывом рыдали. Прекрасное лицо Эванжелины было залито слезами, ресницы слиплись в черные стрелочки, рот стал распухшим и вишневым — она, как всегда, была живописна и привлекательна. А я, подозреваю, напоминала кролика, вымоченного в хлорке, — красноглазая, мокрая, несчастная.

Антрекоту, очевидно, все это надоело, и он решился прервать наш коллективный плач.

— Девчонки, — сказал он. — Хватит реветь, ковер заплесневеет.

Эванжелина замолкла, как вырубленный на полуслове магнитофон. Все, кранты, подумала я. Мало того, что любовник сбежал, родной кот говорить начал.

— Слушай, — внезапно вспомнила Эванжелина, — а на меня Катя дуется. В школе устроили собрание насчет ремонта. Было жарко, и я надела свое белое платье в горошек. Я честно не собиралась срывать собрание, но о ремонте уже никто не говорил, так как все смотрели под мою парту. Кошмар, натягивала юбку на коленки, как могла. А на следующий день девчонки прицепились к Катюше во дворе и говорят: а что твоя мама как проститутка одевается?

И тут Эванжелина снова начала рыдать. Она, видно, решила собрать сразу все возможные поводы для слез и отреветь аккордно по всем статьям.

— Боже мой, — плачет Эванжелина (комната постепенно превращается в русскою баню, пар начинает конденсироваться на оконном стекле и экране телевизора), — ну почему эти дети такие злые? Вспомни, Таня, ведь мы такими не были. Поговори с Катей, скажи ей, чтобы она не думала обо мне плохо. Я просто глупая, я не сообразила, что мамаши не простят мне этого платья. Ну, скажи ей! Я так ее люблю…

О бедная! Почему-то красивая женщина (или просто ухоженная, что для нас еще более дико) обречена всю жизнь выслушивать вслед оскорбления.

Как ни странно, но от Эванжелининого воодушевленного рева мне стало легче. Я снова почувствовала себя сильной и мудрой. И пообещала подруге завтра поговорить с Катюшей.

К кому же все-таки ушел Сергей?

Беда не приходит одна. Длинный, скучный, тоскливый понедельник закончился тем, что меня заперли в конторе.

С утра ко мне забежала Светка. На ней были новые лосины — фиолетовые, переливающиеся, и она вся сияла. Потому что когда она заносила свежую почту Олегу Васильевичу, он сделал комплимент ей, ее лосинам, ее ногам и ее умению выбирать вещи, которые подчеркивают в ней самое лучшее. В общем, как я поняла, наш президент весьма изобретателен в умении делать комплименты. Во всяком случае, он очень успешно изображает искренность.

Светка нежно прощебетала, что в пятницу все, кто захочет, поедут в гостиницу «Подмосковье», где сотрудники «Интеркома» отличным уик-эндом смогут закрепить двухмесячное тунеядство. Светлана взяла с меня обещание, что я научу ее играть в большой теннис — ведь это ей просто необходимо, чтобы попрыгать на корте в мини-юбке перед Олегом.

После Светки ко мне заглянул Вадим. Вот кем бы следовало заняться Светке, а не тратить нежную юность на сорокалетнего старца Олега Дроздовцева. С Вадимом мы работали в тандеме, он довольно ловко обращался с компьютером.

Макетировал тексты реклам, сочиненных мною, украшал их картинками и выдавал все с лазерного принтера. Получалось очень красиво.

Вадим (всего 24 года — какая все-таки я уже старуха!) был очень хорош собой, но когда я спросила у Светки, почему она не обратит на него внимание, она возмущенно замахала руками и сказала, что он закомплексованная тряпка и никогда не сможет защитить.

Вадим действительно был очень застенчив и мягок. Длинная темная челка все время падала на правый глаз, в то время как затылок был коротко подстрижен. Картину дополняли очень черные густые брови и ресницы, щеки часто пылали совершенно детским румянцем (особенно когда к нам в кабинет заходил Олег Васильевич, которого Вадим, как я подозреваю, побаивался). Если бы внешность была главным критерием, по которому я распределяю дозы своей благосклонности между отдельными мужчинами, то я давным-давно уже влюбилась бы в Вадика. Увы, единственный мужчина, пользовавшийся моей благосклонностью, ушел вчера из дома, хлопнув дверью и даже не взяв с собой любимую жиллетовскую бритву с плавающим лезвием.

Вадим так же мало бывал в офисе, как и все мы. Он заходил на пару часов, заглядывал ко мне поболтать, к Олегу Васильевичу засвидетельствовать почтение и исчезал. Его личная жизнь была скрыта от общественности мраком неизвестности, но, по утверждению Светки, любимая девушка или просто подружка в ней пока не фигурировала, что было странно для обладателя такой внешности и шикарного «опеля». Задумчивость и молчаливость Вадима, а также склонность к долгому и мечтательному разглядыванию листиков за окном делали его приятным и ненадоедливым в общении. Ту небольшую работу, которая перепадала нам в этой конторе, мы делали быстро и с намеком на истинный профессионализм. Поэтому и отношения у нас установились необременительно-приятельские. Когда нашим биоритмам случалось совпасть и мы выходили из офиса вечером в одно и то же время, Вадим подбрасывал меня домой. Машину он водил артистически-небрежно. Один раз он подарил мне итальянский «Журнал для настоящей женщины». Юный льстец, подумала я тогда.

Так вот, в то утро, после того как ушел Вадим, я долго сидела в прострации. Любимый человек пробил брешь в моем самолюбии, я мечтала об отмщении.

Сначала я пыталась проанализировать, что такого во мне было неудовлетворительного, раз потребовалась замена. Потом я четвертовала разлучницу и растерла в порошок остатки ее мерзкого тела. Удовольствия мне это не принесло никакого, к тому же начала трещать голова, а на глаза постоянно наворачивались слезы обиды и бессилия. Не хватало еще, чтобы меня застали в кабинете, орошающей слезами айбиэмовский компьютер. Компьютеру это будет вряд ли полезно, моей репутации «деловой и собранной женщины» тоже. И я решила развеяться и сходить к Эванжелине.

Эванжелина работала в косметическом кабинете гостиницы «У лукоморья», которая занимала небольшое здание в псевдорусском стиле с резными наличниками, а постояльцев-иностранцев здесь угощали пельменями, заливным языком, кулебякой и блинами с красной икрой.

У Эванжелины была небольшая комната на первом этаже, где сверкали белизной раковины и на полках сумрачно переливались фиолетовым, розовым, изумрудным цветом дорогие яркие флаконы. Интересно, что иностранки, останавливавшиеся в гостинице, к Эванжелине не заглядывали. Может быть, их пугала Эванжелинина невосприимчивость к английскому, а может, их кожа просто не нуждалась в услугах косметолога. Хотя в своем деле Эванжелина достигла вершин мастерства и практически могла сделать съедобной даже самую последнюю страшилку. Эванжелина взбивала физиономии жен богатых бизнесменов как сдобное тесто, накладывала бельгийские маски и теплый парафин, массировала скалочкой на шарикоподшипниках. Ее ценили, к ней записывались за неделю и дарили презенты.