Марина Серова - Преступление в двух сериях Страница 7

«А Маслова неплохо устроилась», — произнесла я зачем-то вслух, паркуясь у дома номер пятнадцать по улице Луговой. Высотка сверкала свежеумытыми стеклами, в которых бликовало невесть откуда показавшееся холодное солнце. Единственный подъезд был украшен арочной дверью, стекло которой расцвечивало неприступную металлическую громаду витражными пестрыми бликами. На двери, естественно, красовался кодовый замок.

Я захлопнула дверцу в машине, щелкнула сигнализацией и подошла к входу в дом. Накрыла ладонью маленькие металлические клавиши кодовой преграды, придавила и посмотрела. Ага, вот и три самые запавшие. Простейший способ проникнуть в строение, отгороженное обычной кодовой дверью, между прочим. Когда-то давно, когда кодовые двери еще были редкостью, меня научили именно так открывать их. Такой номер иногда проходит только с определенным типом кодовых замков, клавиши на котором следует нажимать одновременно, а не последовательно. Но, к счастью, именно такие замки чаще всего ставят на подъездные двери.

Я втопила в замок вычисленные клавиши и усмехнулась — дверь распахнулась.

Мрачноватая, в белесых тонах камера, называемая лифтом, поднялась на нужный этаж — работает! — со скрежетом распахнула пасть и выплюнула частного детектива Татьяну Иванову в светлый, с огромными окнами и широкими, удобными для молодежных сборищ подоконниками холл. Я подошла к двери квартиры и решительно позвонила.

— Вам кого? — раздался в ответ высокий, чуточку пронзительный голос, тронутый холодком.

— Могу я поговорить с Людмилой Владимировной Масловой? — спокойно спросила я, опершись ладонью о косяк и задумчиво побарабанив по нему пальцами.

— А по какому вопросу? — изумился голос.

Я привычно попыталась представить себе его обладательницу. Мне казалось, что Маслова — высокая нескладная девица с выразительными выпуклостями коленей и непухлой гладью там, где должен быть бюст. Еще у нее должны быть экстремально короткие волосы, выкрашенные в черный цвет, тонкие губы куриной гузкой и аристократический нос с горбинкой.

— Мне нужно поговорить с вами о хищении чертежей из дома Шолонского, директора фирмы «Луч», — пространно ответила я, отвлекаясь от составления внешнего вида по голосу. — Я частный детектив.

— А документы у вас есть? — подозрительно осведомились из-за двери.

Выудив из сумки запаянную в пластик лицензию частного детектива, я невозмутимо поднесла ее к «глазку».

Наконец мне открыли, и я получила возможность лицезреть Людмилу Владимировну Маслову собственными глазами. Сказать, что я малость ошиблась, давая ей заочную характеристику, значит не сказать ничего. Людмила оказалась дамочкой моего возраста или чуть старше, невысокого роста, с татарским скуластеньким личиком. Белокожая, с длиннющими, выбеленными до цвета соломы, вызывающе-безжизненными волосами и челкой, скрывавшей нещадно выщипанные дуги черных бровей. Ее глаза, большие и темные, оттенка запорошенной пылью сливы, сверкали чувственным огнем. Пышный бюст жаждал вырваться из плотной хватки синтетически поблескивающей облегающей водолазки, а ноги отличались младенчески пухлыми коленками, от которых было довольно далеко до подола ярко-алой юбочки.

— Я Маслова, — мрачно произнесла женщина. — Я что, обязана общаться с частным детективом?

— Да, иначе у вас могут возникнуть проблемы с милицией, — чуть исказила я действительность. — Не волнуйтесь, я не задержу вас надолго — мне нужно задать вам лишь несколько вопросов.

— Ну заходите, — с деланой вежливостью буркнула Людмила, окинув мрачным взглядом мою стройную фигурку. В глазах ее полыхнула откровенная зависть, и я поняла — контакта не получится. Слишком эта дамочка любит мужчин, чтобы испытывать приязнь к собственному полу.

Я прошла в чересчур яркую, на мой взгляд, даже, я бы сказала, какую-то вызывающую прихожую и стянула ботинки, сопровождаемая пронзительным взором местной ведьмы Людмилы.

Глаза дамочки пробежались от моих хрупких лодыжек до края короткой юбки. Обычно я предпочитаю разъезжать по городу в джинсах и сапожках без каблуков — так всевозможные виражи судьбы, неожиданно заставляющие меня лезть невесть куда, становятся не слишком обременительными. Но сегодня обычная практичность забыла о моем скромном существовании, и я вышла из дома в элегантном классическом костюме и ботинках на изящных каблучках, с которыми едва не рассталась в подъезде Ручина. А мини-юбка смотрелась на мне гораздо более выигрышно, нежели на Масловой. Ноги хозяйки квартиры, слишком мясистые, искрились блестящими колготками странного цвета, отчего кожа казалась красноватой и даже воспаленной.

