Джон Кризи - Вопль убийства Страница 7

— Какое дело у вас в Оксфорде?

Она задержала дыхание.

— Я… я собиралась увидеться с другом.

— Что за друг?

Она разозлилась.

— Это вас совершенно не касается.

— Я с этим полностью согласен, — сказал Хортон.

Шейла яростно уставилась на великана, но постепенно выражение его лица заставило ее гнев рассеяться. У него было, как говорится, хорошее лицо, а во взгляде его васильковых глаз были прямота и искренность. Он сидел, не говоря ни слова, внимательно наблюдал за ней, а она видела Хортона рядом с ним и понимала, что тот одобряет ее позицию. Но именно великан удерживал на себе ее внимание и каким-то образом давал ей понять, что понимает ее мучения. Не было у нее для этого другого слова: именно мучения ее души и сердца.

— Нам очень поможет, а вы избавитесь от многих неприятностей, если все расскажете мне, — мягко произнес он. — Это очень личное?

— Да, очень.

— Вам будет легче говорить без мистера Хортона?

— Нет… — Она тяжело дышала.

— Я полицейский, — напомнил ей Доулиш. — Все, что вы мне расскажете абсолютно конфиденциально, таким и останется, если только не будет доказана связь с серией преступлений, которые я расследую.

— Но это не связано! — воскликнула она. — Никак не может быть связано!

— Джим, — великан повернул голову, — оставьте нас наедине на несколько минут.

— Если это то, чего хочет мисс Бернс, — напыщенно произнес Хортон. — Как вы, мисс Бернс?

— Пожалуйста, — попросила Шейла, — это не потому, что я не доверяю…

Она оборвала фразу, не зная, как выразиться поточнее, чтобы при этом не обидеть человека, который был добр к ней, но все-таки был ей чужим.

Хортон кивнул ей и вышел, бросив грубовато:

— Позовите меня, если понадоблюсь.

Значит, он не обиделся. Правда, дверь он за собой захлопнул, но это было неважно. А важной была улыбка на лице великана, игравшая в его глазах и около уголков рта. Шейла интуитивно чувствовала, что ему можно доверять. Почти сразу, даже не осознав толком почему, она стала говорить свободнее, чем с кем бы то ни было за последние недели… Что недели… Месяцы! Сначала она рассказывала невразумительно, перескакивая с одного аспекта своих взаимоотношений с Эриком на другой, но постепенно рассказ стал более логичным, развертывался плавно, и в ее памяти стали всплывать забытые или полузабытые ощущения.

— Знаю, в каком-то смысле это нехорошо, — говорила она. — Меня всегда так воспитывали, что… Но я ничего не могла поделать с тем, что чувствую, и сегодня нормы поведения другие… Сначала я не могла в это поверить, правда, не могла… Видите ли, он мне сразу сказал, что женат, и женат счастливо. В каком-то смысле это было самым ужасным… что он счастлив. Если бы его жена была стерва, все это не было бы так… У нас было несколько чудесных месяцев. Эрика перевели в Плимут, а его жена оставалась в Лондоне с детьми… Потом его снова перевели, в Оксфорд, и мы могли видеться только изредка, потому что субботы и воскресенья он должен был проводить дома, он так всегда делал. А я в течение недели должна была оставаться в Плимуте. Я могла бы продать свое дело и открыть его где-нибудь еще, но Эрик никогда не был уверен, сколько он пробудет на одном месте… Он консультант по вопросам эффективности в бизнесе… А теперь он едет в Австралию открывать там отделение своей фирмы. И… и на этот раз это не временная работа: он продал свой дом, они уезжают насовсем. Я… я поехала сегодня в Лондон, чтобы… чтобы выяснить. Я не могла поверить, когда он мне сказал об этом. Но это правда.

Она замолчала, вспоминая, как это все было, все, к чему она стремилась, всю надежду, и отчаяние, и вину, и гордость — все, что испытывала в эти последние месяцы. И еще в ней жил страх с той минуты, когда Эрик сообщил ей, что он принял должность в Австралии и собирается туда, страх, что он делает это, чтобы уехать от нее.

— Он позвонил мне сегодня утром и сказал, что не сможет больше увидеться со мной, — продолжала она безжизненным голосом. — Я поехала прямо в Лондон, чтобы повидаться с ним у него в конторе, но он уже уехал в Оксфорд, ему надо было закончить там какую-то работу, дать какую-то последнюю консультацию, не знаю толком, какую именно. Мне это сказала его секретарша, она была очень добра. Когда он бывает в Оксфорде, он всегда останавливается в «Медведе». Я позвонила в «Медведь», и они сказали, что он там больше не живет, но у него там бронь, и если он собирается туда приехать, то очень поздно. Я… я просто должна была попытаться его увидеть. Я ведь не могу пойти к нему домой или снова в контору. «Медведь» был единственной моей надеждой. А теперь… теперь, среди ночи, я не могу туда поехать и…

Совершенно неожиданно даже для самой себя она расплакалась. Постепенно этот плач перешел в неудержимые рыдания. Она почувствовала руку на своих плечах, твердую и уверенную, почувствовала ладонь, гладившую ее волосы, но остановиться не могла, не помогало даже то, что она плачет перед человеком, которого видит первый раз в жизни. Наконец она просто изнемогла от слез и ощутила, как ее тело проваливается все глубже и глубже в постель, она вся дрожит, а рыдания стихают. И наступило состояние полусна-полуяви, в котором уже не было ни горя, ни отчаяния.

