Эдриан Маккинти - Кладбище Страница 7

Черт, должен быть третий путь.

О чем там говорил Гузи? Не о том ли, что мы могли бы жить на пустошах Тенерифе сколько нам угодно — рыбачить, есть фрукты, может быть, даже построить лодку и уплыть куда-нибудь подальше?

В моей голове сложился отчаянный, безнадежный и по большому счету дурацкий план.

Но он мог сработать. Главное, действовать быстро.

Пока никто не ожидает ничего подобного.

Нужно вскочить, броситься на Саманту, толкнуть на пол, схватить стул и стукнуть им по этой рыжей голове с завязанным на затылке «конским хвостом». Джереми услышит шум и поспешит на помощь. Его тоже нужно ударить стулом, сбить с ног, забрать пистолет. Потом — надзиратель. Показать ему оружие и заставить вывести меня из тюрьмы. Пистолет я могу держать в кармане, но так, чтобы надзиратель знал, что он под прицелом. Пусть говорит всем, будто меня переводят в другую тюрьму или выпускают. И мы с ним спокойненько выйдем за ворота. Там нужно забрать у надзирателя деньги, украсть машину и вернуться в край вулканов — переждать, пока меня будут разыскивать.

Из книги Александра фон Гумбольдта я знал, что аборигены Тенерифе больше сотни лет вели партизанскую войну против испанских завоевателей. Спрятаться, затеряться на просторах лавовых полей и вулканических нагорий будет легче легкого. Нужно только найти укромную пещерку или грот и затаиться, пока шумиха не уляжется. Потом я спокойно спущусь в город, найду пьяного немецкого туриста и обдеру его как липку: возьму паспорт, деньги, билет на самолет. С Тенерифе во Франкфурт, из Франкфурта в Нью-Йорк... В Штатах я снова буду в безопасности.

Не самый лучший план.

Его трудно даже назвать хорошим.

Только я не дам этой суке угрожать мне!

— Ну, раз ты так ставишь вопрос, мне, вероятно, придется согласиться, — сказал я и приготовился.

— Что ж, откровенно говоря, я рада. Поверь, я совершенно искренне сожалею о том, что пришлось прибегнуть к, так сказать, тактике выкручивания рук. Поистине ужасно, что правительство ее величества вынуждено участвовать в шантаже, но жизнь есть жизнь. Впрочем, в конечном итоге все сложилось как нельзя лучше, ты согласен? Пожалуй, Джереми был прав, когда удивлялся, что привело тебя на Тенерифе. Разве ты не знаешь, что это вульгарный, пошлый остров, на котором постоянно происходят мятежи и беспорядки?

— Чарльз Дарвин и Александр Гумбольдт были о Тенерифе другого мнения, — сказал я и, широко улыбаясь, протянул ей руку как бы в знак примирения и готовности сотрудничать.

— Что ж, обстоятельства сложились неудачно для тебя, но крайне удачно для нас. Ты оказался между Сциллой и Харибдой, но я уверена: ты сделал правильный выбор, — ответила она и протянула мне руку.

Я схватил ее за запястье и резким рывком сбросил со стула. Саманта вскрикнула, выронила ручку, папку и бутылку с водой. Я пнул ее ногой в бок и, схватив стул, занес над головой, собираясь изо всей силы опустить Саманте на спину.

Внезапно я почувствовал острую боль в правой ноге — в здоровой, а не в той, которую я оставил в джунглях Юкатана. Боль молнией пронзила нервные окончания, и я, машинально опустив взгляд, увидел перочинный ножик, который торчал сбоку из моей кроссовки.

Господи!..

Прежде чем я успел отреагировать, Саманта ловко ударила меня под правую коленку, и я повалился на пол, сильно ударившись головой о край металлической койки.

Я застонал. Джереми распахнул дверь и заглянул внутрь:

— Господи Иисусе, что здесь происходит? Тебе нужна помощь, Саманта?

Саманта подобрала с пола обороненную папку, подняла стул и села теперь чуть дальше от меня, чтобы я не мог вытащить нож и напасть на нее еще раз.

— Со мной все в порядке, дорогой, но, боюсь, юному Майклу может понадобиться медицинская помощь, — сказала она спокойно.

Джереми кликнул надзирателя и, вытащив пистолет, направил его на меня.

Я кое-как заполз обратно на койку.

Набрав полную грудь воздуха, я задержал дыхание, мысленно выругался и, выдернув нож из раны, бросил его на пол.

— Мне нужно письмо от испанских властей, — проговорил я сквозь зубы, — в котором они обязуются снять с меня все обвинения. Чтобы вы не могли бесконечно меня шантажировать.

Саманта улыбнулась.

— Наши юристы займутся этим немедленно, — пообещала она.

— Еще мне нужен документ от генеральных прокуроров США, Великобритании и Испании. Что-то вроде письменной гарантии, что в будущем меня ни при каких обстоятельствах не выдадут мексикашкам.

