Леонид Словин - Из хроники кладбища «Шмерли» Страница 7

— Если у человека еще до его рождения умер отец, то его обязательно называют в честь умершего…

В прогоне показалась молодая женщина в юбке, в майке на тонких, скрученных в шнурок бретельках.

— Добрый день, — она обошла Денисова и старика, колыхнулась разгоряченным телом, теплый воздух вокруг нее тоже колыхнулся.

— Добрый день, — старик проводил взглядом ее выступавшую из майки, открытую спину.

— Это сестра Шейны Полина… Вы о ней спрашивали. Она жена второго брата Богораза.

«Люди, обосновавшиеся в доме еще с «до войны», — подумал Денисов, — строили дом, как корабль или крепость. Как Ноев ковчег, куда забрались все родственники, чистые и нечистые. Старики умирали, дети рождались в пути. А корабль плыл, то есть стоял… И такой Мафусаил, как старик Нейбургер, мог еще перечислить весь экипаж и всех пассажиров с самого отплытия…»

— Полина — это единственное имя? Или… для домашнего употребления… — Денисов продолжал упорно цепляться за все, что могло в дальнейшем пригодиться.

— Родители назвали ее Идес… Вы уже идете к ней?

— Я думаю, успею еще позвонить.

— Это за теми домами!

У девятиэтажного здания на скамье коротали время пенсионеры. Рядом с телефонной будкой в коляске спал ребенок, его мать звонила по телефону.

Денисов присел на край скамьи и тотчас почувствовал, что его клонит в сон.

Женщина в телефонной будке все время двигалась, не стояла на месте, голова с трубкой была в кабине то слева, то справа, разговор, казалось, вот-вот прервется, а он продолжался и продолжался.

Денисов поднялся.

— За домом еще телефон, — сказал какой-то старик в очках, в шляпе. — Эта будет звонить, пока ребенок не проснется.

По другую сторону дома телефонная кабина оказалась пустой, Денисов набрал номер Бахметьева. От трубки стойко пахло духами.

— Слушаю, — сказал Бахметьев.

— Это Денисов… Пока ничего.

— У нас тоже.

Взаимоинформация не заняла и минуты.

— Вся Москва у телевизоров, смотрит визит президента… — посетовал Бахметьев. — Ни одного преступления по городу, кроме нашего. Вилов уже спрашивал о тебе: «Что он делает?»

— Я как на острове… — Денисов собрался с мыслями. -Никто отсюда не уезжал уже лет пятьдесят! Рождались, умирали… Есть тут один старик — он видел здешних прабабушек, поэтому все может сказать о правнучках…

Бахметьев вздохнул:

— Какой смысл в этом? — ему не приходилось раскрывать преступления самостоятельно.

— Мы мало знаем о потерпевших, а об одной вообще ничего. А ведь они прожили жизнь.

Он возвращался мимо того же крыльца. Коляска с ребенком все стояла у телефонной будки. Денисов возвращался, а женщина все еще говорила…

Полина успела переодеться — вместо майки с перекрученными узкими бретельками на ней теперь был халат, под ним черный купальник, который просвечивал, пока она стояла на пороге террасы.

— Заходите. Только у меня не убрано… — Руки женщины были заняты — она закалывала на затылке иссиня-черную толстую косу. Во рту торчали шпильки. — Сейчас…

— Я из милиции.

— Шейна, сестра, мне сказала… — Женщина потянулась лениво-кокетливо. Она была босиком, звонко прошлепала в комнату. — Пожалуйста!

Он прошел внутрь.

Две небольшие комнаты, кухня. Из-за жары все было завешено, плотно укутано. Чтобы охладить дом, хозяйка вылила на пол не меньше ведра — вода еще стояла у порога.

«Значит, тут все и произошло».

Денисов обратил внимание на дверь. Цилиндровый замок выглядел довольно старым.

— Вы его меняли?

— Нет.

— Выходит, эксперты не брали на исследование…

— Брали. Потом вернули.

Он обнаружил накладку, допущенную следствием. В цилиндровых замках возможность отпирания зависела от поворота цилиндра в патроне. Ключи, отмычки этой конструкции лишь контактировали со стенками скважины и со штифтами. Чтобы установить следы, цилиндр требовалось распилить вдоль скважины и произвести осмотр и микроскопическое исследование. Этот замок распиливанию явно не подвергался.

— Как мне называть вас? — спросил Денисов. — Полина?

Идес?

— Как назовете… — Повторялась та же история с именами. — Тетка вообще меня зовет Лейбла. В честь деда…

Он не стал комментировать.

— Что-нибудь осталось тут от прежней владелицы?

Полина огляделась. Низкая широкая тахта, ковер, журнальный столик.

— Нет, пожалуй… — Она подошла ко второй комнате, там была детская.

