Екатерина Лесина - Разбитое сердце королевы Марго Страница 7

– Совпадение.

Далматову нравилось, с каким упорством люди отрицали очевидное. Им всем так хотелось верить в рациональность своего мира, что это заставляло их вновь и вновь выдумывать объяснения тому, что в объяснениях не нуждается.

– Год 1973‑й и строитель, сорвавшийся с лесов спустя час после посещения трактира. К этому времени кресло уже убрали из общего зала… год 1984‑й, уборщица, случайно присевшая… рак мозга. Тогда же – рабочий и провалившаяся крыша… чуть позже – разносчик пиццы, которого сбил грузовик. Девушка, разорванная стаей бродячих псов…

– Прекратите!

– Как скажете… за этим креслом тянется череда смертей. Сейчас оно в музее, закреплено в полутора метрах над полом, во избежание, так сказать, прецедентов. Всегда находятся те, кто готов доказать, насколько они не верят во всякую, как вы изволили выразиться, чертовщину.

А ведь глаза ее ожили.

И теперь Ольга следила за Далматовым, подмечая каждый его жест.

– Есть зеркало, которое убивает… но в отличие от кресла, поймать его нелегко. В последний раз оно исчезло из хранилища улик французской полиции. Есть проклятые картины… и куклы… вещи, история которых задокументирована.

– И вы думаете…

– Два самоубийства и инфаркт – не то совпадение, в которое я готов поверить. – Далматов забрал чашку. – Идемте. Вам надо поспать.

– А вы…

– Наведаюсь в гостиницу… а еще не могли бы вы дать номер Надежды. Той, которая судья…

Ольга подчинилась.

Она чувствовала, что засыпает, что держится лишь чудом, и мечтала об одном, чтобы этот странный гость, который вел себя в ее доме по-хозяйски, отстал.

Пусть едет в гостиницу.

И к Надежде.

А Ольга так давно не спала…

Далматов проводил ее наверх, помог лечь и туфли стянул.

– Завтра, – пообещал он. – Мы поговорим обо всем завтра…

Ольга кивнула и закрыла глаза.

Гостиниц в Вилуничах было всего три, и если первые две ютились на окраинах и являли собой весьма печальное зрелище, то «Родион» располагался в центре города. Окна его выходили на площадь, ныне серую, запыленную. Шел дождь, и памятник Ленину мок, и сам вождь выглядел печальным, простуженным.

Портье скучала.

Листала глянцевый журнал, косилась на телевизор – на экране мелькали яркие пятна рекламы. Позевывала. И Далматову обрадовалась, впрочем, радость продлилась недолго. Узнав, о чем речь идет, портье поскучнела: все же труп в номере хоть и был новостью, но отнюдь не той, о которой следовало распространяться.

– Не велено, – буркнула она, вновь склонилась над журналом.

– А если так? – Далматов положил на стойку пятитысячную банкноту.

– Не здесь. – Она покосилась на часы. – Кафе напротив. Через час. Смену сдам и…

– И номер осмотреть…

Ключи она сняла.

– Три тысячи в кассу, оформлю на проживание.

Деньги Далматов выложил без возражений. В конце концов, заказчица возместит.

Номер был… обыкновенным гостиничным номером. Далматов закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на ускользающем ощущении… иного?

Пожалуй, что так.

Иное.

Холод. Не тот, который от окна, окно пластиковое, закупорено намертво, с такого не сквозит, но холодок есть поземкой по полу. И мурашки по спине, и желание убраться немедленно… но Далматов не собирается уходить.

Он, конечно, не особо чувствителен и даже в чем-то толстокож, но фонит здесь знатно.

Откуда?

Отовсюду.

И ниоткуда конкретно.

Значит, что бы это ни было, его убрали. Конечно, кто оставит столь ценную вещь без присмотра… и одно не понятно: как она сама не боится?

Или знает условие.

Далматов открыл глаза. Он стоял у окна. Пятый этаж всего… пяти этажей хватит. Всего-то надо, что забраться на подоконник и шагнуть вниз. Все проблемы исчезнут разом. И это ведь чудесно, не так ли?

– Не так, – ответил Далматов и сделал шаг назад.

На всякий случай.

Условие всегда существует. Девчонка определенно знает… пользуется…

Он кинул взгляд на часы, с неудовольствием отметив, что прошел почти час, а он, Далматов, и не заметил. Бывает.

Но уходить надо.

Портье ждала в кафе, сидела, ерзала, явно нервничала.

– Как вам номер? – поинтересовалась она первым делом.

– Пригласите священника. – Далматов сел. Ему было холодно, и мысли в голове вертелись дурные. О сумке. О том, что из окна шагнуть – это болезненно да и ненадежно. То ли дело яд. Пара капель в сок и вечный сон, спокойный, счастливый даже. – Иначе будут проблемы.