Не дожидаясь так и не последовавшего предложения раздеться, я сбросила с плеч куртку и изогнулась перед зеркалом, приводя в порядок прическу.

Людмила высокомерно взглянула на меня, наморщила неожиданно изящный для ее широкого лица, хотя и излишне вздернутый, носик и прошла в глубь квартиры, ожидая, что я последую за ней.

Надо отдать даме должное, Людмила с ее вертко-шалавистыми движениями и объемными формами была вовсе не страшненькой, хотя и не красавицей. И чувствовалась в ней сексапильность. Этакая грубоватая чувственность, аура самки. Но мне показалось особенно неприятным высокомерно-пренебрежительное и при этом насквозь пропитанное черной завистью отношение к моей персоне. Она, кажется, восприняла меня как угрозу своим интимным связям. Черт знает, правда, почему. Это четко читалось в ее взгляде драной кошки.

— Присаживайтесь, — предложила она.

Это слово заставило Маслову соскрести со дна души остатки приобретенной в начальной школе вежливости, как мне показалось. Но я тем не менее грациозно опустилась в кресло, окутанное аляповато-ярким, с багровыми розами, янтарно-желтыми одуванчиками и зелеными листочками пледом. Глаза-сливы ни на миг не выпускали меня из поля зрения. Впрочем, чужие взгляды, пусть даже пронзительные и ненавидящие по неясной причине, давно не тревожили меня.

— Людмила Владимировна, какие дела были между вами и господином Шолонским? — спросила я сдержанно.

Маслова озарила меня таким взором, будто я задала не вполне невинный вопрос, а осведомилась о том, в какой позе она занималась любовью с Глебом Денисовичем.

Передо мной сверкала полированная крышка журнального столика. Я задумчиво смотрела на нее, сосредоточив внимание на искрящейся в искусственном желтом свете тяжелой хрустальной пепельнице. И решала, поставить ли здесь «жучок», причем прямо сейчас, внаглую. А он будто рвался выскочить из кармана и, причмокнув, впиться жадной пастью в нижнюю сторону столешницы.

— Я помогла ему подписать договор на поставку новейшего оборудования для производства, — с кокетливой обидой в голосе произнесла Маслова, оторвав меня от раздумий.

— И вы с ним поругались, потому что Шолонский заплатил вам не тот гонорар, на который вы рассчитывали, — дополнила я, даже не придав сообщению вопросительной интонации.

Людмила прикусила губу, рассматривая меня и пытаясь понять, что же от нее требуется. Наконец до нее дошло, в ее собственной интерпретации, разумеется, и в сливовых глазах бешено-черными точками загорелась обида.

— Вы что, подозреваете меня? Что я украла эти его бумажки, мстя за недоплату? Мне, между прочим, не привыкать получать меньше! — тоном оскорбленной невинности выпалила Маслова. — Все эти бизнесмены так и смотрят, на чем бы сэкономить.

Она опустила глаза, с немой яростью разглядывая свои пухлые розовые коленки, словно обвиняя их в недостаточной идеальности форм. А я решилась. Наклонившись вперед, небрежно опустила локти на скрипнувшую гладь журнального столика. Ладонь моя, с зажатым в ней «жучком», задумчиво скользнула вниз, и подслушивающее устройство со щелчком, который я ощутила, не услышав, впилось в удобную поверхность.

— Успокойтесь, если бы я вас подозревала, то так бы и сказала, — хмыкнула я язвительно. — Но я просто прошу ответить на мои вопросы. С этим мы разобрались — вы привыкли к недоплатам и не слишком расстроились, когда гонорар оказался не слишком высоким. Расскажите, пожалуйста, подробно о том вечере. Кстати, как вы попали на банкет к Шолонскому?

— Он меня пригласил! — высокомерно ответила женщина, со страшной силой взметнув свои соломенно-безжизненные волосы. Мне показалось, что они, подобно сухим листьям, зашелестели, падая на плечи.

После чего я выслушала туповато-пространный рассказ о вечеринке, о том, кто и куда выходил из комнаты. Но ничего полезного из него не почерпнула. Людмила чересчур увлекалась собственными характеристиками людей, не слишком умными и глубокими, зато переполненными ядом по отношению к другой присутствовавшей на банкете женщине и полными мечтательной похоти буквально ко всем бывшим там мужчинам. Слушать ее было скучно.