— Этим я тоже займусь в самое ближайшее время, — сказала Саманта. — Что-нибудь еще?

— Да. Вместе со мной забрали одного парня, его зовут Гузи. Так вот, я хочу, чтобы его тоже выпустили.

— Я за этим прослежу.

— Слово?

— Я обещаю, — кивнула Саманта.

— Хорошо. В таком случае, я сделаю, что от меня требуется.

— Отлично, — сказала Саманта и захлопнула папку с моим досье.

Через час моя рана была зашита и забинтована, а сам я был чисто выбрит и сидел в транспортном самолете Королевских ВВС «Геркулес», который должен был доставить меня в Лиссабон. Из Лиссабона я прямым рейсом отправлялся в бостонский аэропорт Логана.

Саманта сидела рядом и приводила в порядок свои записи, готовясь провести со мной первый инструктаж.

Огромный «Геркулес» выруливал на взлетную полосу. Это был военный самолет с крошечными иллюминаторами, и сидеть в нем приходилось спиной вперед.

Саманта протянула мне беруши. Я заткнул уши и стал смотреть в окно.

Вдали плыла неприветливая вулканическая гора, зеленели банановые плантации, мелькали аэродромные постройки. Винты завертелись быстрее, самолет начал разбег и вдруг с легким толчком оторвался от земли, словно подхваченный под крылья невидимой силой. Мы взлетали прямо навстречу заходящему солнцу.

Внизу разливалась морская синь. Промелькнули другие острова Канарского архипелага. Вдали показался африканский берег.

Мы летели над западной оконечностью острова, и сквозь стекло и дым я видел, что сделали с Плайя-де-лас-Америкас британские болельщики и что — со всем остальным островом рьяные чиновники испанского Министерства по туризму, для которых слова «асфальт» и «бетон» были синонимом слова «цивилизация». Гумбольдту, я думаю, такая цивилизация вряд ли пришлась бы по вкусу.

Саманта заметила мою гримасу и потрепала меня по колену. Ее пухлые, аппетитные губы изогнулись в сочувственной улыбке.

— Не волнуйся, дорогой, все будет в порядке, — проговорила она.

Но, как и всегда, когда некто, облеченный властью, обещает, что все будет просто отлично, эти слова оказались очень и очень далеки от истины.

2. Покушение в Ревери

Озеро было спокойно, и я хорошо слышал, как на противоположном берегу садятся на бетон аэропорта Логана реактивные самолеты. День клонился к вечеру в жаре, пыли и в разрывающем барабанные перепонки грохоте проходческих комбайнов, работавших в глубоком ущелье Большой бостонской дороги.

Дети на улице играют в стикбол. [9] Старухи сидят в плетеных креслах прямо на тротуарах. Семьи возвращаются с пляжа. На бостонском северном берегу стоял август, и температура воздуха держалась на отметке девяносто градусов. [10] Даже стареющие мафиози с холодной кровью в жилах и проблемными сосудами сбросили пиджаки и вышли на прогулку по аллеям Ревери-Бич.

Я отшвырнул сигарету, которую так и не закурил, и вошел в бар.

В этом квартале селились в основном итальянцы, но бар был ирландским. Назывался он «Мятежное сердце» и считался крутым. На стенах висели плакаты с портретами прежних героев ИРА: Бобби Сэндза, Джерри Адамса, старые номера газеты «Фоблахт». [11] «Гиннесс» в розлив. Привычные лозунги «Британцы — вон!», «Тэтчер — к ответу!», «Верните Ирландию ирландцам!».

Бар был полон не более чем на четверть. Я насчитал человек тридцать, среди которых, по моим прикидкам, было с полдюжины фэбээровцев. Сев у стойки, я вдохнул запах пролитого пива, пота и солнцезащитного крема.

Киллер вошел в бар через две минуты после меня и заказал легкий «Шлиц», что показалось мне признаком абсолютного зла. Или абсолютного идиотизма. Каждый, кто пьет легкое пиво, автоматически вызывает подозрение, но у этого парня, как видно, ума было на самом донышке. Он прятал автомат под плащом, который, несмотря на жару, был застегнут на все пуговицы, и одно это выдавало его с головой. Лицо киллера было покрыто шрамами, волосы пострижены неровно, а кожа была такой светлой, что сразу было ясно: либо он только что приехал из Белфаста, либо сутками работает на подземном складе, где нет естественного освещения. Высокий, сутулый, лет пятидесяти или около того, он напоминал какую-то птицу. Старый «временный». [12] Опасный тип: спокойно потягивает «Шлиц», по цвету напоминающий мочу, и ни капельки не нервничает. Кстати, курит он «Эмбасси», которые, по-моему, в Штатах достать просто невозможно, так что вопрос о национальной принадлежности можно считать решенным.