Медленно, осторожно Доулиш убрал руку с плеч Шейлы Бернс, ласково поправил подушку, высвободил из-под шеи и плеч темно-рыжие волосы и отодвинулся. Она лежала удобно, успокоенно, слезы высыхали. У нее были красивые плечи, сливочно-белые, подчеркнутые бледно-розовым кружевом ночной рубашки. «Если поправить ее не закрытую одеялом правую руку, — подумал Доулиш, — она проснется». Он развернул сложенное в стороне покрывало и набросил на нее, закрыв руку, потом тихо вышел. В коридоре у начала лестницы стоял Хортон. Он открыл рот, собираясь заговорить, но Доулиш приложил палец к губам и, беззвучно закрыв дверь, с удивительной простотой прошептал:

— Она заснула.

Он знал, что выглядит тупым, громоздким человеком с невыразительным лицом, и эта его обманчивая внешность, отчасти природная, отчасти благоприобретенная, очень помогала ему в работе. Хортон сошел вниз. Доулиш, пригнув плечи и наклонив голову, чтобы не удариться о балку, стал спускаться за ним. Дверь в переднюю комнату была открыта, в камине еще горел огонь.

— Удовлетворены? — требовательно спросил Хортон.

— Думаю, она та, за кого себя выдает, — ответил Доулиш. По правде говоря, он был в этом уверен, насколько вообще можно быть в ком-то уверенным. Конечно, он должен будет все проверить, но много времени это не займет. — Как, вы говорили, называется усадьба за рекой?

— Бэнфорд-Мэнор, — ответил Хортон.

— Мог этот человек прийти оттуда, перейти по мосту и вскарабкаться на дорогу незадолго до смерти?

— Полагаю, что мог, но в такую ночь это была бы жуткая прогулочка.

— Представляю себе. На том крутом берегу много снега?

— Больше, чем где бы то ни было вокруг. Он там всегда лежит.

— Его одежда на рукавах, локтях, коленях была очень влажной, — объяснил Доулиш. — Гораздо более влажной, чем в других местах, даже больше, чем на груди и животе, хотя он лежал ничком, когда вы его нашли.

— Я не обратил внимания.

— Есть другие дома рядом с тем местом?

— Нет.

— Ни на одном берегу?

— Ни одного другого дома на расстоянии мили в любом направлении, — ответил Хортон. — Но чего ради должен… — Он резко оборвал себя.

— …кто-то убегать из Бэнфорд-Мэнора? — продолжил его фразу Доулиш. — Очевидно, он убегал от кого-то или от чего-то, иначе не полз бы по обледенелому снегу.

— Пусть так, но зачем это ему понадобилось? — Хортон говорил вызывающим тоном. — Это какая-то бессмыслица.

— Кто живет в усадьбе?

— Тэвнотты.

— Они там живут давно?

— Если быть точным, — язвительно проговорил Хортон, — триста пятьдесят два года.

Доулиш даже не улыбнулся, но спросил:

— А сколько поколений живет там сейчас?

— Два, — ответил Хортон. — Доулиш…

— Знаю, знаю, — прервал его Доулиш и наконец улыбнулся. — Я веду себя глупо, неуклюже, таинственно, и вам это не нравится. Я вас не виню в этом. Я не могу или, скорее, не хочу объяснить вам, что все это значит, но вы, конечно, в общем виде представляете, чего я добиваюсь. Человек, который мне нужен, Коллис, в высшей степени необыкновенный преступник. Он действовал по меньшей мере в десятке стран и стал международной проблемой. Одна из его специфических особенностей состоит в том, что он любит похищать людей, которые могут быть полезны ему в его преступлениях. А когда они сделают то, что он от них хочет, он их убивает. Нам это известно, потому что мы находили трупы похищенных им людей, выдавших ему, как доказано ходом событий, секреты, которыми обладали только они. Один раз его чуть не поймали в Праге, в отеле, где он жил под именем Коллис. У него есть свое особое клеймо, торговая марка: он не только тщательно убирает на месте похищения все улики и стирает все отпечатки пальцев, но еще издает особый свист, такой пронзительный звук. Он необыкновенно ловко умеет маскироваться. У нас имеются самые разные описания его внешности. Его никогда не описывают как человека маленького. Видимо, он среднего или высокого роста, но умеет казаться ниже, чем на самом деле. Человека, которого вы сегодня нашли, зовут Элберт Халл, он одна из жертв Коллиса. Мы знаем, что его похитили из собственного автомобиля, и знаем, что это было сделано Коллисом. Слышали, как он свистел около автомобиля минут за десять до того, как Халл сел в него, и описание этого свиста ни с чем не спутаешь.