– Девочки убирать не хотят, – пожаловалась женщина. Без панциря формы она выглядела старше.

За сорок. Худощава. Нервозна. Из тех, которые вечно обо всем переживают, даже о том, что совершенно их не касается.

– Говорят, что им неспокойно… будто следит кто… смотрит… и шорохи… у нас мышей нет, а тут шорохи… я и сама теперь… я не верю во всякое такое…

– Позовите священника, – повторил Далматов. – Только нормального… настоящего священника, если понимаете, о чем я.

Она кивнула.

Понимает.

Эта – не из рационалистов, она готова верить и в призраков, и в мстительных душ.

– Вы… вы случайно не…

– Не священник. – Далматов хмыкнул: странно, обычно люди чувствуют, что Далматов и святость – понятия несовместимые. – Но меня пригласили разобраться.

– Жена?

– Жена. Приходила?

– Меня Настей звать, – представилась портье. – И вы бы поели, а то бледный совсем… у меня дочь-диабетик, но такая бестолковая, совсем не следит, что ест… а ведь это опасно. И как пропустит завтрак, то потом плохо… прям как вам. Поешьте. Здесь очень хорошо готовят.

Совет стоил того, чтобы им воспользоваться.

Не то чтобы Далматов был голоден, скорее должен был бы быть, но в последнее время некоторые ощущения, обыкновенные по сути своей для каждого человека, притупились. И голода он не испытывал, как почти не испытывал и жажды.

Не чувствовал холода или жары.

Вряд ли это было нормально, но Далматов вновь кривил душой, позволяя себе не обращать внимания на этакие неудобства. Да и неудобства ли?

Он заказал комплексный обед, как и Настя, которая с преувеличенным вниманием разглядывала тарелку с борщом. Тот был наваристым и пах аппетитно, но – очередная несуразность – вкуса его Далматов не ощутил.

– Я сразу поняла, что от него проблемы будут. Знаете, я двадцать лет в гостиничном бизнесе. Сначала горничной была, а теперь вот… у нас в городе работы немного, а хозяин платит хорошо. И премии, и от постояльцев порой перепадает. Гостиница-то дорогая… и люди в ней останавливаются… всякие люди останавливаются. На иного бывает взглянешь и сразу понятно – жди проблем… или напьется, скандалить будет, или девок гулящих наведет… а потом будешь чистить ковер от блевотины… есть такие, которые дозу примут… а этот вроде тихий.

– Олег? – Далматов водил по красной поверхности борща ложкой, размазывая сметану.

– Олег… паспорт дал… а я по регистрации вижу, что местный он. И живет недалеко. Зачем местному гостиница? Разве что налево пойти. Это тоже, конечно… мы теперь не обязаны спрашивать о регистрации брака, но кому скандалы нужны? Прибежит жена или теща, начнут отношения выяснять, волосы драть… полиция… я бы отказала такому. Но гостиница полупустая стоит, и хозяин о сокращении поговаривает… один человек, конечно, ничего не решит…

Она тяжко вздохнула.

– Я ему предложила люкс, он согласился… у него такой вид был, словно… не знаю, болезненный, что ли? Я еще спросила, не нужен ли врач, а он засмеялся так, ненормально так засмеялся, и ответил, что врач ему не поможет.

Борщ вдруг обрел вкус, резкий, если не сказать, неприятно резкий и Далматов с трудом удержался, чтобы не выплюнуть то, что не успел проглотить.

– Он к себе в номер ушел, заперся… знаете, а ведь он без вещей… то есть паспорт был… и еще сумочка маленькая, такая, мужская… ключи в ней… помню, он пытался бумажник достать, а тот за что-то зацепился. Он дергал, дергал, а потом сумочку эту просто перевернул над стойкой, и все вывалилось.

– Что именно? – Далматов подался вперед.

Настя нахмурилась.

– Бумажник. – Она перечисляла, загибая пальцы. – Ключи… целая связка… и еще таблетки… не помню какие… и визитница, но пустая… я удивилась, зачем визитница, если она пустая…

Бумажник?

Или визитница, которая пустая… нет, ненадежно, да и деньги – не та вещь, которую легко проклясть, слишком обезличены.

Ключи?

– Брелоки были?

– Были, – кивнула Настя. – Три целых, один от машины, такой, знаете ли, со знаком «Вольво»… второй – открывалка для пива… и еще один, забавный такой паучок…

– Паучок?

Она кивнула.

– А можно подробней?

– Просто паучок… я еще подумала, что он очень женский.

– Почему?

– Ну… с камушками, как брошка… дочь вечно журналы приносит всякие, «Космо»… «Вог»… и другие… там рекламы много и всякие ювелирные штучки… мне показывает… думает, я не понимаю, на что намекает… понимаю прекрасно, да только откуда у меня на такое деньги? Эти штучки пусть и не золото, но стоят… этот мир с ума сошел.