— Тут тоже все наше. Кровать мы выбросили… — Полина отошла к двери. — Вообще навели порядок. Тут была одна рухлядь. Часть выбросили, часть сожгли. По-моему, ее ничего. Хотя…

Они вышли на террасу.

— Стол этот. Сто лет еще простоит.

— Крепкий…

Денисов не ошибся. Убитая и ее соседи, проживавшие в штэтле, не были людьми большого достатка. Совершая преступление, убийца не мог рассчитывать на то, что внезапно разбогатеет.

— Стол так и стоял здесь?

— Нет, — Полина вернулась в комнату. — Стол стоял против ее кровати, у окна. А сбоку был диван, черный, под кожу, с валиками и спинкой. Да… — Она вспомнила о чем-то. -Сейчас я вам принесу. — Откуда-то из террасы появилась недорогая стеклянная ваза, с четырехугольным раструбом. -Это возвышалось посреди стола. Тетка ставила в нее георгины…

Сбоку, за окном виднелась грядка с цветами.

— Я думал — тюльпаны… — Денисов не без умысла назвал сорт, луковицу которого он нашел в цветнике на могиле убитой. Полина никак не отреагировала. — Вы были у нее на кладбище?

— Мы приехали на другой день после похорон. Телеграмма запоздала.

— А потом?

— Нет, сначала все некогда было. Потом как-то забылось. -Полина поправила на шее под халатом купальник…

«Наверное, тоже собиралась на пруд», — подумал Денисов.

Заметив, что Денисов все еще смотрит на грядку, прилегающую к забору, она объяснила:

— Это Еси, ее брата…

У самой Полины под окнами не было ничего, кроме обильно разросшихся корней ревеня и нескольких кустов крыжовника.

— За садом Влада следит, его жена.

Они вышли на террасу.

— Дом этот записан на вас? На мужа?

— На меня, — она отчего-то покраснела. — Я вхожу в более близкий круг наследников как дочь сестры. Мой муж приходится ей внучатым племянником.

— Он не живет тут?

— Он служит, — она незаметно снова поправила купальник. — В Белоруссии. Скоро я с ребенком еду к нему в отпуск.

— У вас сын?

— Да, сейчас он на даче. С детсадом.

— Вам… здесь одной… — Денисов не сразу подыскал сло-| во. — Спокойно? После того, что произошло?

— Я ведь ничего этого не видела.

— Вы бывали тут при жизни погибшей?

— Два раза. Тетку я помню плохо… Чаю хотите? У меня жасминовый. Он уже заварен. — Полина прошлепала на кухню, крикнула оттуда: — Может, кофе?

— Лучше чай.

Она вернулась с заварным чайником; чашки, блюдца нашлись в стенном шкафчике. В нем же была и сахарница.

— Муж вашей сестры, Шейны, — спросил Денисов, — он заканчивал Институт народного хозяйства?

— Экономический… — Она разлила чай, принесла из кухни еще круглую хлебницу с печеньем.

— Он был дружен с покойной?

— Что вы! — Полина махнула обнаженной до белых полных подмышек рукой.

— Он бывает здесь?

— Сестра заходит часто.

— А Богораз?

— Теперь редко. Первое время, бывало, все говорил: «Лейбла, ищи Сусаннины деньги! Они где-нибудь в печке. Или в погребе… Давай переберем сруб…»

— Что, по-вашему, произошло тогда? — спросил Денисов. -И почему именно с ней?

Полина пожала плечами:

— Если даже вы не знаете…

Была ли и для нее дверь, которую он хотел вскрыть, так же заперта, как и для него, для уголовного розыска области, для Ваникевича, для всех других?

— Маргулис с кем-нибудь переписывалась? Письма приходили на ее имя?

— Были вначале… — Полина принялась быстро убирать со стола. — В основном открытки. К праздникам. Потом прекратились. Между прочим, этой зимой опять было одно письмо…

— Давно?

— Перед Новым годом. Но я его не видела, кто-то говорил.

— Не помните, кто?

— Нет.

— А куда его дели? Мы можем найти?

— Вряд ли, — она провела рукой по клеенке, — наверное, порвали.

— А от кого?

— Без понятия.

Появившаяся было зацепка тут же исчезла. Впрочем, существовала ли она? Письмо от человека, который в течение пяти лет со дня гибели Маргулис продолжал думать, что старуха еще жива!…

Денисов отодвинул край шторы — на дворе по-прежнему стояло слепящее солнце. Было самое пекло. Сбоку, за террасой, он внезапно увидел не особо чистый халат Лиды-Зельды, старуха стояла за углом, на негнущихся больных ногах, думая, что ее никто не видит.

За деревянной стеной, в глубине дома послышался звук часов, они сначала зашипели, затем стали бить. Тяжело, громко, отрешенно. Денисов прислушался: казалось, ударам не будет конца.

Откуда-то из глубины его памяти возник образ старых, в деревянном черном футляре часов с маятником, с римскими цифрами на циферблате. Неожиданная мысль пришла в голову: