Эдуард Хруцкий - Приступить к ликвидации Страница 7

В руке одного из парней блеснул нож.

— Ты что... Ты как... — нарочито испуганно сказал Сергей, — перо-то зачем... Деньги отдам... Бачата берите... А прохоря? Холодно же, ребята...

— Мы тебе дадим перековаться, — в голосе Кочана послышалось торжество, — там старые валенки стоят, не замерзнешь.

Белов сунул руку в карман, словно собирался достать деньги, коснулся пистолета, снял предохранитель.

— На, бери, — сказал он и, выдернув пистолет, ногой ударил Кочана в живот. Перепрыгнул через упавшего и, повернувшись, скомандовал:

— Брось нож! Руки вверх!

На полу корчился от боли Кочан, двое других прилипли к стене с поднятыми руками, с ужасом глядя на пистолет в руке Белова.

Хлопнула дверь, вспыхнули карманные фонари.

— Ну, сопляки, — сказал вошедший Кузин, — на грабеж пошли. Ну-ка, посвети, — попросил он одного из оперативников. — Компания известная. Лешка Шведов и Колька Бодуев. Берите их, ребята, в отделении поговорим.

Муравьев

— Мне пойти с тобой, Игорь? — спросил Самохин.

Муравьев еще не успел ответить, как вмешался шофер Быков.

— Конечно, вместе.

Они вылезли из машины. Самохин зажег карманный фонарь. Синеватый луч заискрился на сугробах, мазнул по тропинке на снегу и уперся в дверь с тремя эмалевыми табличками.

— На первом этаже две квартиры, на втором одна, — сказал Самохин.

— Ты, Петрович, — Муравьев наклонился к окошку «эмки», — смотри, может, кто-нибудь из окна сиганет.

Быков вылез из машины, расстегнул полушубок, достал из кобуры наган, сунул его в карман.

— Иди, не впервой.

На Быкова можно было положиться.

Они вошли в темный подъезд. Светя фонарем, поднялись по деревянной скрипучей лестнице. На дверях квартиры висела табличка.

— Пименовым — два звонка, — прочитал Игорь вслух и дважды повернул звонок.

— Кто там? — спросил за дверями женский голос.

— Из ЖАКТа, — сказал Игорь, — откройте, пожалуйста.

Дверь распахнулась. На пороге стояла молоденькая девушка в халате, волосы ее были накручены на папильотки, и поэтому голова напоминала репей.

— Ой, — вскрикнула она и попыталась закрыть дверь.

Но Игорь подставил ногу и надавил плечом.

— Спокойнее, гражданка Пименова, мы из милиции.

Муравьев достал удостоверение.

— Ко мне?

— Именно.

Прошли по длинному, пахнущему прогорклым жиром коридору, мимо сундуков и старых чемоданов, мимо корыт и велосипеда без колес, висящего на стене.

Девушка толкнула дверь в комнату, совсем маленькую, метров двенадцать. В ней еле разместились две кровати, платяной шкаф и стол. Пол у окна был обшит жестью, на нем стояла печка, сделанная из оцинкованного бака. Венчал все это желтоватый абажур с кистями, низко висящий над круглым, покрытым вязаной скатертью столом.

— Садитесь, — сказала Лена.

Игорь оглядел комнату. Патефон на тумбочке, стопка пластинок, на стене фотографии Любови Орловой, Павла Кадочникова, Марка Бернеса и еще одна. Молодой мужчина с бачками и тонкими усиками нагловато смотрел на них большими миндалевидными глазами.

— Милая Леночка, — начал Игорь, — я был в типографии, и там нам дали ваш адрес.

— А зачем? — Хозяйка выдергивала из головы бумажные закрутки.

— Леночка, — Игорь достал из кармана шрифт, — кому вы его давали?

— Но ведь ничего страшного не случилось? — спросила девушка. — Правда?

— Как сказать. Вы мне ответьте на вопрос.

— У меня есть друг, ну жених, если вы хотите. Он артист в Москонцерте.

— Это он? — Муравьев показал на фотографию.

— Да. Ему шрифт нужен для нового спектакля.

— Вы любите театр?

— Обожаю.

— Хотите стать актрисой?

— Очень. Весной Олег устроит меня в театральную школу, он говорит, что у меня талант.

— Охотно верю ему, — усмехнулся Муравьев.

Девушка была прелестная. Синеглазая, с золотыми волосами, даже тусклый свет не мог затушевать красок молодости.

— А как фамилия Олега?

— Гостев.

— Вы бывали у него дома?

— Нет. Он приходит ко мне.

— А где он живет?

— Не знаю. Я у него паспорт не спрашивала. Я же женщина, товарищ милиционер, а не комендантский патруль.

— Вы говорите, он ваш жених, и вдруг ничего о нем не знаете?

— Товарищ милиционер, — Лена улыбнулась, — он же не хулиган и не жулик. Почему он вас заинтересовал?

— Допустим, что так. Но шрифт, который вы ему передали, найден у человека, совершившего убийство.

Лена начала медленно бледнеть, отчего глаза ее, казалось, стали еще больше.

— Не может быть!

— К сожалению, это так. Мы ни в чем не обвиняем вашего друга. Но, сами понимаете, время военное.

— Но я...

— Как нам его найти, Лена? — твердо спросил Игорь.

— Он мне сказал, что разошелся с женой, актрисой. Истеричкой и дурой, но вынужден пока жить с ней в одной квартире. Он мне оставил телефон своего друга.

— Номер?

— Ж-2-45-48. Соломон Ильич.

— Леночка, когда вы договорились встретиться с ним?

— Он просил еще несколько литер, я обещала позвонить.

— Вы поедете с нами.

— Вы меня арестовали? — В голосе девушки послышался ужас.

— Нет, пока пригласили в милицию.

— А как же работа?

— Вас подменят. Мы, если вы не возражаете, захватим с собой фотографию вашего жениха.

Белов

Кочан сидел посреди комнаты, мрачной и длинной, как пенал. На покрытой засаленным тряпьем кровати лежала стонущая старуха.

— Ой, нет совести у вас, — подвывала она, — обижаете сироту...

Оперативники обыскивали комнату, в углу застыли понятые: дворничиха и сосед из квартиры напротив. Он пришел прямо с улицы, и снег на валенках начал подтаивать, растекаясь по полу маленькими лужами.

— Сироту не жалеете, — стонала старуха, — я немощная... Матка его на трудфронте... Папка от немецкой пули погиб...

— Ты молчи лучше, Севостьянова. Молчи, — устало оборвал ее Кузин, — мамка его за спекуляцию сидит... А сынок твой, Витя Севостьянов, в сорок первом погиб в Зоологическом переулке, когда на третий этаж в пустую квартиру лез... Знатного ты домушника вырастила, Севостьянова.

— Тебе бы оговорить старуху немощную...

Белов смотрел на Толика Севостьянова. Перед ним сидел не Кочан, а обыкновенный мальчишка, шмыгающий носом, нервно облизывающий губы. Руки у него были покрыты цыпками, как у пацанов, играющих в снежки.

Сергей глядел на него и думал о том, сколько таких Толиков Севостьяновых выбросила на улицы война. И как долго придется ему и его товарищам переделывать этих пацанов, рано узнавших вкус табака и водки, полюбивших легкие, лихие деньги.

— Слышь, Толик, — сказал Кузин, — где товар?

— Нету у меня ничего, — буркнул Кочан, — нету как есть.

— Вы на чердак сходите, — сказал мужчина-понятой, — он туда что-то часто лазает.

— Сука, — выдавил Толик.

— Ты меня не сучи, сопляк, и глазами не зыркай, я всю жизнь у станка, а ты, как и твой папаша распрекрасный, на краденое живешь.

— Сам покажешь? — спросил Кузин.

— Ищи, начальник, тебе казна за это платит.

— Дурак ты, Толик, — беззлобно ответил Кузин. — В блатного играешь. Фасон давишь. Вспомнишь еще мои разговоры когда-нибудь. Никакой ты не блатной, а так — пена.

Минут через десять оперативники принесли в комнату несколько бумажных упаковок папирос, ящик водки и пол-ящика шоколада.

— Да у него целый гастроном, — ахнула завистливо дворничиха.

Милиционер, писавший протокол обыска, начал пересчитывать бутылки, пачки папирос, шоколад. Книжки со стихами нашли за иконой, их было пять штук.

— Где деньги, Севостьянов?

Парень молчал, глядя куда-то поверх головы Белова.

— Так, гражданка Севостьянова, — сказал Кузин, — вставайте.

— Зачем? — спросила внезапно старуха хрипло и резко.

И Белову показалось, что говорит кто-то вновь пришедший, так непохожи были голос и интонация на скорбный старушечий плач.

— Кровать обыщем.

— Я хворая, нет у вас такого права.

— Есть, Севостьянова, есть. — Кузин подошел к кровати.

— Я встать не могу.

— Ты мне лапшу на уши не вешай, Севостьянова, хворая. А кто вчера водкой торговал, не ты? — В голосе Кузина зазвенели резкие нотки.

— Вчера не сегодня, начальник.

— Не встанешь — поднимем.

Старуха вылезла из-под одеяла и, на удивление Белова, оказалась в стеганых ватных брюках и толстом свитере.

— Бери, гад. — Она плюнула и отошла в угол.

— Так-то оно лучше.

Кузин подошел к кровати, скинул одеяло, поднял второе, лежащее на матрасе. Под ним были деньги.

— Ты что, Севостьянова, думаешь, это все? Сейчас мы выйдем, а наши девушки тебя обыщут. Не зря ты ватные штаны натянула. Пошли, Белов.